Наталья Андреева - Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире
— Я что, в постель к нему лезу? — огрызается Виолетта. — Я только картину прошу.
— Да зачем она тебе сдалась? — спрашивает Люська.
— А вот это не ваше дело, — улыбается Виолетта. — Вы все считаете меня тупой, а я на самом деле умница.
— Ну да, — язвит Градов. — А дурочкой только прикидываешься.
— У меня сообразительности больше, чем у вас всех, вместе взятых. Если вы, Яков Савельевич, напишите мне картину, я вам секрет скажу.
— Какой секрет? — очень уж вяло интересуется Кучеренко.
— Интересный. А вам никому не скажу! — Виолетта показывает язык остальным.
— Господи, вот девчонка! — качает головой Зося. — А ведь я младше тебя на год! Должно быть, человек взрослеет, только когда чувствует ответственность не только за себя, но еще и за другого человека.
— Хорошо сказано! — с чувством говорит Кучеренко. — А знаете, Зосенька, хоть вы мне и конкурентка, но я искренне за вас порадуюсь, если выиграете два миллиона.
— Вот, значит, как? — прищуривается Виолетта. — А за меня кто-нибудь порадуется?
— Если изменишь свое поведение, — говорит Градов.
— А что такого в моем поведении? Только то, что я искренна, а вы все притворяетесь? Я честно заявляю, что возненавижу любого, кто отнимет у меня эти деньги, а вы лицемерите, комплименты друг другу говорите.
— Ты не веришь в хороших людей? — тихо спрашивает ее Люська.
— Представь себе. Мне такие не попадались. Папочка бросил меня в младенческом возрасте, мамочка тут же нашла другого, он тоже слинял через годик, потом был еще один и еще. Что-то среди этих папочек не нашлось ни одного порядочного человека, который взял бы на себя заботу о бедной девочке. Только все о себе, о себе. Попить, пожрать, причем не на свои, на чужие. Да, я забочусь только о себе, потому что обо мне никто никогда не заботился. И не хочу я никаких детей. Мне в жизни удовольствий не досталось. А я хочу.
— Деточка, вы еще так молоды. — Серафима Евгеньевна снова на слезах. — Вы не знаете, что такое не иметь детей. Не знаете одиночества. А это кара. Страшная кара.
— Да ладно вам, — машет рукой Виолетта. — То-то вы под гнетом этой страшной кары так хорошо выглядите! Ухоженная, сытая, без жилищных проблем. Никто вас не обобрал, в дом престарелых не выставил. Моей бабке, между прочим, тоже под семьдесят…
— Деточка! Как можно!
— Да можно! Небось наврали Кучеренко, что вам шестьдесят? Ха! Почти семьдесят!
— Шестьдесят восемь, — шепчет Серафима Евгеньевна.
— Все равно это кошмар! Шестьдесят восемь! Мрак! Так вот моя бабка тоже еще жива. — Ирисова громко всхлипывает. — И мамаша регулярно отбирает у нее пенсию, потому что свою жалкую зарплату пропивает с очередным хахалем. Я, правда, давненько не была в родном доме. Да, заботы у меня ни о ком нет. — Виолетта победно смотрит на Зосю. — Но я не ребенок! Мне такое приходилось в жизни делать, такое, такое… — Она вдруг спохватывается, что опять ляпнула лишнее, и замолкает, соображая, как вывернуться. И тут Люська кидается к блондинке:
— Дрянь! Ты зачем бабушку обижаешь?!
Виолетта увертывается, визжит:
— Ай! Уберите от меня эту бешеную кошку!
— Дрянь! — Люська все-таки добирается до ее волос и дергает за белокурую прядь изо всей силы: — Дрянь!
Виолетта спрыгивает со стола: Люська ей до плеча не достает. Блондинка очень легко отшвыривает ее прочь:
— Да уберите эту ненормальную! Что я такого сказала?
Люську успокаивает Зося. Потом негромко говорит Виолетте:
— Ты еще своего допросишься.
— Что-что?
— По-моему, надо выпить, — поднимается с дивана Алексей Градов. — Пива.
— Мне водки, — решительно говорит Люська.
— Вот-вот. — Виолетта язвит, держась от нее на расстоянии и с опаской косясь на Люську-Апельсинчика. — Все с этого начинают. Ты сопьешься, точно говорю. Сопьешься. И Сережа тебя бросит.
— Кто… кто… кто… сказал ей, как зовут моего мужа? — Люська по очереди обводит глазами Градова, Ирисову и Зосю.
Серафима Евгеньевна рассеянно говорит:
— Я же не имела в виду ничего плохого. Мы просто разговаривали.
— Заступайся за эту ведьму, заступайся, — усмехается Виолетта. — А она, между прочим, не такая простая. Ведь нам всем надо быть перед телекамерами хорошими. Бабулька-то профессиональная актриса. У нее роль доброй старушки. А я девушка простая и естественная.
— Я давала Вите уроки актерского мастерства, — продолжает оправдываться Серафима Евгеньевна. — Это же ее заветная мечта, стать актрисой.
— Так вы сцену, что ли, здесь разыгрываете? Про добрую бабушку и злую молодую стерву? — спрашивает Алексей Градов.
— Ха! — усмехается Виолетта.
— Нам не надо ссориться, — примирительно говорит Серафима Евгеньевна. — Надо сохранять лицо.
— А у Виолетты тушь потекла, — говорит Зося.
— Где?! — Блондинка в ужасе.
— Иди в комнату, поправь макияж, — советует Градов.
Когда Виолетта убегает, Кучеренко, недоумевая, говорит:
— По-моему, все у нее в порядке. С лицом.
— А по-моему, она нас просто провоцирует, — говорит Градов. — На нервный срыв.
— Но зачем? — смотрят на него все.
— Транквилизаторы никто не принимает случаем? Или снотворное?
— Нет. — Они дружно качают головами. — Серафима Евгеньевна?
— Да что вы, деточка! Я сплю как младенец!
— Видите ли, в этом доме опасно глотать порошки.
— Да что вы такое говорите!
— Дело в том, что наша молодая скандальная особа — девица кое в чем сообразительная. Интересно, какой она узнала секрет? Как, Яков Савельевич, будете ей интерьер писать?
Пенсионер тяжело вздыхает:
— Старый я уже для таких игр. Она же меня умотает!
— А вы держитесь. Пива хотите хлебнуть?
— Нет. — Кучеренко облизывает губы.
— Совсем не пьете?
— Совсем, — твердо говорит он.
Остальные делают себе напитки. Градов вдруг интересуется:
— Яков Савельевич, а вы что, всю жизнь за баранкой?
— Да как сказать… Бывало, и шабашничал, но дорогу люблю. Это же целая жизнь — дорога. Случаи разные забавные бывали.
— Ну-ка, ну-ка, расскажите.
— Да чего там! Плохой из меня рассказчик. Но повидал много. Одно время работал дальнобойщиком, перегонял трейлеры с грузом по всей стране, из конца в конец. И была у нас стоянка между двумя перегонами. Почему-то больше всего она запала в душу. Так, ничего особенного: вагончик под сосенками, в вагончике — столовая не столовая, кафе не кафе. Несколько столиков, занавесочки беленькие на окнах, печка-буржуйка, пластмассовый рукомойник. Но чистенько и уютно. Содержали забегаловку эту муж с женой, и домашние обеды она готовила замечательные, доложу я вам. И крутилась там собачка. Я поначалу думал, что хозяйская, оказалось — приблудная. Рыжая беспородная дворняжка, маленькая, пушистая. По прозвищу Теща. Мужики, бывало, трейлер возле вагончика поставят и зовут: «Теща, Теща!» Как прибежит — хвать ее и давай грязные стекла протирать. Тещей то есть, собакой. Ни разу даже не тявкнула. Протрут — и отпустят. А она только отряхнется и снова возле трейлеров крутиться. Ну, кормили ее за это, разумеется. Кто из вагончика выходит, так Теще тут же объедки. Теща-то гладкая, сытая была. И знала ведь, зараза такая, чем на жизнь зарабатывает. Так уж привыкла, что только трейлер подъезжает, а она уж к нему пулей несется. И ну хвостом вилять: вот она я. Вот такая история про Тещу. Как, развеселил?
— Не очень, — тихий Зосин вздох. — А долго вы работали дальнобойщиком?
— Нет, — хмурится Кучеренко. — Платили хорошо, но я не удержался. Голова дурная.
— А…
Виолетта на лестнице и, спустившись вниз, тоже — прямиком к бару:
— Врете вы все. Опять врете. С лицом у меня все в порядке. Шептались за моей спиной? Да? Шептались.
— Исключительно в твою пользу, — говорит находчивая Зося. — Делились впечатлениями о том, какая ты умная, добрая и замечательная.
— Отпад! Ладно, выпью, что ли, раз и потанцевать теперь не с кем. Нет, подумать только! Всем хватает мужиков, только не мне!
— Ты двоих уже угробила, — спокойно говорит Градов. — Так что не жалуйся.
— Я? Вы думаете, что я? И неправда это вовсе. Мне с канатом не справиться.
Виолетта делает внушительный глоток из стакана.
— С канатом не справиться, — тихо говорит вдруг Зося. — А бритву ты, значит, не отрицаешь.
— Что-о?
— Серафима Евгеньевна, дайте ей еще пару уроков актерского мастерства, — невозмутимо говорит Алексей Градов. — Девушка совсем не умеет скрывать свои чувства. Надеюсь, по выходе ее будет ждать милицейская машина и двое ментов с наручниками.
— Да идите вы все! — вдруг разражается бранью блондинка. — Идите…
— Вот теперь верю, что ты не врешь про маму и приемных папаш, — усмехается Люська. — Только от них можно матерных словечек нахвататься в таком количестве. Но не переживай: зрители тебя пожалеют.
