Кётаро Нисимура - Остров Южный Камуи
Тагути толкнул дверь бара «Жюли» и вошёл. По счастливому совпадению посетителей в заведении не было, и давешняя приятельница Сакакибары скучала за стойкой.
Завидев Тагути, она проронила:
— Тот самый инспектор…
Девушка представилась как Минэко Игараси. В глазах у неё читалось опасение.
— Хочу у тебя кое-что спросить насчёт Сакакибары, — сказал Тагути.
Выражение лица у девушки стало ещё более насторожённым.
— Что же вы хотите узнать о маэстро?
— Что это ты его называешь маэстро? Может, ты у него стихосложению обучаешься?
— В стихах я ничего не смыслю. Но я его уважаю. Вот из уважения и называю маэстро. А что, нельзя?
— Та убитая девушка, Кадзуко Ватанабэ, тоже его называла маэстро?
— Ну да.
— И что же он такого хорошего для вас сделал?
— Он нам близкий человек, советы даёт…
— Что в нём такого привлекательного? Вроде, ни силы особой в нём нет, ни денег. Ты говоришь, советы… Да он ведь небось просто вас слушал — и всё? Хотя и это уже неплохо…
Тагути был озадачен. Ведь если речь идёт только о том, чтобы кто-нибудь выслушал этих девиц со всеми их мелкими проблемами, то можно было поплакаться в жилетку любому пьяному гостю. Но когда он высказал это соображение Минэко, та презрительно на него посмотрела и бросила:
— Ничего вы не понимаете! Если какой пьяненький клиент про наши дела и послушает, это только полдела. Бывает, он вроде тебе сочувствует, а сам просто хочет тебя использовать как вещь. Такое отношение сразу видно. А маэстро не такой. Он слушает всерьёз. Тут у нас таких людей наперечёт.
— А тебе не кажется, что это у него маска такая?
— Маска?
Минэко наклонила голову. Она была не красавица, и, возможно, поэтому выражение лица у неё казалось совсем детским. В каком-то смысле она была даже чересчур взрослой, но сердце у неё было, вероятно, изранено, и, если сделать вид, что врачуешь эти раны, такую девушку, наверное, легко обмануть.
— Может быть, он на самом деле вас всех презирает — только хорошую мину делает, прикидывается, что сочувствует? — заметил Тагути.
— Да нет же! — возмущённо воскликнула Минэко. — Маэстро не такой!
— У тебя есть доказательства, что он не такой? — язвительно спросил Тагути.
— Да, есть! — запальчиво бросила девушка.
— Хо! — приподнял бровь Тагути. — И какие же это доказательства?
— Кадзуко раньше путалась с одним бандюгой — ну, и влипла, так что не развязаться. Никто её не пожалел, никто не помог. Только маэстро решился и сам с этим бандитом переговорил.
— И что же?
— Ну, для бандита, который драться мастак, маэстро, конечно, не противник. Тот его и отметелил до полусмерти, но зато сам в кутузку угодил, а Кадзуко благодаря этому освободилась. Я, как увидела, прямо обалдела. На такое только благородный человек способен. Его ведь и убить могли!
Произнося эти тираду, Минэко сбросила настороженную маску с лица и теперь увлечённо, горячо доказывала, насколько Сакакибара свойственна человечность.
— И ещё есть кое-что. Вот вы знаете, что у него нога не в порядке?
— Ну знаю.
— Это он увечье получил, когда ребёнка спасал, которого чуть машина не сбила! Чужого ребёнка!
— А ты это видела?
— Нет, но когда его друг приходил туда, на квартиру, он мне всё и рассказал.
— И ты поверила?
— Так ведь это не просто приятель, а знаменитость! Знаете такого Кё Сасануму?
— Как же! — кивнул Тагути.
Это был один из модных молодых писателей. Тагути как-то читал в журнале рассказ «Растленное утро». Он помнил, что там с удивительной достоверностью был прорисован образ элитного служащего, который постепенно втягивается в мир секса и азартных игр. То, что раньше называлось развратом, теперь проходит по разряду приключений. Тагути тогда понравилось, как мастерски автор всё расписал.
— Вот это и был тот самый Сасанума! — многозначительно произнесла девушка, будто давая понять, что, коль скоро у Сакакибары такие друзья, то и сам он большой маэстро. Тагути усмехнулся, раскусив этот скрытый намёк, но промолчал.
— Так что напрасно полиция подозревает маэстро в преступлении! Тут вы очень ошибаетесь! — решительно заключила она.
— Может, и так, — миролюбиво проронил Тагути.
Идеализирует ли Минэко Сакакибару оттого, что не беспристрастна к нему? В том, что она, девушка, безоговорочно доверяет поэту, ничего особенного не было — его интуиция ничего не подсказывала.
Сам Тагути доверял только фактам. Так что его интуиция тоже проявлялась только на фактах. То, что Сакакибара не побоялся выйти против бандита, чтобы помочь девушке, вероятно, факт, поскольку Минэко была тому свидетельницей. В том, что он спас ребёнка, тоже была высокая степень правдоподобия. Эти факты плохо увязывались с тем образом Сакакибары как человека, который сложился за последние два дня у Тагути в уме.
Вот Сакакибара, который отправляется пить в баре, прихватив с собой томик Бодлера. Вот эта претенциозная вывеска «Научное общество изучения современной поэзии» на дверях его конуры в трущобе… Вот он соврал, что был арестован за участие в демонстрации, когда на самом деле его взяли за воровство книг в магазине… Из этих трёх фактов, если их сопоставить, складывается неприглядный образ тщеславного амбициозного юноши. И этот образ никак не совпадал с тем образом, который вырисовывался из рассказа Минэко.
Кроме того, у Тагути был в запасе ещё один образ Сакакибары — образ преступника.
Как же примирить и увязать друг с другом три таких разных образа? (А ведь ключ к этой загадке, видимо, и есть побудительный мотив преступления).
8
На следующий день после обеда Тагути, договорившись о визите по телефону, отправился навестить писателя Сасануму, проживавшего в элитном доме в центральном районе Аояма. Новый двенадцатиэтажный дом действительно был хорош, но сама резиденция знаменитости оказалась маленькой двухкомнатной квартиркой. Тагути, ожидавший после знакомства с творчеством Сасанумы увидеть роскошное жильё, был несколько обескуражен. Хозяин встретил его с заспанным видом, объяснив, что работал всю ночь. На вопросы отвечал осипшим голосом.
— Мы с Сакакибарой вместе учились в университете на отделении французской литературы. Часто по ночам толковали с ним о теории литературы. А что он натворил?
— Я просто хочу понять, что он за человек. Вы-то, наверное, хорошо его знаете. Так что за человек Тэцуя Сакакибара?
— Смотря что вы имеете в виду под этим. Если подумать, то ведь другого человека до конца понять вообще невозможно, — слегка улыбнулся Сасанума.
— Пожалуй, — согласился Тагути и задал вопрос по-другому:
— Это правда, что он бросился под машину, чтобы спасти ребёнка?
— Правда. Дело было, когда мы учились на четвёртом курсе. Мы втроём — я, Сакакибара и ещё один из наших — шли по улице. В это время на проезжую часть выбежал малыш лет трёх-четырёх. Навстречу ехал грузовик. Я только и успел подумать: задавит! Головой понимаю, что надо спасать ребёнка, а тело не хочет двигаться. Ну конечно, страшно было. А в это время Сакакибара бросился к нему и оттолкнул. Ребёнок-то цел остался, а ему ногу покалечило на всю жизнь.
— Значит, смелость в нём есть?
— Да. По крайней мере, я бы так не мог. Мне своё тело дороже. Вот такой я бесчувственный чурбан.
— Но вы-то популярный писатель, а он кормится тем, что продаёт по пятьдесят йен свои поэтические сборнички, которые распечатывает на мимеографе. С моей точки зрения, вы в жизни победитель, а он — проигравший.
— Сейчас время такое сложное. Сразу и не разберёшь, где победитель, где проигравший… Если по-другому взглянуть, может, это он победитель. Я сам иногда завидую тому, как он живёт. У меня такое чувство, что живёт он свободно и свобода — всё, что ему по-настоящему нужно.
— Всё, что ему по-настоящему нужно?
В глазах Тагути мелькнул иронический огонёк.
Собеседник, очевидно, это заметил и с некоторым смущением осведомился:
— А вы, господин следователь, похоже, видите Сакакибару совсем в другом свете?
— Откровенно говоря, может, и так… Но прежде, чем об этом толковать, не могли бы вы сказать, насколько можно считать, что Сакакибара честен с самим собой?
— Н-да… — сложив руки на груди, Сасанума погрузился в глубокую задумчивость. — Он был арестован за участие в демонстрации против визита Сато в Америку. Значит, он не просто вынашивал неприязнь к властям предержащим, но был достаточно честен, чтобы воплотить свои мысли в действия. В этом смысле я, например, лицемерю. В романах высказываюсь смело, а в жизни самый настоящий консерватор.
— Это он вам рассказывал, что принимал участие в демонстрации?
— Да. Я, когда узнал, что его выпускают, даже пошёл его встречать к участку камата. Помнится, комплексовал тогда немного… Потом он в стихах описал, как участвовал в этой демонстрации. Хорошее стихотворение получилось.
