Лариса Соболева - Убийство по Шекспиру
Упоминание о смерти сильно взбудоражило его, в затылке задержался безотчетный страх. Собственно, почему безотчетный? Страх был вызван неприятным эпизодом. И Юлик, которому иногда было просто необходимо, как и любому человеку, с кем-то поделиться, дабы услышать не только слова утешения, но и гарантии, что его не оставят, не бросят на съедение, тихо начал исповедь:
— Меня другое беспокоит. В тот проклятый вечер я в антракте шел через сцену и остановился у реквизиторского стола… Черт меня дернул остановиться.
— И что? — напряглась Эра. Ей стало не по себе, ведь остановка у реквизиторского стола означает одно…
— Ничего, — он посмотрел на нее с обидой в глазах, повторил: — Ничего. Или ты думаешь, что это я подсыпал яд Ушаковым?
— А ты не подсыпал?
— Нет! — гаркнул Юлик и сел. Захотелось ударить Мессалину, вздумавшую подозревать его. Или уйти. Но теперь необходимо заручиться ее поддержкой, раз уж проболтался. — Я шел мимо, а остановился у стола, потому что развязался шнурок ботинка. Именно у стола развязался! Я завязал, выпрямился, но пошатнулся. Резко поднялся — кровь прилила к голове, вот и пошатнулся…
— Дальше, — нетерпеливо сказала Эра.
— Я схватился за край стола, случайно задел бокал. Мне удалось поймать его, я поставил на место и вдруг… заметил, что за мной наблюдают.
— Кто наблюдал?
— Анна. Из-за задника. Я не придал значения этому, просто она меня разозлила внезапным появлением. Представляешь, что за этим может последовать?
— Хм! Еще бы! — Эра задумалась, видимо, в мыслях рисовала полную картину у стола, она ее не убедила. — Скажи откровенно, Юлик… ты рассказал мне правду?
— Не понял, — повернулся он к ней, испугавшись не на шутку. Если Эра не верит, то никто не поверит. — Ты полагаешь, я вру? Нет, ответь, ты все же думаешь, что это я?!
— Я бы сказала… что… не исключаю такую возможность.
Эра его как топором по голове огрела. На какой-то момент Юлику показалось, что вот-вот он потеряет сознание, до того разыгралась кровь в жилах. Он глубоко вдохнул, подавляя волнение, и бросил упрек:
— Чудовищно так думать обо мне.
— Так подумает следователь, когда Анна расскажет ему, — нахмурившись, возразила Эра Лукьяновна. Не радовало признание Юлика, она усматривала в нем не просто позыв откровения, а нечто большее. Почему-то молчал два дня и вдруг… — Подозревать будут всех, кто подходил к столу. Это серьезная проблема.
— Как будто я не знаю! — вспылил Юлик. — Лучше скажи, что теперь делать?
— Откуда мне знать! — разозлилась она. — Если выяснится, что только ты подходил к столу, то… я тебе не завидую. Какого черта ты делал в театре? Что ты там забыл?
— У руководителя творческого состава всегда найдется работа, — огрызнулся он.
— Какой ты руководитель? Не смеши. В компьютерные игры играл у себя в кабинете?
— А ты? Ты думаешь, тебя не начнут подозревать? Ты что несла ментам? Я же все слышал. «У меня в театре пять дармоедов. Ушакова всю отрицательную энергию направила против меня. Ушаков склонял меня к сексу…»
— Я так не говорила! — взвилась Эра Лукьяновна.
— Но смыл был таков, — взлетел с постели Юлик.
Эра тоже привстала. С нее съехало одеяло, обнажив старческие груди. Эра Лукьяновна давно избавилась от комплексов, считая, что ее тело достойно соперничать с Венерой Милосской, и оголялась при каждом удобном случае.
— Куда ты? — спросила она удивленно, не понимая причин обиды Юлика.
— Домой, — буркнул он, надевая брюки, затем рубашку. — Ты сегодня весь вечер ищешь повод поссориться, мне это надоело.
— После ссор у нас с тобой наступает бурное примирение… — кокетливо изогнула стан Эра Лукьяновна и сладко потянулась…
Застегивая пуговицы на рубашке, Юлик покосился на ненасытную Мессалину. Кажется, сегодня ей мало одноразового употребления! Да вот незадача, теперь пенис не поднять даже домкратом. Прояви она немного чуткости к возникшей проблеме, возможно, он бы и заставил себя. Упреждая дальнейшие уговоры остаться, применил тактический ход: подсел на кровать, поцеловал Эру в мерзкие губы и сказал:
— Я обещал быть дома.
— Как будто она не знает, где ты пропадаешь, — надулась Эра.
— Она делает вид, что не знает. Это разные вещи.
— Я вот что думаю, Юлик, — Эра Лукьяновна проникновенно посмотрела ему в глаза, погладила по волосам. — Мы с тобой столько лет вместе… Может, нам изменить статус? Не хочешь переехать ко мне? И прекратятся наши ссоры…
Тактический ход потерпел фиаско! Этого предложения Юлик боялся больше всего на свете. Ну, один раз в неделю трахать старую блядь — куда ни шло. Но чтобы видеть ее изо дня в день без перерыва?! Нет, это невозможно! Этого ему не вынести! Однако она подыскала удобный момент — после его признания! Одно слово — сука!
— Понимаешь, Эра, — искал Юлик подходящие выражения, способные смягчить и оправдать отказ, — меня и так альфонсом называют. Мне неприятно, честно. Как у всякого человека, у меня есть самолюбие, пойми правильно. Если я переселюсь к тебе, то… будут говорить, будто я специально тебя обработал… позарился на твое положение… квартиру… и так далее. Не хочу, чтоб так думали. И в первую очередь ты… чтоб не думала. Я тебя действительно обожаю, знай это.
— Послушай меня, Юлик… — растрогалась Эра. — Пока ничего страшного не произошло. Анна видела тебя, но ведь и ты видел ее. Не понимаешь? Тебе надо первому рассказать следователю о том, что ты ее видел на сцене одну. Сам подумай, что она делала во время антракта за кулисами? Почему не торчала в гримерке, где ей положено торчать?
— Ты права, — улыбнулся Юлик, почувствовав, как сваливается гора с плеч.
Повеселела и Эра Лукьяновна, принялась посмеиваться над его страхами, несла околесицу про их «знойный роман», он не слушал. Освободившись от страха, Юлик, как вампир, скользил глазами по лицу, шее, груди Эры, выбирая место. Нож? Да нет, зубы. Его зубы отлично справились бы с этой задачей. Черт, вновь одолела тихая ненависть. Тихая? Внешне — да, но внутри она бурлит, клокочет, внутри ненависть имеет силу ядерного взрыва.
Эра уговаривала остаться, но Юлик позволил себе уйти. Попрощавшись, вышел на улицу, подставил свету руку с часами — половина двенадцатого. Бабушка вызвала такси и дала денег. Он достал полтинник, скривился: могла и больше дать. Юлик поправил кашне, застегнул пуговицы дорогого пальто, подаренного Эрой, и ждал такси.
Да, это он методично разрушал театр. Юлик успешно шел к главной цели — кабинету директора, и займет его тогда, когда полностью уничтожит труппу.
Шесть лет назад труппа выдвинула его на пост директора, под петицией мэру подписались почти все в коллективе. Он сумел убедить коллектив, что справится с должностью директора, но не убедил администрацию города, и в кресло залезла Эра Лукьяновна, а труппа покорно приняла решение Белого дома. За то, что не отстояли его кандидатуру, он ненавидел труппу, потому и расправлялся с ней безжалостно. Тех, кто отказался подписаться под петицией, впоследствии приблизил к себе, потому что врага желательно изучить со всех сторон и выявить его уязвимые места. Укрепив свои позиции в спальне Эры, Юлик хладнокровно переступил через друзей, прекрасно зная, что на подлость они не способны, только будут обороняться по мере сил. А он способен, он на все способен, это его преимущество. И когда в театре останется человек десять актеров, когда абсолютно все поймут, что ни одного спектакля больше не поставить с таким количеством, тогда и наступят долгожданные перемены. Труппу распустят. Кто будет виноват в развале театра? Конечно же, Эра Лукьяновна. Старушку скинут, а он займет ее место. За последние годы Юлик наладил связи в Белом доме, там есть кому замолвить за него словечко. Неважно, что театр перестанет выполнять свои функции, Юлик все продумал. Это будет гастрольный театр. Юлик станет приглашать готовые спектакли со звездами, пусть даже они халтуру привезут — все равно. Народ повалит на звезд, а не на то, что они там играют. И никаких забот, никаких склок, актеров и режиссеров. Полный покой и забитое до старости место! Когда же наступит этот благословенный день? Юлик уже ждать не в силах.
Сев в машину, кинул последний взгляд на окна Эры Лукьяновны. С каким удовольствием он смотрел бы на нее в гробу! А ведь нет худа без добра…
5
Сначала звонок проник в подсознание, не желавшее пробуждаться. Затем трезвон раздался в ушах. Карина протянула руку, не открывая глаз, пошарила по тумбочке, сняла трубку и поднесла к уху.
— Карина, это я, Лопаткин.
— Угу, — отозвалась она, продолжая спать.
— Карина, я умираю…
Она чуть приподняла одно веко, в щелочку рассмотрела светившиеся цифры на часах. Половина четвертого! Но у нее не нашлось сил разозлиться на Лопаткина, только пробормотала сонно:
