Нина Васина - Ангел Кумус
Бежать не стоило, чтобы не привлекать внимания. Путь до станции обходчик прошел медленно, запоминая опущенными глазами потрескавшуюся дорогу, кустики пыльной травы вдоль нее и башмаки двух попавшихся ему навстречу знакомых шахтеров. Успокоившись, обошел вагон. Постоял, прислушиваясь, потом, пятясь, отошел назад, прикидывая, за что можно спрятаться. Прятаться было негде. Он присел, выдернул чеку и запустил гранату изо всей силы под вагон. Споткнувшись о шпалы, граната не докатилась до середины вагона, рванула у самого его бока. Упавшего на землю обходчика подбросило и ударило о рельсы. Он лежал, приоткрыв один глаз, и смотрел, как вагон, содрогнувшись от взрыва, откатился назад. У него вырвало торцевую сторону, и в этом бродячем балаганчике странного театра, сквозь рассасывающийся дым была видна внутренность вагона и лежащие на полу три фигурки.
Обходчик стал на четвереньки, сглотнул противный дым, обдирающий горло, и покачиваясь, боясь отпустить рельсу, за которую уцепился, поинтересовался:
– Ну?! Еще варианты будут?
Кое-как встав на ноги, он осмотрел лежащих в вагоне детей и кивнул головой. Тот, который лежал ближе всего к торцу вагона, был точно мертвый. «Так ведь он был и в первый раз мертвый, – подумал обходчик, – так тому и быть…» Остальных рассмотреть было трудно, нужно уходить. Тяжело переставляя ноги, обходчик уходил к станции, и цветущая абрикоса бело-розовым кружевом полоскалась на ветру, красивая и недосягаемая – жуть!
В вагоне первым очнулся толстяк. Он обошел мальчиков и потрогал младшего, со стоном открывшего глаза. Вдвоем они оттащили старшего от разорванного края, младший припал ухом к его груди.
– Тащи ящики из вагона, – приказал он толстяку, оторвавшись на секунду от окровавленной груди, – сейчас набегут люди, чего стоишь?! Я бумаги соберу пока. Как тебя зовут… Где это?.. А, вот! Макс!
Толстяк остановился.
– Отлично, Макс. Хочешь что-нибудь сказать?
– Все это уже было, – бесцветным голосом проговорил Макс и взялся за ящик.
– Я думал, ты немой! Слушай, возьми себе свои бумаги. Вот так, – став на цыпочки, мальчик засовывал сопроводительные документы в нагрудный карман подростка. – когда тебя найдут, сразу определят, кто ты и что. Кстати, есть вопрос. Почему ты не изменился? – Ногой он подтолкнул автомат на полу к выходу.
– Никогда, – сказал Макс.
– Это, конечно, была бы самая прикольная хохма за всю мою жизнь, если бы ты уменьшился. Ведь представь, тогда бы в вагоне оказалась женщина!
Макс сбросил ящик на землю, спрыгнул за ним и помог спуститься мальчику, вскинув на него грустные отекшие глаза.
– Нет, – сказал он.
– Может, и нет, я это предположил, исходя из собственного превращения. Я все помню, а ты? Я подумал, что если кто-то закинул меня и Кузю на сорок лет назад, а тебя сорок лет назад еще не было на свете, то в вагоне должна была бы появиться женщина, понимаешь?
– Нет.
– Женщина, которая родила бы тебя потом, понимаешь? Ладно, ты не понимаешь, не обращай внимания. Тащи, – мальчик убедился, что Макс отвернулся, занявшись ящиком, подтянулся и взял с пола вагона автомат. – Странно как получается, – он, запыхавшись догнал Макса и шел рядом, осматриваясь, – если представить, что было задолго до меня, или до тебя, то всегда будет женщина. Если бы не было женщины, не было бы нас. Жаль, Макс, что ты разговариваешь, очень жаль. Остановись здесь. Затащи ящик в ангар. Хорошо. Иди за вторым, я пока выкопаю яму, чтобы зарыть ящики. Иди же, придурок!
Мальчик нашел ржавый лом, постучал в прессованную землю минуты три, запыхался и присел на корточки. Он огляделся. В другом конце ангара стояли цистерны.
– Мазут, – сказал мальчик сам себе, спрыгивая с одной из них. – Не пойдет. Что же делать? Придется забросать в бочку, а потом ночью перепрятать по несколько штук.
Макс притащил второй ящик. Он стоял на улице и смотрел в дверь ангара на мальчика.
– Иди сюда, – мальчик поманил его рукой. Макс не двигался. Подхватив автомат, мальчик вышел и осмотрелся. Никого. Он зашел за ангар и посмотрел в сторону станции. К подорванному вагону подъехала дрезина с рабочими. – Ты знаешь, что в этих ящиках?
Макс молчал.
– Молчи, не молчи, я уже знаю, что ты разговариваешь. Жаль. Знаешь что… Отвернись. – мальчик вскинул тяжелое для него оружие, направил на Макса, устроил палец на курке и повысил голос: – Отвернись!
Макс шагнул вперед и легко выдернул автомат. Потом, играючи, скрутил его сначала в дугу – у мальчика напротив выступил пот на лице, он присел, словно собираясь бежать – а потом почти в кольцо. С сухим щелчком разлетелся деревянный приклад. Макс шагнул к присевшему мальчику и нахлобучил ему на голову изуродованное оружие – венком, но не рассчитал: получилось очень сильно. От удара по голове мальчик зашатался и упал, закатив глаза. Макс постоял, подумал подхватил ящик и ушел с ним к виднеющейся за перегоном станции абрикосовой посадке. Когда он пришел за вторым ящиком, мальчик все еще лежал на земле. Макс, подумав, вытащил его из ангара, уложил и приладил под голову набитый сопроводительными бумагами отпоротый большой карман. Прикрыл черной с эмблемами курткой.
Когда солнце садилось, Макса нашли люди. Станционные рабочие, милиция и вызванные солдаты из ближайшей воинской части прочесывали окрестности поселка. Они обнаружили подростка всего перемазанного навозом: Макс натаскал конских и коровьих лепешек в подернутую цветной пленкой лужу, размешал это и тщательно обмазывал то ли маленькую землянку, то ли нору с навесом.
– Что ты делаешь? – спросили его обступившие люди.
– Домик для черепахи, – ответил Макс.
…В тринадцать лет Федя подписал один договор, он запомнил его навсегда. Федя помнил даже цвет и запах листка в линейку. Листок был почти пустым, потому что написано было:
Договор
Я буду Драной Жопой, а не Федей-Самосвалом, если дам учителю физкультуры сделать это.
И подпись.
Всего листков было три. Текст одинаковый, подписи разные. Драной Жопой мог еще стать вальяжный черноглазый Хамид и огромный толстяк Макс-Черепаха. Договоры упаковались в жестяную банку от чая – богатство Хамида, он хранил в ней несколько фотографий и кольцо-печатку – и были закопаны под деревом недалеко от железнодорожной станции. Федя вдруг вспомнил отчетливо недоумение на отечном лице Макса-Черепахи – тот не понял, что значит расписаться, тогда Хамид сказал ему:
«Поставь крестик..»
Макс поставил крестик. Это было в 1964 году в маленьком провинциальном городке.
– Зачем мы это пишем, ведь его уже нет? – спросил рассудительный Хамид.
– Чтобы никогда не забыть и быть начеку, – сказал Федя…
У своего купе инспектор развернулся, показывая женщине, что не может открыть дверь: руки были заняты покупками. Женщина протянула руку, коснувшись его своей грудью. Инспектор закрыл глаза. Она не вошла, а только распахнула дверь и ждала, пока он выкладывал бутылку и пакеты на столик.
– Вы с женой едете? – легкое движение руки с тонким запястьем в сторону нижних застеленных полок.
– Нет-нет, я еду один, я люблю спать по ходу поезда, понимаете, поэтому удобно, если две полки. Сначала поезд едет в одну сторону, – инспектор вовремя подхватил начавшую падать бутылку и выдернул из-под нее газету с кроссвордами, – потом в другую…
– А мне проводница сказала, что свободных мест нет.
– Если вы хотите, если вы не против, – инспектору стало жарко, галстук вдруг сдавил горло, – если только вы хотите устроиться…
Женщина вошла, прикрыла за собой дверь, в один шаг оказалась совсем рядом – вот ее глаза, каре-зеленые, с потонувшими по ободку радужной оболочки камушками – и быстрым движением одной рукой ослабила узел галстука.
– Мне показалось, вам плохо. Вы покраснели и стали задыхаться.
– Да. Нет… Я, как это сказать, я хотел предложить вам сесть. Да. Садитесь, пожалуйста. Сейчас я возьму у проводницы стаканы…
– Ее еще нет. Я только что посмотрела, когда мы вошли в вагон, – женщина стояла и смотрела на него с нарочитым спокойствием. – Вы хотите заняться со мной любовью?
– Что? Я… Да. Да! – повысил инспектор голос и шагнул к ней, но женщина показала пальцем на стол.
– Уберите все со стола.
– Почему?
– Потому что стол надо поднять.
– По… поднять? Хорошо, но я не понимаю… – инспектор замолчал, забыв закрыть рот и смотрел, застыв на месте и потеряв дыхание, как женщина медленным движением подняла подол облегающего черного платья и стаскивает трусики.
– Откройте окно. Не сильно, чуть-чуть, чтобы можно было положить локти. Да. Так. – она перебирала ногами в туфлях на каблуках, сбрасывая задержавшиеся на щиколотках трусики, потом подняла кусочек черного шелка с пола, скомкала его и выбросила в приоткрытое окно. – Поднимите стол. Хорошо. Вам не мешает пояс с чулками?
