Владимир Сотников - У сыщиков каникул не бывает
- Он! Наконец-то! - шепнул Пашка.
Иван Антонович не спеша показал свой паспорт и целую стопку каких-то бумаг. Потом махнул носильщикам, чтобы те подкатили тележки. С тележек сгрузили большие деревянные ящики. Потом ящики открыли, и таможенники стали осматривать лежащие в них скульптуры, сверяясь с бумагами. Потом по скульптурам начали водить какими-то приборчиками вроде пеналов. Иван Антонович безмятежно стоял в сторонке, ожидая. Он прямо излучал спокойствие и понимание: конечно, работайте, как же, ваше дело такое...
- Похоже, все у него в порядке, - сказал сидящий рядом с ребятами милиционер. - Ошиблись вы, молодые люди.
- Да вы что?! - ахнула Анка.
- Между прочим, это заслуженный человек. У него такое сопроводительное письмо, что на Марс можно лететь, - сказал милиционер. - И документы на скульптуры тоже в порядке. Не надо, девочка, зря на людей доносить!
Тут уж Пашка не выдержал. Доносить! Их обвиняют в доносительстве, а сами мышей не ловят!
Он стремительно выскочил из-за перегородки. Иван Антонович стоял в это время поодаль и спокойно беседовал о чем-то с таможенником. Все ящики, кроме одного, уже были аккуратно закрыты. А в последний открытый ящик укладывали Сальвадора Дали.
- Куда? - Милиционер попытался остановить Пашку.
Но было поздно. Пашка мгновенно оказался рядом с вечно удивленным испанским художником. Сейчас казалось, что скульптура удивляется вместе с таможенниками и пограничниками: "А ты здесь зачем?"
Не вдаваясь в объяснения, Пашка дернул великого испанца за ухо, как провинившегося школьника! Щелкнула пружинка...
- Но нам же часы надо забрать! - уговаривала Анка милицейского полковника. - Это же Мефодиевы часы, то есть его бабушки, там даже дарственная надпись есть!
- Заберете, все заберете, - невозмутимо отвечал тот. - Что я, себе их оставлю? Да поймите вы, это серьезное дело, не можем мы вещественные доказательства направо и налево раздавать.
- Вещественные доказательства! - сердился Пашка. - Если бы не мы, видали бы вы эти вещественные доказательства... А ещё говорили, у вас така-ая аппаратура!
- Насчет аппаратуры я сам удивляюсь, - слегка смутился полковник. Ничего ведь не показала! Скульптура как скульптура...
- Помрет с горя моя Марксэна, - сокрушался Мифа, когда они ехали в автобусе обратно в Москву. - Обнаружит пропажу - и сляжет. Точно!
- Не помрет, - уверенно сказал Пашка. - Скажем, что с помощью её часиков государственного преступника поймали, - она ещё гордиться будет. Эти бабульки - они ж любят что-нибудь такое... Героическое! - добавил он снисходительно.
- Она своим внуком гордиться будет, - уточнила Анка.
Мифа так и расплылся в улыбке. И ребята вдруг поняли, что видят его улыбку впервые. Она у него оказалась добродушная, как у ребенка.
ЭПИЛОГ
Хорошо, когда наступает весна. Но ещё лучше, когда она кончается. Потому что сразу начинается лето, и можно уехать из надоевшей за год Москвы на дачу. А там все, конечно, будет как в первый раз!
"Вообще-то так всегда бывает, - размышлял Саня Чибисов, запрятывая поглубже в стол наконец-то ставшие ненужными тетради. - Когда возвращаешься куда-нибудь, первое время кажется, что приехал на новое место. А потом привыкаешь - и все то же самое".
Правда, он знал, что когда вернется осенью домой, не все здесь будет таким, как прежде. Например, не увидит он утром, выгуливая Бармалея, высокого старика с рыжим пуделем Чубиком. То есть Чубика-то увидит, только выгуливать его будет художник Игорь. А прежний хозяин пуделя, оказывается, вовсе не собирался возвращаться в знакомый двор.
Новые хозяева, которым Иван Антонович заранее продал свою квартиру, ещё не вселились туда. А где живет теперь бывший владелец, Саня не знает. Да и не очень хочет знать... В тюрьму его, во всяком случае, не посадили. Хотя и выяснилось, что во всех скульптурах было спрятано множество всяких старинных вещей вроде Марксэниных часов и яиц Фаберже. И никакая аппаратура не могла их высветить! Потому что глина, из которой были сделаны скульптуры, оказалась не простой. Дотошный Пашка выяснил, что в неё было добавлено какое-то вещество, которое отражало любые просвечивающие лучи. Потому Иван Антонович и настаивал на том, чтобы скульптуры были сделаны из его материала...
- Противно, - поморщился, рассказывая об этом, художник Игорь. - Как младенца меня обманул... Любитель искусства нашелся! Если бы собрались все, у кого он в свое время эти предметы старины конфисковал для своей коллекции, - очередь бы выстроилась. А теперь - заслуженный человек, мирный пенсионер... Штраф заплатил за попытку вывезти культурные ценности без соответствующего разрешения - и все неудобства.
Саня понял, что художник говорил о том времени, когда такие, как его "добрый сосед", арестовывали ни в чем не повинных людей. И спокойно забирали себе их вещи... Папа давно уже рассказал ему о годах репрессий. Правда, Саня все-таки не мог понять: почему же никто в те годы не возмутился такой несправедливостью?
Часы Марксэне, конечно, вернули. Как и предполагал Саня, они оказались совсем не "безделушкой", а уникальной вещью. Таких всего три штуки успели сделать на Втором Московском часовом заводе, где Марксэна когда-то работала. Она сама потом рассказывала Сане, Анке и Мифе, что это были опытные экземпляры. Хотели наладить массовое производство таких часов, но оказалось, что работа слишком тонкая, на конвейер её не поставишь. Марксэна очень об этом сожалела, а Саня - ни капельки. Да это же хорошо, что произведения искусства невозможно делать на конвейере!
Мифа тоже так считает. Они с Саней часто обсуждают всякие, как он говорит, "вечные вопросы", когда выгуливают по утрам Джоя и Бармалея. Иногда к ним присоединяется Анка. Саня сначала думал, что она жалеет о том, как провела весенние каникулы. Бегали-бегали, следили-следили - а в результате почти ничего и не добились...
Но когда Саня сказал об этом Анке, она даже рот открыла от удивления.
- Да ты что, Чибисов? - ахнула она. - Как это ничего не добились?! А Мифа? А Марксэнины часы? Да разве только часы? Там же сколько всего было!
- Ну, не тебе же все это вернули... - на всякий случай пробормотал Саня.
Анка только рукой махнула. Она давно уже поняла: что ни делай, а мальчишки все равно будут считать тебя мелочью, которой все надо объяснять на пальцах. Ну и пусть! Разве их перевоспитаешь? Правда, иногда Анка подумывает: а не стать ли ей в самом деле учительницей? Уж мимо неё ни за что не проскочил бы какой-нибудь вредный Пашка Солдаткин! Уж она бы за него вовремя взялась!
Но пока Анка ещё ничего не решила окончательно. Да и куда спешить? Времени-то впереди - целая жизнь!
