Андрей Молчанов - Кто ответит?
Выходя из подъезда, Лямзин внезапно попытался оттолкнуть оперативников… Возникла какая-то смятенная сутолока, мгновенно, впрочем, пресеченная.
— Ты мне… фокусы брось! — сурово предупредил Ваню участковый, цепко ухвативший его за плечо.
— Все, начальник, фокус был последним, — с глумливой улыбочкой, необычайно чем-то довольный, согласился Ваня.
Я оглядел улицу: никого… Что это? Сигнал кому-то, предупреждение? — очевидно же, неспроста это…
— Ну, я свободен? — спросил меня участковый, когда Ваню с почетом усадили в наш автомобиль. — Инструкции ваши уяснил, не беспокойтесь…
— Чего он дергался-то? — спросил я озадаченно. — А?
— Психует… — недоуменно вздернул бровь милиционер. — Характер ведь выказать надо…
— Давайте все же покумекайте, — попросил я. — Может… выбросил он чего-нибудь у подъезда?..
— Улики? Мы же смотрели.
— Не нравится мне… Кукольник все же, шулер… Я в прокуратуре сегодня допоздна. Так что, будет повод, звоните.
— Ну… покумекаю, — согласился он, покосившись на дверь подъезда.
МАТЕРЫЙ
Чувство опасности не подводило его никогда. Вот и сейчас противным холодком цепенело все тело, в которое будто бы целились невидимые штыки, и как ни убеждал себя: чушь, нервы, — убедить не мог. Слежки он не заметил, да и как заметишь: занимаются им, Матерым, гвардейцы, а у них и техническая база, и гибкая, без пошлых «хвостов» тактика с секретами и вывертами неведомыми…
Интуиции он верил слепо. Начал вычислять: если прицепились, то когда? Много он успел проколоть адресов? С ужасом понял: невероятно много… И вдруг решил для себя: все, надо резать концы. Одним махом.
Притормозил у дома Прогонова. Подхватив кейс, прошел в подъезд, гадая — «засветил» ли он адрес Виктора Вольдемаровича, или покуда нет? Как бы там ни было — лишь бы не взяли тут, сейчас…
Он расстегнул пиджак, сдвинув легким движением пальца предохранитель «парабеллума», засунутого за пояс. Будут играть милицейские оркестры на похоронах, если затеяли в данную минуту что-либо граждане сыщики…
Нет, осадил себя, давай без излишней уверенности… Вспомни одного большого мастера каратэ, коего на уголовщину потянуло… Предчувствовал мастер арест, но хвастался, кичась силой: мол, поглядим, как они меня брать будут… Я их… в кисель… в компот… А они защемили пустозвона дверью в метро и повязали, как бобика, — тявкнуть не успел. Так что скромнее, Матерый, утихомирься, ты не ухарь-пижон.
Позвонил в дверь. Желто-горящий «глазок» на секунду потемнел. Затем звонко щелкнул замок и показалось настороженное лицо Прогонова.
— Один? — спросил Матерый, холодно впиваясь в лживые глаза Виктора Вольдемаровича.
— Пока… один.
Матерый прошел в комнату, положив на обеденный стол кейс, раскрыл его, вытащил несколько пухлых пачек денег, перетянутых резинками.
— Документы, — потребовал кратко.
Прогонов, вкрадчиво улыбаясь, провел ладонью над деньгами, и те исчезли, словно растворились.
— Минуточку! — попросил учтиво и скрылся в смежной комнате. Вернулся с небольшим свертком. — Прошу, протянув сверток, сообщил сокрушенно: — Как понимаю, твой последний заказ. Выполнен он на совесть, сомнениями не обижай. М-да. Что-то мы все о делах… Может, чаю? Или… хорошее бренди? Отдохнем…
Матерый, не слушая его, сунул сверток в карман пиджака, подошел к окну, вгляделся в темноту. Покачал головой глубокомысленно, прикидывая…
— Слышь, Вольдемарыч, — сказал, не оборачиваясь. — Надеюсь, хвост я за собой не привел, но рисковать не стану. Чую: паленым несет… Гаси свет, открывай окно — тут пожарная лестница вроде рядом…
— У меня же там гортензия! — озабоченно всплеснул руками хозяин. — На подоконнике… Ради всего святого осторожнее… Да, учти — здесь пятый этаж…
— К черту гортензию, — на выдохе процедил Матерый. — Свет гаси, сказал же! Отрываться надо. И портфель… а, себе оставь!
Под завывающие причитания Прогонова он стал на подоконник. Стараясь не смотреть вниз, легко прыгнул в темную пустоту, тут же ухватившись руками за перекладину из ржавой арматуры. Повис, нащупывая занывшей от удара о железо ногой опору…
Улица освещалась слабо, стена дома терялась в темноте, и это его порадовало.
Стараясь не шуметь, спустился вниз. Отер ладонь о ладонь, стряхнув ржавчину и прах старой, облезлой краски.
Затем, скрываясь в кустах шиповника и жасмина, буйно разросшихся на широком газоне, двинулся параллельно улице прочь.
Ну и все. «Волгу» пришлось бросить — плевать! «Волга» ворованная, техпаспорт фальшивый; три года, к тому же, машине — пусть пойдет на запчасти нуждающимся. Через месяц-два от нее остов останется — народ наблюдателен, точно угадывает бесхозное… А может, и выплывет эта «Волга», как довесок к деяниям Анатолия… Но да от него теперь не убудет, как бы ни прибывало…
Он перевел дыхание, глубоко и радостно ощутив внезапное чувство свободы. В воздухе были разлиты запахи молодой травы, первых цветов мая; росистая, бодрящая свежесть…
И вспомнилось: когда-то, точно так же, кустами, таясь, он пробирался закоулками портового города к сладостной неизвестности романтического будущего…
Бедный, нескладный волчонок… Обнять бы тебя, утешить… да только кому?
Это сейчас бросаю всякие «волги», как рухлядь, а тогда мечтал о велосипеде как о чем-то недостижимо-волшебном.
Он зажмурил глаза, с силой тряхнув головой, — как бы отгонял наваждение.
Не расслабляйся, рано. Думай. Ясно, целенаправленно, исключительно по существу. Итак. Куда теперь? Ваню навестить? А если засада там? Тогда… хотя бы возле подъезда пройти — вдруг, да есть на двери знак какой? Допрыгался! Зачем вертелся, зачем петлял, следы путая? Чего добивался? Указание Хозяина выполнял? Ну, кое-кого напугал, приструнил, но толку? Отринуть налаженное дело никто не захотел — даже те, кто клятвенно обещал с испугом в глазах. И понятно — вольготный стиль жизни у людей выработался, достаток и… иллюзорное ощущение безнаказанности. Каждый полагает, будто тайное у него надежно скрыто… А производство лишь до поры упрячешь… Жадность, лень, инертность сгубит всех этих предпринимателей. Ведь дай им даже официальную инициативу, дескать, плати налоги и выпускай продукцию, вряд ли устроит их такое предложение. Кто они ныне? Государственные люди, начальники. План у них, фонды, бумажная привычная волокита и возможность бумажный план выдавать. Отсюда — неучтенные ресурсы, дающие чистоган… Вот и выходит: и общественный статус есть, и зарплата, и льготы за так, за бумажные выкрутасы, и — гонорары «из воздуха», за счет бесплатного сырья и госстанков. А законная инициатива — шалишь! — тут ты в воздухе подвешен, с нуля начинаешь, сам за себя и вообще кто такой? Тут большая смелость нужна, энтузиазм, ум, ответственность…
О чем ты? — вновь остановил он себя. Тебе-то какое дело до всего? Ты свое отыграл… на конкретном отрезке времени. Какие возможности отрезок тебе предоставил, такие и реализованы. Половил в мутной водице рыбешку и вместе с осевшим илом — на дно золотое. Сиди там и пузыри не пускай. Отгородись от мира, спешащего по новым путям к своему будущему, стеной из денег и наблюдай из-за нее осторожненько за дальнейшей свистопляской, обмениваясь репликами с Машей на огороде… Сочинения философов приобрети, позволь такую роскошь, дабы и духовно вырасти… Только бы смыться, только бы!.. В Харькове остановиться недельки на три у Хирурга, преобразовать морду лица до неузнаваемости, наклеить фотографии в документы и — прости-прощай Прогонов, Хозяин, прошлая жизнь и набравший опасные обороты подпольный механизм, остановить который предоставь попытку уже органам…
Он перебрался через железнодорожную насыпь, поблуждал переулками какого-то незнакомого района, поймав, наконец, «левака».
— В центр, — сказал коротко.
— Центр большой, — ответили справедливо.
— Москва, Кремль, — сказал Матерый. — Двигай.
У Манежа действительно стояли «дежурные» «Жигули» — одна из самых первых халтур Толи; машинка старенькая, но надежная. Вот на ней он и уедет на дачу. А дачу он не провалил: очень правильно себя вел, не терял головы. И снова мелькнуло: заехать к Ивану? Нанести последний визит? Вещички кое-какие добрать, но вещички ладно, чепуха, основное — то, что так безвинно, так на виду стоит на подоконнике…
СЛЕДСТВИЕ
Под вечер, одолжив у коллеги Алмазова электрический чайник, заварку и кружки, мы с Лузгиным засели у экспертов-криминалистов, просматривая видеоинформацию, изъятую у Лямзина, и неспешно обсуждая сложившуюся обстановку.
Участковый инспектор, служака дисциплинированный и дотошный, повторно обследовав местность в районе подъезда, ничего не обнаружил, кроме разве некоей отрывистой короткой меловой черты-росчерка на входной двери…
