Лин Гамильтон - Оркнейский свиток
— Перси! — крикнула я. — Вы меня слышите? — Его веки задрожали, затем он открыл глаза, но вряд ли он видел что-нибудь. — Это Лара. Я позову на помощь. Сейчас.
— Лара, — выдохнул он.
Я выругалась, обнаружив, что мобильник разрядился, хотя я даже не знала, куда звонить.
— Держитесь, Перси, — сказала я. — Я очень скоро вернусь.
Когда я повернулась, чтобы уйти, он с поразительной силой сжал мне руку и притянул к себе. Он попытался что-то сказать, но я ничего не услышала и попробовала высвободиться.
— Перси, отпустите меня. Вы мне позже все расскажете. Мне нужно найти врача.
Он истечет кровью и умрет, если «скорая» не подоспеет вовремя.
— Прежде чем обезуметь, — выдохнул Перси, словно тисками сжимая мою руку.
— Что вы говорите?
— Прежде чем обезуметь, — повторил Перси и закрыл глаза. Я снова попыталась высвободиться, но только мне это удалось, кровь из раны потекла сильней, возможно, усилилось внутреннее кровотечение. Тщетно я пыталась разжать его пальцы, чтобы освободить руку.
— Бьярни Скиталец, — выдохнул он. В груди Перси раздался хрип.
— Бьярни Скиталец? Да?
— Спрятал чашу…
— Что спрятал?
— В оркнейской гробнице, — произнес Перси и умер. Или точнее, умер Магнус Бадж.
Глава 7
Четверо отважных путешественников, преследуемый отцом Гоисвинты Теодориком, двигались на юг по дороге, где должны были встретить наименьшее сопротивление, но ведущей прямо в земли халифа мусульманской Испании. Испытывая нужду в продовольствии, Бьярни и Одди под покровом ночи решают напасть на торговый караван. Застигнутые врасплох, одни купцы спаслись бегством, а другие были убиты. Один из торговцев, который, видимо, являлся хозяином каравана, не желая сдаваться, продолжал сражаться с Бьярни. Наконец Бьярни взял верх, и его противник рухнул на землю. Бьярни поднял топор, чтобы нанести последний удар. Поверженный им человек тихо лежал на земле, не молил о пощаде и не кричал от ужаса.
Бьярни опустил топор.
— Ты — достойный противник, — сказал он. — Я оставляю тебе жизнь и буду благодарен, если ты ответишь мне тем же. Я заберу у тебя из обоза только то, что нам нужно, и пойду своей дорогой.
С этими словами он повернулся к человеку спиной, что можно было бы счесть безрассудством. Но Бьярни, Одди, Гоисвинта и Свейн Несокрушимый быстро исчезли в темноте и через некоторое время уже энергично шагали по направлению к Кордобе.
Справедливости ради следует отметить, что Бьярни, Одди и Свейн и, возможно, даже Гоисвинта были поражены увиденным в пути. В начале одиннадцатого века Испания была самым цивилизованным местом Европы. Акведуки, пересекающие страну, удивительные оросительные системы, благодаря которым плодоносили многочисленные фруктовые сады и нивы. Города впечатляли. Кордоба, где жил халиф, поражала воображение: красивые мечети, сады, фонтаны, больницы, огромные библиотеки, величественные дворцы, общественные бани. Дома содержались в чистоте и повсюду росли цветы, деревья и кустарники, большинство из которых Бьярни никогда прежде не видел. Но главным чудом из чудес были мощенные камнем, освещенные улицы, по которым разъезжал военный патруль. Между прочим, улицы Парижа замостили только к тринадцатому веку, а Лондона — к четырнадцатому. Викингам, привыкшим на Оркнейских островах к каменным домам и грязным и опасным дорогам, Кордоба показалась сказкой.
Бьярни и остальных привели к какому-то человеку, который, по всем признакам, был очень важной персоной, и Бьярни подумал, что теперь их всех убьют. Викингов очень хорошо знали в Испании. Они постоянно досаждали своими набегами, а временами доставляли немало серьезных хлопот, и их называли языческими колдунами. В девятом веке викинги совершали набеги на Лиссабон, Кадис и даже Севилью, пока их не прогнала более высокоорганизованная армия и флот. Мусульманская Испания никогда не выступала походом на викингов, но продолжала считать их угрозой. С Бьярни и его друзьями церемониться не будут.
Из глубины комнаты раздался голос, при звуках которого компанию сковал ужас.
— Этот пленник, скорей всего язычник, — произнес голос, — но он — человек чести. Он сохранил мне жизнь, и я буду просить, чтобы ему и его спутникам тоже сохранили жизнь.
С удивлением посмотрел Бьярни на человека, которого он чуть не убил, и который теперь стоял перед ним в сверкающих шелках.
Итак, Бьярни и его крошечная свита были освобождены. Но самому Бьярни пришлось продолжить путь в одиночестве.
Кому нужно было убивать такого беднягу и безобидного фантазера, как Перси Велосипедные прищепки? Или Магнуса Баджа, или как там его еще зовут? Для меня он всегда был Перси, странный маленький человек, отчаянно крутивший педали навстречу тому, что, как он надеялся, будет для него избавлением. Он был не просто убит, ему нанесли один удар за другим и оставили истекать кровью, пока его глаза не затуманятся, дыхание не станет прерывистым и в нем, лежащем на холодной бетонной плите, не угаснут последние признаки жизни.
Убийство Тревора Уайли я хотя бы могла понять. Я не стану утверждать, что он получил по заслугам или что-то в этом роде, это было бы уж слишком, но полагаю, Уайли совершил нечто такое, за что кому-то захотелось его прикончить. Но только не Перси Велосипедные прищепки.
Хорошо, что я не назвала имя «Перси», когда колотила в дверь ближайшего дома, чтобы позвать на помощь, хотя и знала, что было слишком поздно, иначе, когда меня допрашивали представители полиции, сначала в патрульной машине, а позже тем же вечером в участке в Керкуолле, мне пришлось бы объяснять, почему я называла убитого Артур Персиваль, которого, как выяснилось во время опознания, звали Магнус Бадж. Не сомневаюсь, что в полиции этот факт посчитали бы несколько странным. Даже мне так казалось. А так как я — обычная туристка, которая случайно натолкнулась на это ужасное зрелище, когда бродила среди бункеров Второй мировой войны на мысу Хокса. Все очень извинялись, что подобное ужасное происшествие случилось с туристкой, приехавшей осмотреть достопримечательности. Полицейские постоянно повторяли мне, что подобные жестокие преступления случаются здесь весьма редко.
Я им верила, хотя от этого мне было не легче. Несмотря на тот факт, что Перси назвался вымышленным именем и был не слишком откровенен со мной, я вдруг поняла, что он мне был если не друг, то человек, к которому у меня возникло какое-то особое чувство. Перси был не просто тем, кто провел экскурсию по достопримечательностям неолитического периода для меня, которой небезразличны разного рода древности. Когда я увидела тот старый дом и человека в инвалидном кресле, я очень надеялась, что, прежде чем уеду, найду Перси и расскажу ему об этом. Я не до конца понимала, что он называл Пустошью, лабиринтом и раненым королем, но если он считал, что именно в этом кроется избавление, тогда он должен был увидеть тот дом и человека в инвалидном кресле.
Все вокруг были исключительно милы. Моя куртка была забрызгана кровью, а на рукаве остались кровавые отпечатки пальцев Перси. На подошвы моих туфель толстым слоем налипла грязь, перемешанная с кровью. Я все повторяла и повторяла, что со мной все в порядке, но меня трясло. Я не могла понять, почему в полицейском участке так холодно. В меня влили столько чая с сахаром, что этой жидкости хватило бы для запуска в плавание океанского лайнера, да только все без пользы. Полицейские даже отправили патрульную машину в гостевой домик миссис Браун за чистой одеждой, чтобы можно было забрать запачканную как вещественное доказательство. Невозможно было представить, что могла подумать миссис Браун обо всем этом в такой час, но позже она проявила даже еще большую заботу. В полиции мне сообщили, что спустя некоторое время я смогу забрать свою одежду. Я ответила, что не стану этого делать, потому что не хочу больше ее видеть.
Меня снова и снова просили рассказать, как я нашла Перси. Я постаралась рассказывать как можно подробней. Я ответила, что он был жив, когда я нашла его, и что, когда я попыталась уйти, чтобы позвать на помощь, он схватил меня за руку. Меня спросили, не говорил ли он чего, и я ответила, что да, он что-то говорил, но ей-богу, я не могу припомнить, что именно. Меня спросили, не называл ли он имени своего убийцы. Я ответила, что это вряд ли, и, что мне вообще показалось, что он бредит. Меня попросили не спешить, и когда я вспомню что-либо, то должна позвонить в полицию.
Пока я сидела в участке и пила чай, приходили люди. Вошла открывшая мне дверь супружеская пара, чтобы дать показания и подписать протокол. В отличие от странной, запачканной кровью женщины, которая с криками колотила в их дверь, они ничего не видели и не слышали. Никто ничего не слышал и не видел.
Меня спросили, знакома ли я с жертвой. Я сказала, что подвозила его за пару дней до совместного осмотра исторических достопримечательностей Шотландии, когда он упал и сломал свой велосипед. Я старалась быть честной, насколько это было возможно. Все-таки я живу с полицейским. Я рассказала, что за все то время, что мы провели вместе, так и не узнала его имени. Это было правдой. Неохотно я рассказала, что он называл мне свое прозвище — Перси, что прозвучало несколько странно, поскольку о прозвище речь не заходила, но полицейские записали все сказанное мной. Затем меня спросили, почему я остановилась и предложила подвезти его, на что я ответила, что он показался мне знакомым, похожим на кого-то из Торонто. Однако он оказался не из Торонто. Как я позже узнала он жил со своей матерью в старом доме в Керкуолле. Мне сообщили, что задержат у себя арендованную мной машину. Пока я ждала, держа в руках кружку, в которую постоянно подливали чай, в участок вошла довольно скромно выглядящая женщина, лет шестидесяти, в серо-коричневом и довольно поношенном пальто и такой же шляпке. Она очень походила на Перси, только старше лет на двадцать пять. Должно быть, это была его мать. В руке у нее был скомканный носовой платок, который она постоянно прикладывала к глазам. У нее текло из носа, но она, кажется, не замечала этого. Какое-то время мы сидели в одной комнате, под бдительным оком строгой женщины-полицейского.
