Нина Васина - Правило крысолова
Они останавливались, некоторое время шаря глазами в поисках источника музыки, обнаруживали играющую на губной гармошке Лаврушку, потом разглядывали то приседающего, то вскакивающего Лома с камерой, потом их взгляды прилипали ко мне, и вновь подошедшие застывали, дополняя небольшую толпу с задранными вверх головами, приоткрытыми ртами, с глазами одинакового выражения — мне с крыши “Мерседеса” лучше всего была заметна эта одинаковость.
Машина подо мной раскачивалась, и это придавало моему импровизированному танцу некоторую угрожающую пикантность. Я от души притопывала толстоподошвенными тупоносыми ботинками, кружась и выкидывая ногами рискованные коленца, моя многоярусная пышная юбка с кружевными оборками захватывала в себя ветер, заставляя меня иногда балансировать, размахивая руками, растрепавшиеся волосы лезли в рот и приходилось их выплевывать. Хозяин “Мерседеса” стоял рядом, курил, переговаривался то ли с шофером, то ли с телохранителем — этот человек один из всей толпы смотрел на меня как на опасное недоразумение, а все другие как на достойное дополнение к дождю в солнечный полдень.
“Мерседес” затормозил возле нашей дружной троики, когда мы спокойно прогуливались в воскресенье по теплой весне в поисках нечаянных находок, для которых у Лома всегда была наготове камера. Парочка находок уже имелась — продавец матрешек, зачем-то натягивающий на одну из своих деревянных кукол презерватив, и облезлая болонка, которая, захватив зубами, исступленно тащила по брусчатке Арбата огромную длиннохвостую шкурку черной лисы с засушенной головой и когтями на болтающихся шкурках лап.
Из притормозившей машины высунулась рука, пока я таращилась на пухлые пальцы (на указательном — массивная печатка), крепко ухватившие меня чуть выше запястья, Лаврушка отпрыгнула на безопасное расстояние, а Лом включил камеру.
Я дернула рукой. Пальцы не отпускали. Тогда, наклонившись, я посмотрела на человека, схватившего меня из окна шикарной машины.
— Куда идешь? — спросил он буднично. Машина продолжала тихо двигаться, я шла рядом и соображала, куда иду.
— Почему ты так одета? — Это был второй вопрос хозяина жизни, заключенной в стойких запахах внутри салона машины.
Я посмотрела на свои ноги. Эти тяжелые тупоносые ботинки в сочетании с нежнейшими белыми носочками под пышными складками юбки всегда вызывали у меня чувство надежности и беспричинного веселья. Поэтому, примерно вышагивая рядом с “Мерседесом”, я ответила:
— Я всегда так одеваюсь, когда выгуливаю весну. Потом дома я еще долго нюхаю подошвы.
Хозяин задумался, кивнул, приказал человеку за рулем остановиться. Автомобиль не просто затормозил или дернулся, он тихонечко и бесшумно притих, как внимательный человек на выдохе, боясь потревожить спящего ребенка.
— Зачем? — спросил мужчина, не выпуская моей руки. Краем глаза я заметила, что Лаврушка подбирается к нам с баллончиком в правой руке и милицейским свистком в левой.
— Зачем нюхаю? Смотри. — Я задрала ногу так, что подошва ботинка оказалась как раз у окна. Вдвоем мы некоторое время внимательно разглядывали узорчатую желтую рифленость, оклеенную упавшими чешуйками тополиных почек. Убедившись, что мужчина тоже почувствовал приторный липкий запах, я опускаю ногу. — А если честно, то сейчас фестиваль степа.
— Ты танцуешь степ? — Мужчина выпустил мою руку, открыл дверцу, выглянул и погрозил пальцем Лаврушке.
— Только лапландский и только на крышах дорогих автомобилей.
— Зачем? — Он опять тупо уставился на мои ботинки с белой полоской носков над мощнейшими раструбами.
— Такая фишка, понимаешь, я профессионально танцую лапландский степ на крыше дорогого авто, мой оператор снимает, — кивнула я на оторопевшего Лома, — подруга играет на губной гармошке. Три с половиной минуты отличного видео. Двести долларов. Потом покажешь друзьям на вечеринке.
— Ты будешь раздеваться? — заинтересовался хозяин “Мерседеса”, осмотрев улицу.
— Да нет же, я танцую в этих ботинках степ!
— А в чем тогда фишка?
— Это здорово — лапландский степ на крыше твоего “Мерседеса”! Всем понравится, а когда друзья, посмотрев, как я танцую в этих ботинках, спросят, чья это машина вообще, ты равнодушно пожмешь плечами и скажешь, зевая: “Моя…”
— Все в Москве и так знают, что это моя машина, — сразу пожал плечами мужчина, не решаясь меня так просто отпустить, но еще плохо представляя, что он вообще может предложить интересного танцовщице на крышах автомобилей. — Такого цвета больше нет ни у кого.
— Да уж, — согласилась я, осмотрев канареечка-желтую, словно сорвавшуюся каплей с раскаленного солнца, машину.
— Ладно, залезай, — вдруг сказал он и решительно выбрался из машины.
— Что? — опешила я. Невинная выдумка грозила превратиться в цирковое шоу с элементами клоунады.
— Лапландский степ, — сказал мужчина, подхватил меня под мышки и легко закинул на крышу “Мерседеса”.
Некоторое время я оглядывалась, стоя на четвереньках. Потом осторожно встала на ноги. Подпрыгнула пару раз. Скользко. Ветер тут же занялся моей юбкой и заодно растрепал волосы. Лаврушка смотрела снизу с выражением заблудившегося щенка, которого сейчас отловит сетью собаколов. Поэтому, пока она не успокоилась и не убедилась, что я не свалюсь вниз, я отбивала подошвами ботинок с налипшими тополиными чешуйками, без аккомпанемента. Потом она вытащила свою гармошку, Лом встрепенулся, шофер после первых моих притопов выбрался из покачивающейся машины, стал рядом с хозяином, покивал головой и уважительно заявил:
— Не прогнет.
— Думаешь, не прогнет? — задумчиво смотрел на мои ботинки хозяин.
— Не. Не прогнет. Отличная сталь. И девчушка легкая. — Шофер покосился на упитанную Лаврушку. — Может, и эту закинем для эксперимента?
Вытаращив глаза, обомлев от страха и скомкав мелодию, Лаврушка отчаянно покачала головой.
Вообще в лапландском степе рукам полагается висеть плетьми вдоль тела и не участвовать в танце, поскольку работают в основном ноги, а верхняя часть тела максимально расслаблена, выражение лица — застывшее, взгляд полусонный. Но в такой ветер на скользкой крыше трудно сохранить равновесие, поэтому, если этот автомобильный степ увидит настоящий знаток степов вообще и лапландского в частности, он, конечно, будет вправе выругаться. Хотя, если честно, мои движения руками, удерживающими взлетающую юбку, и регулярные выплевывания попавших в рот волос придали этому несколько инфантильному северному танцу особый колорит.
— Две сорок, две пятьдесят, три… Три десять, — начал отсчет конца времени Лом.
— Все! — Я остановилась, подняла руки вверх — напряженными ладонями к солнцу, как это полагается в лапландском степе, и ветер довершил дело, подхватив верхнее полотнище юбки, и два нижних — с кружевами, и еще многоярусную сатиновую подкладку, и хлестнул меня этим в лицо.
Снимал меня с крыши шофер, или телохранитель. Лом настолько вошел в роль оператора танцовщицы степов, что совершенно успокоился и протянул хозяину машины нашу карточку. Тот достал две сотенные.
— Отдай кассету, — кивнул он на камеру.
— Ну что вы, — вытаращил глаза Лом, — это наша наработка задень. Здесь, кроме.танца, еще презерватив на матрешке и собака со шкуркой чернобурки…
Хозяин молча добавил еще одну сотню. Я втиснулась между ним и начинающим звереть Ломом и приступила к улаживанию конфликта.
— Такие деньги за рабочую кассету мы не берем. Ведь основное в нашем деле — монтаж, понимаете? У вас будет полноценный фильм, с вступлением, заключением, рекламой…
— Рекламой?.. — обалдел хозяин.
— Конечно, мы добавим еще парочку наших лучших фильмов для рекламы, может быть, вам захочется после этого обратиться к нам не только по поводу степа. И заплатить можете при получении кассеты…
— Когда? — перебил меня хозяин, настойчиво протягивая свои сотни и не отводя подозрительного взгляда от Лома. Уже отъезжая, он высунулся из окна и поинтересовался на ходу:
— А на крыле самолета сколько будет стоить?
— Послушай, Ахинея, — шепотом уговаривал меня Лом в сумраке комнаты для психологического расслабления под еле слышную успокаивающую музыку, — ты сама разрешила использовать наш архив по моему усмотрению. Не перебивай меня только одну минуту, я все объясню. Этот кабан из “Мерседеса” позвонил через две недели и спросил, могу ли я сделать пару фотографий для рекламы автомобиля. Он уверял меня, что их увидят только в Германии на выставке, всего-то было сделано сто двадцать плакатов, понимаешь!
— Пусть принесут плакат.
— Ахинея, они боятся, что ты его… Что тебе не понравилась эта девушка на плакате, то есть тебе не понравилась ты…
— Я ничего не сделаю, только посмотрю.
— Не надо, Ахинея, ты опять расстроишься.
— Что там написано?
