Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва
Иегумнов, как истинный технарь, не любил напускать туман о государственной тайне. Если он знал человека и хорошо к нему относился, то и рассказывал откровенно.
— В Югославию? Зачем туда? — Гольцов старался не выдать волнения.
— Откуда я знаю? — Иегумнов развел руками. — Думаю, Югославия — перевалочная база. Туда удобно доставлять на бортах, которые к миротворцам летают.
— Тогда какая может быть секретность? Там же контролеров столько: таможня, пограничники, не только наши, но и иностранцы. Те же американцы. На Красной площади кричать будешь, и то меньше народу узнает, что ты пистолеты хочешь в Югославию увезти.
— Тут все продумано. Пистолеты запечатаны в цинках.
— С надписью — зеленый горошек? — Георгий недоверчиво улыбнулся.
— Нет, патроны 5,45. На цинках заводская маркировка. Их никто не вскрывает. И никто не удивляется: подразделение везет штатный боекомплект. Обычное дело. В аэропорту Приштина особист на глазах у пиндосов[2] загружает в машину цинки с пистолетами, говорит местному рафику:[3] спиши столько-то патронов. И все.
— Как же они в цинки попадают? — Глаза Гольцова чуть блеснули, выдавая интерес.
— Это отдельная история. Есть на оружейном заводе специальный цех. Секретность — будто ядерную бомбу делают. Что там творится, знают только единицы. А там, например, запечатывают в цинки пистолеты.
— Но ведь все пистолеты на строгом учете. Их же даже с завода нельзя взять так, чтобы никто не знал.
— Вот! — Иегумнов поднял указательный палец. — И это продумано. Пистолеты признаются бракованными и по акту уничтожаются в этом же цехе. Красивая схема. Я сам случайно узнал. Мы заказали партию для разведподразделений ВДВ. Уже приняли от завода, и тут звонит военпред и говорит: пистолеты бракованные. Я: как так? Начал разбираться. И тут мне все доходчиво объяснили. И даже попросили посодействовать: подписать акт уничтожения. А то, что пистолеты в Югославию переправляются, я сам догадался.
— А кто подходил к тебе?
— Бровастый такой, как же его фамилия?.. — Иегумнов наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
— Ермаков? — повинуясь смутному порыву, подсказал Георгий.
— Точно, Ермаков!
Гольцов почувствовал себя старателем, натолкнувшимся на золотую жилу. Информация — самородок. А Ермаков — грабитель, у которого этот кусок золота, не предназначенный для чужих глаз, выпал из дырявого кармана.
Теперь с помощью самородка, ставшего уликой, можно если не линчевать адмирала-плохиша, то заставить говорить правду. Примерно так рассуждал Гольцов, полагая, что движется в правильном направлении.
…В это же самое время контр-адмирал Анатолий Ермаков сидел в плетеном кресле в зимнем саду квартиры генерал-майора Иннокентия Полуяхтова, уже не просто хорошего знакомого и покровителя, но и близкого друга.
Вокруг порхали огромные тропические бабочки, то и дело садясь на плечи и на головы.
— Хорошо, что они не гадят, как голуби, — заметил Ермаков, когда очередная летунья похлопала лиловыми крыльями-простынями возле его глаз и уселась на ухо.
— Даже если б и гадили, все равно бы были достойны восхищения, — назидательно ответил Полуяхтов, покачиваясь в кресле-качалке с кофейной чашкой в руках. — За красоту можно многое простить.
Бабочек генералу поставляли резидентуры службы внешней разведки. В Европе и США торговля бабочками — выгодный бизнес. Резиденты пересылали дипломатической почтой в Москву каталоги бабочек, и Полуяхтов с замиранием сердца выбирал обитательниц для своего зимнего сада.
Заказанных им красавиц привозили в виде маленьких личинок, упрятанных в горшочки. Проходило немного времени, они освобождались от мерзкой на вид оболочки и покидали тюрьмы-горшочки, чтобы скоротать недолгий век среди упрятанной в московской квартире флоры.
— А этих зачем держишь? — Ермаков кивнул на террариум, в котором на кактусе сидели три громадных таракана с черными спинами в форме щитов. — Они аппетит не портят?
— Это тропические тараканы, милейшие создания, — укоризненно произнес Полуяхтов. — Питаются только цветами.
— А если эти милейшие создания сбегут? Соседи же тебя убьют.
— Они не выживут в канализации. Это тараканья аристократия, привыкшая к тепличным условиям. Наши прусаки для них — чернь. Так что за их грозным видом скрываются тонкие души. Совсем как у людей.
Импровизированный зимний сад был разбит в самой большой комнате, которую расширили за счет кухни и лоджии. От стен-загородок остались только перегородки по пояс, использовавшиеся как столы. Собственно кухня занимала лишь небольшой угол, отвоеванный у горшков с пальмами.
К другим комнатам вел длинный извилистый коридор с оранжевыми стенами и дверьми из красного дерева. За ними — ванная, туалет, спальня и кабинет.
Полуяхтов жил один. Жена умерла. Дети выросли.
— Но вернемся к нашим тараканам, то есть баранам, — произнес генерал, ставя чашку на плетеный столик. — Что ты можешь сообщить?
— Все идет по плану.
— Интерпол проглотил?
— Да. Только Гольцов, о нем я уже говорил тебе, проявляет излишнюю активность.
— Цепкий парень, — задумчиво произнес Полуяхтов.
Они с Ермаковым могли встретиться на любой конспиративной квартире. Но близких друзей генерал предпочитал приглашать домой. Он устал от казенной серости тайных явок.
Зато с наслаждением приезжал к себе в рабочее время. Был своеобразный кайф оказаться в тихой квартире, когда другие томятся в служебных кабинетах, тянущих соки из человека.
На работе Полуяхтов любил бывать в выходные. Когда пустые коридоры, казалось, хранили вчерашнюю энергию. Но теперь лишь в некоторых кабинетах сидели скучающие дежурные или беспризорные трудоголики, у которых не сложилась личная жизнь.
Хорошо!
Полуяхтов вообще любил двигаться наперекор общему течению, жить сам по себе.
— Надо бы к нему присмотреться, — сказал генерал. — Может, окажется полезным в нашем деле.
— Я думал над этим. Но вряд ли он подойдет. Он не умеет выполнять поставленные задачи в строго определенных рамках, не задавая лишних вопросов и не пытаясь выйти за пределы своей компетенции.
— Именно из таких людей получаются отличные работники, — парировал Полуяхтов. — Просто с ними надо уметь обращаться. Их надо держать в пределах «вольера». Но в любом случае таких людей лучше иметь в своей команде.
— Я подумаю, — из вежливости согласился Ермаков. Положа руку на сердце, он чуточку побаивался Полуяхтова.
Однажды совершенно случайно особист узнал, что в свое время этот добрый и тихий Иннокентий Тимофеевич курировал в КГБ группу киллеров экстра-класса. Они специализировались на тайных убийствах вроде «случайных» автокатастроф или сердечных приступов. Но на «всякий случай» в группе были и взрывники, умевшие делать взрывчатку из всего, что под рукой, и снайперы, попадавшие в копейку чуть ли не за километр. Но эти свои таланты те люди использовали крайне редко.
Что стало с той группой: развалилась ли она или существовала поныне, — Ермаков не знал. Но надеялся, что Полуяхтов не повернет оружие против него. Они же одна команда!
Анатолий Ермаков вышел на улицу в хорошем настроении. Ярко светило солнце, и на душе было светло. На сугробах во дворе блестели льдинки, отчего казались усыпанными бриллиантами. Адмирал заметил, что давно не видел чистого белого снега. В Москве он быстро превращался в грязь и слякоть.
Удивительно, но и пробок в этот час практически не было. Так что адмиралу не пришлось включать «синяк» — проблесковый маячок на новеньком «БМВ». Доехал до Пречистенки демократично, никого не обгоняя.
Когда он вошел в свой кабинет, дежурный доложил об очень странном звонке и положил на стол распечатку разговора:
«Голос. Але, это отдел?
Дежурный. Что вы хотите?
Голос. Мне нужен Толик.
Дежурный. Какой Толик?
Голос. Ермаков. Он капитан, по-моему.
Дежурный. Что ему передать?
Голос. Я хочу с ним поговорить.
Дежурный. Его сейчас нет. Что ему передать?
Голос. Он мне должен.
Дежурный. Он вас знает?
Голос. В октябре 94-го я выполнил для него кое-какую работу. И он до сих пор не рассчитался. Передайте ему: если не заплатит, я пойду в Генпрокуратуру и расскажу все, что знаю про громкое дело, которое было в октябре 94-го года. И Толику, уверяю, мало не покажется.
Дежурный. Почему вы звоните сейчас, а не семь лет назад?
Голос. Пришлось помотаться по свету. Спасибо вашему Толику. Даже в лагерь пришлось сесть, чтобы не замели по тому очень громкому делу. Вы передайте Толику. Он поймет.
