Раймонд Чэндлеp - Детектив Филип Марлоу
Он остановился рядом и сказал как-то тихо и застенчиво:
- Вы, наверное, думаете, что я страшный подлец.
- Из-за вашей истории с дублоном?
- Да.
- Эта история нисколько не повлияла на мое суждение о вас.
- Значит...
- Что вы хотите услышать от меня?
Он заискивающе пожал плечами. Его дурацкие рыжие усики просто сияли на солнце.
- Наверное, мне просто нравится всем нравиться.
- Виноват, мистер Мердок. Мне очень нравится ваша преданность жене. Вы это хотели услышать?
- О, вы полагаете, я лгал? Вы думаете, я рассказывал все это только для того, чтобы защитить ее?
- Я нахожу это возможным.
- Понимаю, - он вставил сигарету в длинный черный мундштук, который извлек из-за щегольского платка. - Значит... я могу понимать это как то, что я вам совсем не нравлюсь. - За зелеными стеклами очков было заметно смутное движение его зрачков - словно движение рыб в глубине пруда.
- Глупый разговор, - сказал я. - И чертовски бесполезный. Для нас обоих.
Он поднес спичку к сигарете и затянулся.
- Я понимаю, - сказал он. - Извините, я был настолько невежлив, что начал его.
Он повернулся на пятках и направился к машине. Я стоял неподвижно и наблюдал, как он отъезжает. Потом я пошел вдоль стены и на прощание потрепал по голове маленького нарисованного негритенка.
- Сынок, - сказал я ему, - ты единственный в этом доме, кто еще не спятил.
23
Следователь лейтенант Джесси Бриз высоко поднял руки, потянулся, зевнул и сказал:
- Ну что, припоздал на пару часиков, а?
- Да, - ответил я. - Но я просил передать вам, что задержусь. Мне нужно было сходить к зубному врачу.
- Садись.
Его заваленный хламом стол стоял в углу наискосок. Слева от Бриза находилось высокое окно без занавесок, а справа - пришпиленный к стене большой календарь. Дни, канувышие в небытие, были старательно зачеркнуты мягким черным карандашом, очевидно для того, чтобы Бриз, взглянув на календарь, всегда мог точно знать, какое сегодня число.
Спрэнглер сидел в стороне за столом значительно меньших размеров и значительно более аккуратном. На столе лежал зеленый регистрационный журнал, ониксовая подставка для ручек, настольный календарь и морская раковина, полная спичек, пепла и окурков. Спрэнглер швырял стальные перышки в прислоненное к противоположной стене войлочное сиденье от стула, беря их по одному из пригорошни, - настоящий мексиканский метатель ножей у мишени. Перышки втыкаться не хотели.
В комнате стоял какой-то нежилой, не то что бы затхлый, не то что бы свежий, но какой-то не человеческий запах - как правило, свойственный подобным помещениям. Дайте полицейскому управлению совершенно новое здание - и через три месяца оно насквозь будет пропитано этим запахом. В этом есть что-то символичсеское.
Один нью-йоркский репортер написал однажды, что, проезжая за зеленые огни полицейского участка, словно выезжаешь из этого мира в другой, находящийся по ту сторону закона.
Я сел. Бриз достал из кармана сигарету в целлофановой обертке и начал исполнять заведенный ритуал - жест за жестом, неизменно и педантично. Наконец он затянулся, помахал спичкой, аккуратно положил ее в черную пепельницу и сказал:
- Эй, Спрэнглер!
Спрэнглер повернул голову к Бризу, и Бриз повернул голову к Спрэнглеру. Они ухмыльнулись друг другу. Бриз указал на меня сигарой:
- Смотри, как он потеет.
Спрэнглер должен был развернуться всем телом в мою сторону, чтобы увидеть, как я потею. Если, конечно, я потел. Не могу сказать.
- Вы, ребята, остроумны, как пара стоптанных сандалий. Как это у вас, черт возьми, получается? - восхитился я.
- Кончай острить, - сказал Бриз. - Что, хлопотное было утречко?
- Точно.
Он все еще ухмылялся. И Спрэнглер все еще ухмылялся. И что бы там Бриз ни катал языком во рту - он явно не торопился это глотать.
Наконец он откашлялся, придал веснушчатому лицу серьезное выражение, чуть отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на меня в упор, но все-таки видеть боковым зрением, и сказал отсутствующим голосом:
- Хенч признался.
Спрэнглер резко развернулся, чтобы увидеть мою реакцию. Он подался вперед, чуть не упав со стула, и губы его приоткрылись в почти что неприличной экстатической улыбочке.
- Чем это вы на него воздействовали? - поинтересовался я. Киркомотыгой?
Оба молчали, пожирая меня глазами.
- Этот итальяшка, - произнес наконец Бриз.
- Этот - что?
- Ты рад, парень?
- Вы собираетесь рассказать мне, в чем дело? Или собираетесь сидеть тут - жирные и самодовольные - и наблюдать за тем, как я радуюсь?
- Нам нравится наблюдать, как кто-то радуется, - сказал Бриз. - Нам не часто представляется такая возможность.
Я сунул сигарету в зубы и пожевал ее.
- Мы на него воздействовали итальяшкой, - сказал Бриз. - Итальяшкой по имени Палермо.
- О. Знаете что?
- Что? - спросил Бриз.
- Я только что понял, в чем особенность диалогов с полицейскими.
- В чем?
- В их репликах каждое последующее слово является кульминационным.
- Так ты хочешь знать? - спокойно поинтересовался Бриз. - Или все-таки хочешь немного поострить?
- Я хочу знать.
- Значит, дело было так. Хенч был пьян. И не просто пьян, а до самой ручки. Он пил уже несколько недель и почти перестал есть и спать. Только одно спиртное. И дошел до той точки, когда уже не пьянел после очередного приема, а как будто даже трезвел. И виски было для него последней реальностью в этом мире. Когда парень допивается до такого состояния, и вдруг у него отнимают виски, не предлагая взамен ничего похожего, он может окончательно спятить.
Я ничего не сказал. На юном лице Спрэнглера блуждала все та же неприличная улыбочка. Бриз постучал пальцем по сигаре - пепел с нее упал, он сунул сигару в зубы и продолжил:
- Так вот, у Хенча был заскок. Но мы не хотим, чтобы это обстоятельство фигурировало в деле. Наш подследственный не должен иметь никаких приводов к психиатру.
- Мне показалось, вы были уверены в его невиновности.
Бриз неопределенно кивнул:
- Это было вчера. Или я просто пошутил. В любом случае, ночью Хенч бац! - и спятил. Так что его отволокли в тюремный госпиталь и накачали наркотиками. Тюремный врач. Но это между нами. В протоколе никаких наркотиков. Уловил мысль?
- Все слишком ясно.
- Да.
Мой тон как будто показался ему подозрительным, но он был слишком поглощен предметом, чтобы отвлекаться на мелочи.
- Так вот, сегодня утром он был в прекрасном состоянии. Действие наркотиков еще не прекратилось; парень бледен, но вполне миролюбив. Мы пошли посмотреть на него. "Как дела, парень? Какие-нибудь пожелания? Вплоть до любой мелочи. Будем рады услужить. Как с тобой здесь обращаются?" Ну, ты знаешь эти прихваты.
- Конечно, - сказал я. - Я знаю эти прихваты.
- Значит, чуть погодя он разевает пасть достаточно широко, чтобы произнести слово "Палермо". Палермо - это имя итальяшки, владельца похоронного бюро, и этого дома, и прочего. Вспоминаешь? Вижу, вспоминаешь. Из-за высокой блондинки. Но все это чушь собачья. У этих итальяшек одни блондинки на уме - шеренгами по двенадцать. Но этот Палермо - серьезный тип. Я поспрашивал в округе. Не из тех, кому можно приказывать. Я говорю Хенчу: "Значит, Палермо - твой друг?" Он говорит: "Позвоните Палермо". Ну, мы возвращаемся сюда и звоним Палермо, тот говорит, что сейчас же прибудет. О'кей. И приезжает очень скоро. И между нами происходит следующий разговор: "Хенч хочет видеть вас, мистер Палермо. Не знаю зачем". - "Бедняга Хенч, - говорит Палермо. - Хороший парень. Надеюсь, с ним все о'кей. Он хочет смотреть меня, хорошо. Я смотреть его. Я смотреть его один, без всякий полицейский". Я говорю: "О'кей, мистер Палермо", и мы отправляемся в тюремный госпиталь, и Палермо беседует с Хенчем без свидетелей. Спустя некоторое время Палермо выходит и говорит: "О'кей, полицейский. Он признался. Я платить адвокату, может быть. Я люблю этот бедняга". Вот таким образом. И он уходит.
Я ничего не сказал. Наступила пауза. Громкоговоритель на стене стал передавать новости. Бриз начал было вслушиваться, но через десять-двенадцать слов отвлекся.
- Значит, мы пошли к Хенчу со стенографисткой, и он нам все выложил. Филлипс приставал к его девице. Это было накануне, на площадке. Хенч был в комнате и все оттуда видел, но Филлипс зашел в свою квартиру и закрыл дверь прежде, чем Хенч успел выйти. Но парень разозлился. И подбил девушке глаз. Но не успокоился на этом. Он просто зациклился на этой мысли, как зацикливаются пьяные. Он все время говорил себе: "Этот щенок не имеет права приставать к моей девушке, это ему так просто не сойдет, он меня еще попомнит". Короче, Филлипса из поля зрения он не выпускал. Вчера вечером он увидел, как Филлипс заходит в свою квартиру. Хенч велит девице пойти прогуляться, она отказывается, так что Хенч подбивает ей второй глаз, после чего она идет прогуляться. Парень стучит к Филлипсу, и тот ему открывает. Хенч несколько удивлен этим обстоятельством, но я объяснил ему, что Филлипс ждал тебя. Так или иначе, дверь открывается, Хенч входит в квартиру и сообщает Филлипсу все, что о нем думает и что собирается с ним сделать. Филлипс напуган, вытаскивает пистолет. Хенч бьет его кастетом в висок. Филлипс падает, но Хенч местью не удовлетворен. Вы врезали праню, тот валится с ног - и что остается вам? Ни - полного удовлетворения, ни толковой мести... Хенч поднимает с полу пистолет; он очень пьян и очень неудовлетворен, а Филлипс к тому же вцепляется ему в ногу. Хенч сам не понимает, зачем он сделал то, что сделал затем. В голове у него помутилось. Он тащит Филлипса в ванную и разбирается с ним с помощью его же собственного пистолета. Как вам это нравится?
