Фридрих Незнанский - Просроченная виза
Скупые показания Ивана Игнатьевича были нарушены прибытием сотрудников Грязнова. Шацкому пришлось выборочно повторить все то, что касалось конкретного покушения, а затем исчезновения трупа. На этот раз Саватеев вел протокол его показаний. После чего Иосиф Ильич Разумовский, стареющая звезда экспертно-криминалистического управления ГУВД, отправился на лестницу. В качестве вещественных доказательств были приобщены пистолет «ТТ» китайского производства с навинченным на него глушителем и пистолет Макарова вместе с разрешением, выданным гр. Шацкому И. И. УВД Свердловской области. Стараниями Ивана «тэтэшник» сохранил отчетливые пальцевые отпечатки, видимо, стрелявшего из этого пистолета. И оружие киллера, и его «пальчики» вполне могли светиться у баллистиков и в дактилоскопических картах.
Разумовский подтвердил наличие на лестничной площадке пятен, похожих на засохшую кровь, и следы, вероятно, волочения трупа. Словом, картинка теперь рисовалась более или менее отчетливо.
Автомобильными сигналами Шацкого вызвали из квартиры. На лестнице его ожидал киллер, который явно не сориентировался по ходу операции и был убит. Затем его подельники, ожидавшие, скорее всего, в том самом БМВ, обеспокоенные, поднялись в подъезд и сочли за лучшее поскорее увезти труп. Вероятно, о немедленном повторении покушения речи уже не шло.
Поведение же самого Шацкого подпадало под действие статьи тридцать девятой Уголовного кодекса – «Крайняя необходимость» – как действия, совершенные для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности. Так как эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости, такие действия не являются преступлением.
И Шацкий знал об этом, а Грязнов подтвердил. Но тем не менее настойчиво посоветовал не дожидаться продолжения начатого, а сразу же, и чем скорее, тем лучше, обратиться в прокуратуру.
– Со своей стороны могу вам поспособствовать в этом вопросе, – заверил Грязнов. – Полагаю, вам будет что рассказать. И в чем искренне покаяться.
– Вы действительно так думаете? – неожиданно с легкой насмешкой возразил Шацкий. Что это – опять всплески спеси?
– Я просто уверен в этом. Смотрите не опоздайте, вы же юрист, законы вам известны.
– Может, вы и правы, – помрачнел Шацкий. – А с кем, по-вашему, я мог бы встретиться?
– Ну, ни генерального прокурора, ни исполняющего его обязанности я вам предоставить не могу, но, в порядке исключения, готов попросить заместителя генерального по следствию Константина Дмитриевича Меркулова. Если устроит. Однако… заранее предупреждаю: никакие лукавства или недоговоренности там не пройдут.
Шацкий долго молчал, раздумывая, потом сказал совершенно нормальным тоном – без гонора и выпендрежа:
– Буду вам очень признателен, Вячеслав Иванович. Помогите.
– Договорились. Сейчас подъедут мастера и заменят вам дверь. Когда все здесь закончите, позвоните мне на службу. А я тем временем постараюсь договориться, чтобы вас приняли.
– Это хорошо, что ты мне позвонил, Вячеслав, – сказал Меркулов. – Я сам хотел с тобой поговорить. Послушай, что это за история с убийством в Подольском районе? Говорят, ты в курсе.
– А почему она тебя волнует? Обычное дело. Ведет областная прокуратура.
– Ребята, вы у меня, я вижу, совсем распоясались! Если я спрашиваю, значит, у меня есть к тому все основания!
– Не обижайся, Костя, не имел ни малейшего желания тебя обидеть или, не дай бог, понизить в звании и должности. Я просто к тому, что дело это раскручивается в обычном порядке, ничего экстраординарного. По существу? Замочили водочного монополиста, заменили руководство, теперь все сидят в Бутырках, дело у «важняка» Платонова. Я в курсе дела потому, что оно некоторым образом связано с семьей моей сотрудницы. Саня, между прочим, тоже в курсе. Устраивает такая информация? В общих чертах.
– Я смотрю – все в курсе! Кроме меня. Но дергают-то именно меня, вот в чем беда! А кого вы засунули в СИЗО?
– Не мы, Костя! Это решение следователя. Он произвел обыск, выемку необходимых для следствия документов, сунул тех, кого счел нужным, за решетку, чтоб не мешали следствию. На то было постановление областного прокурора. Насколько я в курсе.
– Слушай, Вячеслав! Ты меня, пожалуйста, не зли своим «в курсе – не в курсе»! Все вам, я вижу, давно известно.
– Костя, я совсем не понимаю причины твоей горячности. Ну убийство! Так их нынче по сто штук на дню. И не дело Генеральной прокуратуры бегать на каждого жмурика. Есть кому этим заниматься, вот и пусть себе занимаются. Но ты-то тут при чем? Объясни!
– Я попрошу тебя подъехать. По телефону мы этот вопрос не решим.
– Я и сам хотел это сделать. Так что наши желания совпадают.
Грязнов понимал, что без серьезных, действительно серьезных, оснований Меркулов не стал бы переть танком. «Распоясались!», «Не зли!» – это в принципе не его словарь. Значит, его и в самом деле достали…
Другой вопрос: кто конкретно достал? Если, к примеру, какой-нибудь новый олигарх, да хоть вроде того же папаши Авдеева, ратующего за сынка, – это одно дело. Тут ни угрозы, ни, наоборот, слезные мольбы на Костю не подействуют. Да и глупо к нему вообще обращаться с подобными делами – про то всем давно известно. Но ведь обратились? Или даже попробовали нажать? Вот Костя и взорвался.
Возможен и другой вариант: на Костю давят сверху, как это случается чаще всего. От премьера или его многочисленных вице. Из президентской команды, эти всегда перед большими деньгами ручки под козырек кидают. Но кремлевские деятели гребут обычно чужими руками: действуют через исполняющего обязанности генерального прокурора. А уж он и должен, по их убеждениям, раздавать цеу своим замам. Но в любом случае авдеевское дело кого-то очень, видно, достало, и теперь этот кто-то желает произвести раскрутку, но в обратном направлении. Как это должно называться? Закрутка? Неважно, пусть так, худо другое: дорвавшиеся до власти сукины сыны и в самом деле решили, что они подлинные хозяева жизни и им все дозволено. Иначе говоря, все повторяется: царь-батюшка, потом большевики, теперь так называемые демократы… И несть им числа!
Прежде чем зайти к Меркулову, Грязнов решил заглянуть к Турецкому. Не за поддержкой, нет, просто после телефонного разговора Костя наверняка что-то успел высказать и Сане. И знать это «что-то» было бы неплохо.
Турецкий был чем-то сильно озабочен. Видимо, поэтому вопросы Вячеслава выслушал без должного внимания. Сказал лишь, что да, в курсе, Меркулов затребовал к себе дело по фирме «Алко-сервис», которое, вероятно, с минуты на минуту должен доставить в Генеральную Платон Петрович, собственной персоной.
Но вот откуда подул ветер, Турецкий не знал, а Костя раскалываться, видно, не собирался. Остается пока строить общие догадки.
– А у тебя-то что? – наконец проявил интерес Грязнов. – Неужто прокололся перед Ириной Генриховной? Ну, брат…
– Хуже! – отмахнулся Турецкий. – Там-то хоть какие-то оправдания возможны, опять же и друг не продаст… Нет, тут, понимаешь, такое дело… В общем, похоже, что теперь пропала и Элина.
– А ты почем знаешь? Откуда такие сведения?
– От ее сестрицы! – уже раздраженно ответил Турецкий.
– От Татьяны?! А почему я ничего не знаю?
– Да она только что звонила мне… Говорит, разговаривала с Элкой по телефону. Где-то около восьми. Утром. А потом, ну ты знаешь, вроде как обрыв связи. Я спрашиваю: на чем оборвался ваш разговор? А она отвечает: Элка сказала, чтоб я подождала минутку, кто-то звонит. Ну и все. Еще донеслись какие-то слова, вроде бы мужской голос, а потом – короткие гудки. Она снова набрала номер – длинные гудки. Или нарочно не берут трубку, или обрыв. Ну а дальше все как в детективе. Она, оказывается, у себя в сейфе хранила запасные ключи от той квартиры. По Элкиной просьбе. Знаешь, на случай потери, мало ли чего в жизни бывает! Словом, ключи – в сумку, сама – за руль и – на Комсомольский. Вдруг беда?
– Бред какой-то, – нахмурился Грязнов. – Постой, а отчего ж она мне не позвонила? Знает ведь номер «мобильника».
– Откуда я-то знаю? Может, решила, что с тебя пока вполне достаточно ее супруга? Ну ладно, вы потом сами разберетесь. Короче, приезжает она туда, бегом наверх, открывает дверь, а в доме никого. Телефонный провод, кстати, оборван. Шуба ее – манто это роскошное – на вешалке. На кровати один чулок, второго нет. Джип Элкин, между прочим, тоже на месте, во дворе, у пожарной лестницы, как обычно. Что ж получается? Девка исчезла в чем была? А в чем она может быть около восьми утра, если никуда не торопится, поскольку нигде не работает? Сечешь?
– Пока не совсем, – сознался Грязнов. – Особенно по поводу одежды…
– Да чего ж тут непонятного! – Турецкий готов был изумиться необычной тупости классного сыщика. – Ну поворочай, пожалуйста, мозгами. Повторяю, раннее утро, еще темно на улице. Идет пустая бабья болтовня по телефону. Судя по голосу Элки, Татьяна предположила, что та находилась в постели. Когда человек тянет эти «бэ-э» и «мэ-э», значит, он еще не в себе. Не проснулся полностью. И тут – бац! В дверь звонят, мужской голос и – тишина. И телефонный провод оборван. И все вещи на месте. А в квартире никого. И наружная дверь заперта на ключ. Дошло?
