Марина Крамер - Убей свою любовь
Вот тут у меня шевельнулось нехорошее чувство, что этот человек знает обо мне куда больше, чем мне кажется. Про стрельбу из СВД были в курсе немногие, и даже мой собственный муж оказался в теме случайно. Не положи я Рамзеса – так и не узнал бы, пока я сама не захотела бы. Не иначе как славу «залетного снайпера», о котором трубили газеты и местные телеканалы с подачи Акелы, этот человек приписывал мне. Причем вполне оправданно и заслуженно.
– Знаю. Но стрелять приходилось редко.
Глаза в прорези маски зло сверкнули, но огонь тут же погас. Человек хорошо владел собой.
– Врешь. Но это не так важно. Главное, что ты знаешь устройство и умеешь работать с таким оружием.
– Ладно, допустим, вы правы. Что я должна буду делать?
– Будешь жить как жила. Сейчас я тебя отпущу, домой поедешь. Когда понадобишься – найду тебя сам.
Ну, совсем здорово! Сидеть на бочке с порохом и курить сигарету! Но спорить сейчас – значит заведомо обречь себя на неприятности. И не только себя... Ничего, сделаю вид, что готова играть по его правилам – мне сейчас самое важное выбраться отсюда, а уж на своей территории я разберусь и обдумаю, как соскочить с крючка, на который я так внезапно сама себя насадила благодаря умению не промахиваться по мишени.
– Что с моей охраной? Как я объясню отцу и мужу три трупа?
– Они живы. Это было снотворное, проснутся через час. Не будешь дурой – избежишь расспросов. И еще. – Человек в маске сделал многозначительную паузу и продолжил: – Если все будет нормально, я помогу тебе найти того, кто заказал твоего отца.
Не скажу, что я поверила, но где-то глубоко затеплилась искорка – а вдруг правда.
Меня отвезли на то самое место, откуда забрали, высадили из машины и уехали. Я осталась одна на дороге в компании спящих в джипе охранников. Достав из бардачка сигареты, закурила и принялась обдумывать то, что произошло.
Я не смогу сказать об этом ни отцу, ни мужу – судя по всему, этот «масочник» не шутил, и в охране у Саши, не в личной, которой муж не признавал, а в той, что постоянно работает с ним в банке, есть «крот». Как его вычислить, я пока не представляю, значит, нужно как-то крутиться и вынюхивать. Посмотрим. Перспектива убивать кого-то «по найму» меня не особо пугала – в этой среде чаще убирают себе подобных, а не просто обывателей. Гарантий, что меня поймают, куда меньше, чем вероятность потерять мужа. Хотя и перспектива сесть в тюрьму как-то не вдохновляла. В общем, ситуация снова патовая – и нужно искать выход из нее в одиночку, не надеясь ни на кого.
Я думала о происходящем отстраненно, как будто это не со мной случилось. Такое часто бывало раньше, когда происходило что-то ужасное. Организм погружает твои эмоции в спячку. Ты спишь с открытыми глазами, спишь на ходу, что-либо делаешь на автомате. А потом все проходит. Но пока ты как зависла в полете между двумя крышами: вроде и не падаешь, но уже и не летишь. И самое главное, что при этом у тебя нет никакой паники: упадешь ты или допрыгнешь до другой крыши – неважно. Паники нет внутри, там включился «сонный режим», режим энергосбережения. Ты даже не знаешь, к чему тебе эта энергия, но понимаешь – пригодится.
Подобное состояние помогало мне легче пережить экстремальную ситуацию. А сейчас – экстремальнее некуда. Ничего, я что-нибудь придумаю, вывернусь.
Потихоньку начали просыпаться охранники, таращились друг на друга, на меня, краснели-бледнели, долго разминали затекшие в неудобных позах тела, пили минералку из бутылок. Я решила не вдаваться в подробности и не говорить им, что отлучалась.
– Это ж вы чего такого нажрались, что вас сморило?
– Так это... жарко ведь, – вяло отбивался старший – Андрей. – Обморок, что ли...
– Ага, и у джипа обморок – аж колесо вынесло, – бросил Никита, осматривая пробитое колесо. – Что было-то, Александра Ефимовна?
– Обморок от перегрева, – буркнула я. – Кондиционер зачем в машине? Такая жара, а мы экономим.
– Так, ну а колесо-то кто нам прострелил? – не унимался Никита, доставая из багажника запаску.
– А его прострелили? – Я сделала большие глаза, хотя внутри кляла дотошного охранника-водителя за его наблюдательность.
– Ну, так сами гляньте, поди, пулевое отверстие отличите от простой пробоины?
Черт... Я сделала вид, что рассматриваю пробитое колесо, и лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.
– Да брось ты, Никс, – отмахнулся Андрей. – По такой жаре – за не фиг делать могло само...
– Ты больной? Я десять лет за рулем – первый раз такое вижу! – ощетинился Никита. – И пуля вон, в колесе-то! Прикажешь думать, что колесо само решило застрелиться?
– Так, все! Устроили корриду! – пресекла я. – Меняйте колесо, и поехали – я сейчас просто умру тут.
Пока Никита, бурча, менял колесо, отмахиваясь от помощи Андрея и Володи, я отошла в тень большого дерева, села на траву и задумалась. Как я теперь буду жить с таким грузом? А самое главное – как мне избавиться от него? Как сделать, чтобы никто не пострадал? Мысль о том, что над мужем теперь постоянно занесен меч, если выражаться его же языком, а отвести зажавшую этот меч руку я не в состоянии, потому что не знаю, от кого конкретно она исходит, приводила меня в унылый ужас. Страшно жить, зная, что один твой неверный шаг в любой момент оборвет жизнь любимого человека. Как мне теперь вести себя? Акела – чуткий, он мгновенно уловит любую фальшь в голосе, и тогда мне несдобровать. Черт...
Я стукнула себя по колену левой ноги и выругалась вполголоса. И ведь даже не с кем посоветоваться – ни папа, ни Семен для этого, совершенно очевидно, не годились. Кроме того, отношения с братом после отъезда Бесо и моего с ним телефонного разговора стали какими-то... скажем так, слегка натянутыми и весьма прохладными. Я не настолько уж доверяла мнению Бесо, но и в том, что он не станет зря наговаривать на человека, была уверена. В общем, получилась такая своеобразная «вилка», когда не верить не можешь, но и верить душа не лежит. Придется выкручиваться самой, главное – не переиграть и не заиграться совсем.
* * *Дома, к счастью, еще никого не было. Я ушла в душ, смыла с себя всю сегодняшнюю грязь – и буквальную, и метафорическую – и уселась на балконе за столиком с чашкой чая и сигаретой. Интересно, кто приедет первым – отец или муж? Они крайне редко возвращались домой вместе. Папа, хоть и окончательно, казалось бы, принял Акелу после случая с Рамзесом и Бесо, все-таки держался с ним суховато и слегка отстраненно, хотя, оставаясь наедине со мной, говорил о нем только хорошо и в исключительно уважительном тоне.
Вернулись они, к моему огромному удивлению, вместе, даже почему-то на одной машине, и оба взвинченные и взбудораженные. Ну, для папы это не было удивительным, но вот Сашка... Когда он выбрался из-за руля своего джипа, я удивилась, какое выражение лица при этом было у моего обычно спокойного и малоэмоционального мужа. Казалось, что сейчас он готов разорвать любого, кто попадется ему под руку.
Раздумывая, подойти ближе или все-таки не стоит в целях самосохранения, я замешкалась на крыльце, где курила перед этим, выслушивая сетования на жару присевшей отдохнуть Гали. И кстати – потому что муж мой в этот самый момент выдал увесистого пинкаря подскочившему к нему кобелю, спущенному с цепи кем-то из охраны. Пес завертелся на месте с визгом и, обиженно поджав хвост, уполз в будку. Однако...
– Что-то не в духе сегодня Александр Михайлович, – заметила Галя шепотом.
– Да уж...
Отец прошел мимо нас так, словно крыльцо было пусто, а Сашка на ходу чмокнул меня в макушку, но не остановился и не сказал ни слова. Это насторожило меня еще сильнее, чем пинок, отвешенный собаке. Что-то опять случилось...
Я направилась к папиному охраннику и, дернув за рукав, кивнула в сторону ворот гаража:
– Пройдемся?
Тот подчинился, и мы вошли в полутемное просторное помещение. Зайдя за «воровайку», припаркованную в самом углу, я развернулась и выпалила:
– Ну, рассказывай.
Охранник вывалил глазищи:
– Не понял... что рассказывать-то?
– Как что? С какой балды вернулись на Акелиной тачке? Где «мерин»?
– Менты забрали.
– Че-е-его?! Как это?!
– Так водилу-то наглухо... – И он осекся, прикрыв рот ладонью – понял, что сболтнул лишнего, о чем, видимо, говорить было не велено. – Александра Ефимовна, вы только это... никому, ладно?
– Ладно-ладно, никому, – нетерпеливо перебила я, чувствуя зуд в ладонях. – Где, когда, как?
Охранник мялся. Было видно, что информацией делиться ему явно не велели, но, сказавши уже «а», не сказать «б» он уже не мог.
– Да возле банка прямо. Только сели... вдруг бах! – стекло заднее вдребезги, водила башкой в руль...
– А должен был башкой в переднее сиденье отец, – машинально закончила я, представив картину. Папа всегда садился только в затылок водителю, никогда не ездил на первом сиденье или за сиденьем телохранителя.
– Ну, да. Я тоже сразу так подумал – ведь Ефим Иосифович никогда...
