Дэвид Линдсей - Наваждение
Джадж первый пришел в себя.
— Все в порядке, можно войти. В комнате никого нет.
Изабелла поспешила к высокому, на уровне груди окну. Стекол не было — только открывающийся наружу прочный деревянный ставень, сейчас настежь распахнутый. Возле узкого оконного проема двое едва помещались, и нежная щечка Изабеллы слегка касалась жесткой щеки Джаджа.
С улицы врывался не только солнечный свет, но и шелест листвы, щебет птиц, невероятно свежее и чистое благоухание луговой травы, тучной земли и увлажненных росой цветов. Разгар весны, а не осень!
— Где мы? — в полном недоумении спросила Изабелла. — Почему так высоко?
— Ничего не узнаю, вижу все это впервые.
От самой стены дома, футах в сорока ниже, вдаль простирался дикий, нетронутый край. Тщетно выискивал Джадж знакомые приметы — чем внимательнее он вглядывался в пейзаж, тем более озадаченным становилось выражение его лица. Все исчезло: сад, аллеи, домик привратника — насколько хватало глаз, никаких следов человеческого присутствия: куда подевались возделанные поля, ограды, просеки, дороги, постройки?..
Дом стоял на меловом холме, футов двести высотой, поросшем травой, у подножия по миниатюрной долине вился сверкающий на солнце ручей. На той стороне поднимался еще один холм, не такой высокий и не такой крутой; там начинался лес, раскинувшийся по холмистой местности до самого горизонта, на много и много миль. Яркое голубое небо украшали перистые облака, а в вышине сияло солнце. Странность ландшафта усугублялась еще и тем, что он не вызывал ни малейших ассоциаций с октябрьским, уже клонившимся к вечеру днем: девственная зелень лесов, деревья в долине, кое-где усеянные белыми цветами, сладостные ароматы пробуждающейся природы наперебой твердили о весеннем утре.
— Взгляните! Взгляните! — внезапно воскликнула Изабелла.
На склоне холма прямо напротив окна сидел человек — совсем близко, на расстоянии брошенного камня. За обочиной небольшой ложбины, где он расположился, его не сразу можно было рассмотреть. Человек сидел неподвижно, лицом к долине, спиной к дому; что он делал, оставалось совершенно непонятным. Но восклицание Изабеллы относилось не столько к самому человеку, сколько к его одежде. Из-за обочины виднелись только голова, плечи, часть спины и одна нога в какой-то серовато-зеленой ткани, перехваченной желтой тесьмой. На нем было что-то вроде пурпурной блузы; волосы густой светло-желтой гривой падали с непокрытой головы на плечи.
Несмотря на изумление, Изабелла засмеялась.
— Неудивительно, почему миссис Ричборо так перепугалась! Что это — человек или тюльпан?
— Похож на ожившего древнего сакса, — более сдержанно засмеявшись, ответил Джадж.
— Улф, наверное.
— Очень может быть, — не поняв, в чем дело, машинально согласился Джадж.
— Крикните ему, спросите, Улф он или нет?
— А кто такой Улф?
— Разве не знаете? Человек, построивший ваш дом. Беднягу похитили тролли, верно, он так и сидит с тех пор, тоскует по дому и жаждет вернуться… Крикните…
— Как-то неудобно… Стоит ли его беспокоить? Вы и вправду хотите, чтобы я…
— Тогда я сама позову, хоть и неприлично.
Джадж довольно громко крикнул. Человек не ответил, даже не повернулся.
— Еще! — смеясь, приказала Изабелла. — Громче, гораздо громче! Будто вор убегает с вашим кошельком…
Теперь Джадж кричал во все горло, Изабелла, смеясь, тоже несколько раз позвала человека своим звонким металлическим голосом — все напрасно.
Звать больше не имело смысла. Изабелла радостно обернулась к Джаджу.
— Что же происходит?! Ведь сейчас октябрь. Боярышник цветет… а посмотрите туда, видите буки?.. какие нежные зеленые листья… Тихо, слушайте!..
Они прислушались… Кукушка. Смолкла, опять закуковала. В сильном сомнении, бодрствует он или все-таки спит, Джадж протер глаза.
— Весна, совершенно очевидно… но как это возможно?
— О, если бы спуститься туда!
Они согласно посмотрели вниз — до земли высоко, а спуск по стене весьма рискованный.
Высунувшись из окна, Изабелла снова и снова глубоко вдыхала сладостный, благоуханный воздух…
— Прекрасно!.. Прекрасно!..
Ее внимание опять привлек человек.
— Какая иллюзия! Таких людей не бывает, во всяком случае в наши дни. Оптическая иллюзия. Ведь живой человек обязательно бы откликнулся.
Джадж снова крикнул, и снова безрезультатно. Вдруг человек наклонился, что-то взял, и, когда выпрямился, у него в руках оказался музыкальный инструмент, формой напоминающий скрипку, а по размеру чуть больше современного альта. Человек коснулся струн смычком и заиграл мелодию, только что слышанную ими в соседней комнате.
Наслаждаясь музыкой, Изабелла устроилась поудобнее — отступила чуть-чуть назад, поставила локоть на подоконник и уткнулась в ладонь подбородком. Джадж немного посторонился, освобождая ей место. Небольшой инструмент глубоким звучанием напоминал нечто среднее между виолончелью и контрабасом; низкие вибрирующие тона вызывали у Изабеллы странное, непонятное волнение. Архаичная, звучавшая как бы из далекого прошлого мелодия была естественна, будто навеянная самим ландшафтом. Каждая долгая звучная нота завораживающей, полной неожиданностей музыкальной фразы заключала в себе целый мир. Но более всего Изабеллу волновала какая-то могущественная, глубокая, вместе с тем деликатная и страстная мысль, медленно развивающаяся по ходу игры.
К Изабелле словно вернулись чувства, испытанные последний раз лет десять назад, и неожиданно поняла, сколь много прожила на свете. Внезапно ее подхватила и увлекла волна юности: необузданность, меланхолия, дерзость, вдохновение и надежда, — но лишь как далекое воспоминание, уж не для того ли, чтобы посмеяться над ней… Когда музыка смолкла, в глазах у нее стояли слезы, на сердце щемило, и все-таки она не чувствовала себя несчастной…
Голос Джаджа вывел ее из задумчивости:
— Изабелла!..
— Это музыка самой весны, — сказала она, не оборачиваясь. — Томишься, страдаешь и не знаешь почему.
— Когда-то музыка, верно, звучала именно так.
— О, вы тоже это чувствуете?
— Музыка, очевидно, очень-очень старинная…
Разговаривая, едва ли они сознавали смысл своих собственных слов.
Музыкант снова наклонился, и теперь виднелась только его голова. Наконец Изабелла повернулась и, мельком заметив напряженное, страдальческое выражение лица Джаджа, перевела взгляд на конверт, который он держал в руке.
— Что это?
— Нашел на полу, — протягивая конверт, ответил Джадж.
Письмо из адресованного миссис Ричборо в «Метрополь» конверта, видимо, потерялось. На обратной стороне конверта чернилами были набросаны несколько первых тактов только что прозвучавшей мелодии.
— Похоже, его сдуло на пол, — предположил Джадж. — Она, должно быть, куда-нибудь его положила, чтобы просохли чернила, и, чего-то испугавшись, в спешке забыла.
Несколько секунд Изабелла изучала конверт, потом сунула в сумочку.
— Эта женщина не преминет вести записи даже в Судный день. А почему бы и нет? Да и что для нее эта музыка!
— А для нас?
Они стояли у окна, но не смотрели туда; Изабелла странно улыбалась.
— Думаю, очень многое.
— Что же именно?
— А вы не чувствуете?
— Чувствую огромное, неописуемое счастье.
Она обняла его за шею и крепко прижалась к нему, приникнув лицом к его плечу: ее волосы слегка касались его щеки… Вдруг резко отпрянула — разгоряченная, вся в слезах…
Джадж прерывисто дышал, глаза у него потемнели. И все же он не решался ее обнять.
— Что случилось, Изабелла?
— Вы жестоки!..
— Я жесток?!.
— О, оставьте меня!..
Отвернувшись, она опустила голову.
— Изабелла, послушайте… Я не имею права…
— Знаю. Слышала тысячу раз… Для вас закон важнее любви.
— Изабелла, ответьте… Пожалуйста, ответьте… Разве вы свободны?
— Не хочу отвечать. Вы должны дать мне все или ничего, — она резко повернулась. — Если я не стою того, то вообще ничего не стою…
Еще не смолк завораживающий странностью обертонов мягкий металлический голос Изабеллы, как через открытое окно с порывом ветра в комнату ворвался запах фиалок и примул. Она стояла прямо перед ним, нежная и страстная девушка в изящной одежде, будто его второе «я», будто его собственная душа, отраженная в магическом зеркале. Единственные из людей, они двое обрели счастье познать сокровенные глубины друг друга… Эти тонкие губы, секунду назад произнесшие резкие слова, пожелай он только, раскроются в нежнейшей, полной любви улыбке…
Они молча смотрели друг на друга. Неожиданно вновь зазвучала музыка. Та же мелодия. Изабелла вздрогнула и отвернулась от Джаджа… Мелодия та же, исполнение совсем иное — взволнованная разговором, Изабелла тем не менее вся ушла в музыку. Играли быстрее и зажигательнее, на более высоких тонах, к тому же staccato. Неторопливая, завораживающая мелодия вдруг обернулась веселым, ликующим танцем — даже заливавший комнату солнечный свет сделался еще радостнее и ярче… Не понимая, да и не желая понимать, перемен в настроениях музыканта, Изабелла перестала хмуриться, и на сердце у нее посветлело…
