Фридрих Незнанский - Формула смерти
— Имей в виду, — сказал в итоге олигарх, — мы с тобой в одной лодке. Как бы друг к другу ни относились, мы связаны общим интересом.
Сказал и в какой уже раз как-то пытливо посмотрел на Егора.
«Знает все же или не знает?» — снова занервничал Егор. И опять не понял.
Аркадий Яковлевич проводил его до двери, пожав на прощание руку:
— А насчет охраны ты не дергайся. Здесь что хочешь может случиться. Да еще с такой знаменитостью, как ты. Не почувствовал еще? Ничего, почувствуешь. Но не забывай — это благодаря мне! Так что слушайся! Охрана совсем не лишняя будет. Привыкай. Я, знаешь, и сам так живу. А куда денешься? Ну бывай! Еще увидимся.
Егор покинул кабинет со смешанным чувством уважения к незаурядному уму Соболевского, благодарностью за вполне джентльменское поведение и стыда за себя, свою уступку Сомборской. Но это в последний раз — чтоб ему сдохнуть! Больше он не позволит ей втягивать его, Егора, в столь неприглядную ситуацию. Точка.
Глава 15
ПРАЗДНИК В ЛУЖНИКАХ
Сразу после Соболевского у него была запланирована поездка домой — повидаться с родителями. Не по-людски как-то — второй день уже на родине, и подарки у него припасены, а добраться до них все никак не может, все вроде какие-то более важные причины отвлекают… И вот, сопровождаемый Володей, он прямо от Соболевского поехал к родителям. Все, теперь уж ничто его не отвлечет…
Егор сам сел за руль только что выделенной ему в «Югре» «ауди», ехать на которой было одно удовольствие. Дорога лежала через Лужники, через метромост. Но на метромост надо было сначала попасть, совершив дугу под эстакадой третьего кольца, и вот здесь, на опорах эстакады, он увидел огромные афиши, напомнившие ему о том, что сегодня в Лужниках, как это бывало и прежде по выходным, кольцевые гонки. Гонялись не самые серьезные машины, «фольксваген-поло», но пропустить это зрелище он просто не мог. Как это не посмотреть! Ведь наверняка будут гоняться многие ребята, которых он отлично знает. Да и вообще, посмотрит, что сейчас происходит в его любимом спорте.
Решение пришло мгновенно — он постоит полчаса-часок, посмотрит, и потом уж к отцу-матери. Но, однако, тут же автоматом возникло и главное нынешнее «но» — теперь ведь он не был, как прежде, сам себе хозяин. Это раньше он мог ходить куда захочет и когда захочет, теперь же, когда за ним постоянно следует этот молчаливый молодой мужик, все выглядит как-то иначе.
Он покосился на охранника.
— Вот хочу, Володя, на гонки взглянуть. — При этом он показал на одну из афиш. — Вы как, не против?
— Это вы у меня спрашиваете? — неожиданно широко улыбнулся тот. — Ну вы даете, Егор Андреевич. Да не обращайте на меня внимания, делайте все как делали бы обычно. И вообще, как говорится, хозяин — барин, а хозяин в данном случае вы.
Егор вздохнул. Конечно, он все это понимал, хозяин — барин, ну и так далее. Но как он мог не думать о том, что вроде как заставляет другого делать то, что тому совсем не хочется? Нет, что ни говори, а все же это большое неудобство — чужой человек, который неотступно ходит рядом с тобой. Какого черта?! Тем более что и пробудет-то он на родине всего несколько дней.
Впрочем, это неудобство само собой улетучилось, когда они с Володей приблизились к главной спортивной арене. Он любил саму эту лужниковскую обстановку вокруг воскресных гонок: громкая музыка, широкие аллеи, множество гуляющего народа, сжимающиеся в плотное кольцо ряды зрителей у ограждения трассы. Туда, за ограждение, народ не пускают, и правильно — машины есть машины. Но за ограждением идет своя ни на что не похожая жизнь. Там уже празднично вьются разноцветные флаги команд, озабоченно бегают люди с флажками поменьше — боковые судьи, готовятся к старту машины. Каждая в красочных рекламных нашлепках, на каждой номер, название команды, рекламные стикеры спонсоров, — и все это ярко, броско, весело. Там же суетятся люди, причастные к гонкам, — судьи, механики, и — новшество — группы поддержки — хорошенькие, длинноногие девчоночки с цветными опахалами. Они перед каждым заездом будут на американский манер выскакивать на старт, отплясывать под заводную музыку, бодрить если не водителей, то зрительскую толпу.
— Здорово у вас тут, — сказал Володя, жадно озираясь по сторонам. — Жалко, раньше не знал. И что, интересные гонки, Егор Андреич? Как по-вашему?
— Не знаю. Надо поглядеть.
Кто-то тронул его за рукав. Егор оглянулся — бог мой, Санька Боголепов из «Динамо», когда-то начинали вместе. Высокий, худощавый, держит за руку пацаненка лет шести.
— Здорово, Егорша! А я все думаю — ты, не ты. Ты ж вроде во Франции обретаешься, нет? Или врут?
— Да нет, не врут. Вчера только приехал. Приехал и думаю — дай-ка съезжу посмотрю, как тут у нас…
— Ну молоток! Не забурел! Сам-то не погонишь, не покажешь класс?
— Да ну, куда мне!
— Да ладно тебе прибедняться-то! Небось после настоящего болида еще и побрезгуешь на таких рыдванах ездить, да?
— Да брось ты, Санька! А кто это с тобой? — показал Егор на мальчика. — Неужели сын уже такой большой?
Мальчишка прижался к отцовской ноге.
— Сын! — гордо подтвердил Саня. — Вот привел, пусть посмотрит на любимый папкин спорт, пусть приобщится. Одобряешь?
— Спрашиваешь! Пускай тоже гонщиком растет! — Он потрепал мальчишку по белобрысым вихрам. — Сам-то не гоняешь больше?
— Не, — грустно сказал Санька. — Я после той аварии никак не оправлюсь.
Саша попал два года назад в тяжелейшую аварию: на огромной скорости влетел колесом в выбоину на трассе подмосковного аэродрома. Два раза перевернулся. Извлекали его из смятой в лепешку машины автогеном, в тяжелейшем состоянии отправили в Склифосовского. Отлежал два года на койке. Какие уж там гонки, ладно хоть на своих ногах ковыляет. Да, гонки — дело тонкое, тут смотри в оба. Скорости такие — зевать никак нельзя.
Егор до сих пор вспоминал с некоторым холодком внутри, как во Франции на прямой обгона налетел всего-то на пустую пластиковую бутылку — у кого-то из зрителей хватило ума выкинуть ее на трассу. Его подкинуло, сразу повело на сторону — скорость на обгоне была достаточно приличная. Машина завихляла так неожиданно, что у него хватило времени, только чтобы уйти из-под несущегося за ним болида. И быть бы ему либо трупом, либо калекой на всю жизнь со сломанным позвоночником, если бы не новый шлем, вернее, не шлем, а знаменитый подшлемный воротник, хомут «хане», спасибо его изобретателю. А ведь Егор, дурак, поначалу даже не хотел его надевать!
Тогда, после случая с бутылкой, он получил всего лишь легкое сотрясение мозга, и Берцуллони долго потом втолковывал ему, как несмышленому дикарю с острова Пасхи, почему именно хомут спас его: «Ты же у себя в кокпите зафиксирован плечевыми ремнями безопасности, верно? Так вот, если ты тормозишь или отчего-либо резко меняешь направление движения, голова твоя по инерции смещается, а туловище остается на месте. Но она, голова-то твоя, держится на чем? На тоненьком стебельке позвоночника. А нагрузка на этот стебелек — ну при обычном торможении на наших обычных скоростях — до восьмидесяти «§», то есть восьмидесятикратная. Это какой же стебелек выдержит?! Вот раньше шейные позвонки при таком происшествии ломались в девяноста случаях из ста. А после того как появился хомут, все изменилось. Этот «хане» — твоя надежная защита. Понял?»
Понял. То есть понял-то он давно. А вот поверил в действенность хомута, который про себя окрестил Гансом, только после того случая с бутылкой. Егор тогда отделался одним испугом, а ведь он тормозил на скорости за сто шестьдесят километров: машину резко кинуло вверх, а потом сильно повело вправо, потому что бутылка как бы заскользила под левым колесом… Да, если бы не хомут, держать бы ему собственную оторвавшуюся башку в руках…
— А как она вообще, жизнь-то? — спросил Егор у Саши. — Палку, вижу, окончательно бросил?
— Жизнь ничего. И палку бросил. Я теперь, знаешь, в механики подался… Ну не на гонках — в мастерских. Всякие там навороты на стандартные модели… Из жестянок — гоночные таратайки делаю… Ладно, Егор, заговорили мы тебя, наверно… Вон и дружок твой томится. Небось хотите подойти поближе, посмотреть, да? — спросил Саша. Володя лишь пожал плечами: как, мол, Егор, так и я… — Посмотри, Федька, запомни, — обратился Саша к сыну, — этот дядя — сам Егор Калашников, самый знаменитый теперь наш русский гонщик. Запомнишь?
И тут же вокруг них загудела, заволновалась толпа, оттесняя от Егора Боголепова с сыном:
— Я ж говорю, это Калаш!
— Ребя, сюда! Здесь Калаш! Живой!
— Егор, подпиши фотку!
— И мне!
— Егор, майку подпиши!
— Андреич! Ты насовсем вернулся?
— А ты сегодня в гонках участвуешь?
— Дура, не видишь, он без комбинезона, и вообще… если бы участвовал, был бы там, за загородкой.
