Валерий Макеев - Тайный монах
— Причины интереса со стороны швейцарцев и поляков пока не установлены.
Генерал, казалось, сам погрузился в транс: «Если швейцарцам вполне нормально молодить своих стариков, то для поляков — как-то рановато. Исследование проблемы омолаживания, безусловно, значимо для любого государства. Как правило, реальная работа трёх-четырёх работоспособных человек в каждом государстве обеспечивает право на старость одному старику. И если пенсионер забудет о старости, скажем, лет в семьдесят станет жизнелюбивым и работоспособным, это, безусловно, будет способствовать экономическому росту страны. Но вполне может быть, что тема омолаживания в данной ситуации является прикладной при каких-то иных, более значимых исследованиях. Да и почему этот Наум Ковальский вот так вот под баньку и пиво выложил всё о потребностях его лаборатории своим старым приятелям? Ведь майор Дерюгин у нас не зашифрован, всё его домашнее окружение прекрасно знает, где он работает. Наверняка это давно знает и Ковальский. Как-то уж мудрёно всё. Но чутьё мне подсказывает, что в этом что-то есть».
— При поступлении любой информации, пусть даже кажущейся вам незначительной, незамедлительно докладывайте лично мне, — казалось, что генерал, наконец-то, вышел из состояния транса именно для окончания беседы.
* * *
Вот оно — «Поле чудес» в действии. Уж сколько лет, не мудрствуя лукаво, зарабатывал две-три сотни баксов в месяц на своей майорике, ходил в баньку, пил пиво, коротал вечера в ожидании футбольного матча любимой команды, ругался-мирился с Люськой, воспитывал наследника… Всё было как у людей — где-то тихо, где-то мирно. А тут — началось.
Мысли кидались по сторонам, как мой пёс Чарли, когда его переполняет хорошее настроение, требующее игр со мной. Поляки — платят уже. Только вспомни, что им надо, и я был уверен, что заплатят и больше.
Швейцарцы, похоже, готовы всех своих коровок Milk для производства молочного шоколада согнать с утопающих в зелени ухоженных лужаек Альп на бескрайние и столь же бесхозные степи Украины.
Наум для стимулирования моих воспоминаний, ссылаясь на своё руководство, гарантирует чуть ли не моментальное гражданство (чего и у него самого пока нет), зарплату не менее пяти штук в месяц, ещё какой-то бонус чисто за полускоростной вихрь.
А тут ещё Владька.
Пора, мол, остепениться. Есть вариант — пойти по его стопам. Работа без беготни, взрывов, задержаний, взломов сейфов, освобождения заложников. Всего этого мне не предлагают. И, слава богу — не люблю я этой суеты. Предлагают работать головой. Мол, Семёныч утверждает, что у меня есть какой-то дар, особые возможности. Собственно говоря, я сам знаю, что не дурак. Но не всегда это отмечали окружающие. А тут — даже приятно — признали практически официально. Работать предлагают в каком-то специальном, можно сказать, зашифрованном подразделении. И чем заниматься? Ни много, ни мало — раскрытием скрытых возможностей человека. Так, во всяком случае, я понял для себя мудрёную речь Владьки.
Зарплату предлагали не ахти какую — соразмерную с моим заработком на майорике. Но я уже испытал на своей шкуре, что такое предпринимательство. Оскальпированный, обнажённый, нервный клубок на семи ветрах, истязаемый каждым проходящим мимо, либо в фуражке и погонах, либо с какой-то значимой корочкой. Короче — сплошная неуверенность в завтрашнем дне. И пусть мне хоть кто-то докажет нечто обратное этому. А здесь предполагается приличная государственная служба, опять же — льготы, пенсия. Это важно.
Правда, формы, говорят, не будет, и о том, что я у них работаю, будет осведомлено очень ограниченное количество лиц, в число которых моя семья не входит. Для семьи и родственников подготавливается и обеспечивается «легенда» о том, что я иду на службу в сектор (состоящий из одного меня) экологии коммунальных отходов горисполкома.
Может и прав Владька — пора мне как-то остепениться. Предложения из-за границы — они хороши, но, наверное, не для меня. Уж больно домашний я человек. С бизнесом потихоньку Люська, надеюсь, и сама справится. Вон и сын подрастает — пусть практикуется, помогает.
Не скажу, что я всю жизнь мечтал стать чекистом. Скорее, течение жизни несло меня совершенно в другую сторону. Но, видно, пришло время и «обратной стороне», обогнув земной шар, непредвиденно слиться именно с этим руслом, в которое я попал. Всё же, когда-то я осознанно и целеустремлённо занимался исследовательской работой. Здесь предлагают заняться именно какими-то исследованиями, да ещё, оказывается, к которым у меня есть скрытые способности. Может, это и моё.
Ещё что меня привлекло, так это то, что в предложении руководства СБУ, озвученном Владькой, не было и слова о полускоростном вихре, который, надо признаться, меня уже порядком достал. И я решился. Ну, а раз выбрав, я предпочитаю не думать о других путях, а то свихнешься. В жизни всегда наберется куча упущенных возможностей. Пусть другие терзаются или успокаивают себя тем, что чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь впустую.
* * *Формальности «трудоустройства» я преодолел весьма быстро. Почему-то востребовалось даже моё «зачехлённое» воинское звание — старший лейтенант запаса, полученное по классической схеме: высшее образование, полтора года армии, офицерские сборы после срочной службы со званием лейтенант на выходе. Плюс одну звёздочку добавил военкомат (я об этом и не знал).
Через месяц я уже гордо осознавал себя офицером отдела «М» (в котором, впрочем, пока был я один). Но скучать не приходилось.
С первого дня новой работы меня отдали под опеку Семёныча и Владимира Ивановича — шефа спецлаборатории Службы. Чтобы осознанно въехать в то, что мне предстоит, я в кратчайший срок должен был освоить университетский курс по анатомии, физиологии, патологии и терапии. Впрочем, я явно перегибаю. Не было никаких институтских учебников, конспектов, зачёток. Вместо этого были вкрадчивые, доверительные беседы.
Только теперь я начал осмысливать заумные спичи Наума.
Семёныч поведал мне много интересного.
Впрочем, то, что он мне излагал, да и как он это проделывал, не везде могло бы разложиться по строгим полочкам нашей официальной науки.
По мнению Семёныча, наша физиология носит ещё чисто лабораторный характер. То, что мы знаем, — это физиология животных, а не человека. Мы «с нуля» должны ставить перед собой вопрос: «Что же такое жизнь Человека?»
Очень мало мы знаем о человеческом мозге, позволившем человеку открыть и познать мир.
— Нам предстоит с тобой заняться очень неординарной задачей — исследовать потенциал человека, его мозга, его возможностей влиять, а порой и управлять другими людьми. Для этого мы с тобой должны делать то, на что не способен (да, думаю, никогда и не будет способен) ни один компьютер в мире — объединять, анализировать и синтезировать такие, казалось бы, несовместимые понятия, как цифры, воображения и фантазию, — наставлял меня Семёныч. — Ты спрашивал меня о капиллярах? Так вот в цифрах длина капилляров в мышцах нормального человека достигает 100000 км, а общая поверхность капилляров мышечной системы, открытых и распластанных на поверхности, составляет 6300 метров. Представляешь, какую махину надо изучить и осознать, чтоб ею управлять?
— Это что, мы здесь в лаборатории должны будем изучать такие премудрости? — с неким ужасом, стараясь говорить нарочито по-деловому, поинтересовался я.
О чудо! Наконец-то, в казавшейся мне ранее беззубой «улыбке Кощеюшки», я увидел этот, казалось, на радостях, что его узрели, сверкающий во все стороны света, словно несущий свою ответственейшую службу маяк, — одинокий коренной зуб. Семёныч видно понял, что слишком глубоко он берёт, и со мною надо ещё возиться и возиться:
— Не надо преувеличивать наши возможности. Да, мы здесь попытаемся, решая определённые прикладные задачи, внести свой вклад, я бы сказал, не просто в развитие науки, а в становление понимания мудрости жизни, её философии. А в целом это-то и будет складываться из крупиц знаний, получаемых в своих отраслях физиками, химиками, биологами, физиологами, врачами, да и иными учёными.
Нет, всё же что-то было в Семёныче не от мира сего. То он приземлено щёлкает какими-то астрономическими числами с точностью до пяти знаков после запятой, то, играя как своим воображением, так и воображением собеседника, казалось, отрывается от реальности в какие-то ну просто космические пустоты. Но где-то, на уровне своего подсознания, я чувствовал ту глубину, которую Семёныч не договаривал. Возможно то, что роилось в его сверкающе-лысой однозубой голове, только в какой-то скудной части смогло найти своё отражение в словах. Не всегда чётко осознаваемая бездна невысказанного обитала где-то на уровне его богатого подсознания. Тут у меня появилась крамольная мысль, что наши подсознания также, а может быть, и куда более активно, общаются между собой.
