Максим Окулов - По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2
— Я бы на твоем месте не торопился в камеру, — на лице следователя появилась мерзкая улыбка. — И вообще… Ты бы подумал, стоит ли тебе туда возвращаться? Если расскажешь мне все, что надо и как надо, то сможешь вернуться в свою прежнюю хату. Хочешь?
— Что вы хотите от меня?
— Вот это уже разговор. Я хочу, чтобы ты признался в том, что собирался прибрать к рукам банк, принадлежащий Елене Силиной. Сначала ты убил ее покровителя — депутата Левина — выставив все как убийство по неосторожности. Заранее ты подготовил убийство самой Силиной, решив, что, раз ты будешь сидеть в тюрьме, то на тебя подозрение не падет. Умно, ничего не скажешь!
— Какое убийств Силиной? О чем вы?
— Хватит, Заречин! — Голопупенко стукнул кулаком по столу. — Хватит придуриваться! Силина убита два дня назад. Это заказное убийство. И организовал его ты!
— Так вот что вы решили на меня повесить?! Все! Разговора больше не будет!
— Так ты не хочешь вернуться в свою прежнюю камеру?
— Не хочу! Мне в новой камере очень понравилось, — я не мог сам себе объяснить, откуда вдруг взялась внутри эта убежденность в том, что я поступаю правильно, что нельзя верить ни единому слову этого мерзкого субъекта, а также в то, что я смогу выкрутиться из отчаянного положения в новой камере. В голове опять возникли слова молитвы: «Святителю отче Николае, моли Бога о мне! Пресвятая Богородица, спаси нас! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!» В этот момент Голопупенко что-то важно мне растолковывал, но я его не слышал. В конце концов он, видимо, понял это по моему взгляду и с раздражением вызвал конвойного. Опять гулкий коридор, уже знакомая дверь камеры. На обратном пути конвойный почему-то не надел на меня наручники. Держа руки за спиной, я вытащил Юрину заточку и, взяв ее в правую руку лезвием вверх, спрятал, опустив рукав ветровки пониже.
Лязгнула за спиной дверь. Все! Я был один на один со своими проблемами. Теперь ни папа, ни Соколов, никто другой мне не поможет, кроме меня самого. Ну что же, чему быть, того не миновать. Двое нахалов привычно спрыгнули с верхних нар. Они все делали молча, с отвратительными ухмылками на лицах. Один, держа серое вафельное полотенце в руке, отправился на «очко», а второй достал из-под матраса цветную иллюстрацию из порнографического журнала с изображением обнаженной женщины и разложил ее на столе. У меня не осталось никаких сомнений в том, что сейчас должно произойти…
Далее все развивалось словно в замедленной съемке. Первого я полоснул заточкой по лицу. «Слава Богу, не задел глаз», — подумал я на автомате, глядя как его щека расходится в стороны, выворачиваясь наружу белой плотью. Парень завыл, закрывая лицо ладонями, по которым обильно заструилась кровь. Второй — с полотенцем в руке — на миг остолбенел. Мне хватило этого мгновения, чтобы с силой взмахнуть заточкой сверху вниз. Футболка с надписью «Kiss me» на груди с треском разорвалась. Белая ткань стала быстро окрашиваться в алый цвет… За дверью камеры раздалось характерное позвякивание связки ключей, и заточка полетела в «очко». Это получилось у меня на автомате. Вбежавшие охранники были вооружены резиновыми дубинками. Меня начали методично избивать. Потом появился начальник оперчасти. Его приказ был кратким:
— Камеру обшмонать, Заречина в карцер к Тихоне.
Меня подняли за руки, поставив на ноги, и уткнули лицом в стену, начав обыскивать. Грубые руки ощупывали все тело. Прикосновения к ушибленным местам причиняли сильную боль. На пол упал извлеченный из внутреннего кармана молитвослов. Я инстинктивно нагнулся, чтобы его поднять, и получил увесистый удар дубинкой по почкам. Не удержавшись, я взвыл от боли, упав на грязный пол.
— Вставай, сука! — охранники были вне себя от злости.
— Молитвослов отдай, — ответил я сквозь зубы.
Сержант подошел и демонстративно растоптал книгу огромным десантным ботинком.
— Забирай.
Я бережно сложил то, что осталось от книги, и убрал ее в карман. С огромным удивлением и радостью я обнаружил в кармане никем не замеченный флакончик с Крещенской водой.
— Заречин, встать! Руки за спину! — я, кряхтя, поднялся и, пошатываясь, поплелся по коридору. Каждый шаг отдавался в голове гулкой болью. Дикий выброс адреналина сменился апатией…
Карцером оказалось небольшое, грязное, нестерпимо пахнущее канализацией помещение. Вместо нар здесь были толстые каменные плиты, покрытые чем-то, что, наверное, лет тридцать назад было ватным матрасом. Свет пробивался сквозь крошечное зарешеченное окно. В помещении было нестерпимо душно. Ворох грязного тряпья, лежащий на дальних каменных нарах, неожиданно зашевелился, и оттуда раздался приступ безудержного кашля. Незнакомец медленно сел, сотрясаясь всем телом в конвульсиях. Из его рта вылетали какие-то ошметки, а губы были покрыты кровью. Мужчина находился в крайней степени истощения: голова его более походила на череп, обтянутый тончайшим пергаментом, а иссохшие руки с длинными костлявыми пальцами напоминали персонажей из фильмов ужасов.
— Ну, давай знакомиться. Тихоня, — начал незнакомец, окончательно придя в себя. Голос его был удивительно тихим, более походившим на шепот.
— Денис. Друзья зовут меня Дэнис.
— Здорово, Дэнис. У тебя, видать, первая ходка?
— Ага.
— А за что тебя прессуют?
— А ты откуда знаешь?
— Так ко мне только таких и сажают.
— А что в тебе страшного?
— А ты еще не понял? Тубик у меня. Ну туберкулез. Открытая форма, последняя стадия. Умираю я, парень[11].
Тихоня опять страшно захрипел. Казалось, он сейчас задохнется. Я огляделся вокруг и увидел рядом с раковиной алюминиевую кружку. Набрав в нее воды, я подошел к умирающему.
— На, попей, Тихоня.
Два огромных глаза с удивлением уставились на меня.
— Парень, ты что, придурок? Ты не понял, что я тебе сказал? Тубик у меня!
— Ну и фиг с ним. Мне, думаю, все одно долго здесь не прожить, а тебе хоть небольшое утешение. Пей давай.
Тихоня пил осторожно, маленькими глоточками, поддерживая кружку длинными костлявыми пальцами.
— Благодарю, Денис. Ты настоящий пацан. Сидеть нам здесь долго, расскажи мне, за что тебя прессуют?
Не знаю почему, но у меня не возникло никаких сомнений в отношении этого человека. Я кратко рассказал ему всю историю своих злоключений.
— По поводу адвоката тебе следак скорее всего врет. А вот все остальное… Не знаю, не знаю. В любом случае, пока ты в карцере, никаких встреч тебе не светит, в том числе и с адвокатом. Так что наберись терпения и жди. Здесь, Дэнис, самое главное искусство — уметь ждать.
Ночь прошла беспокойно. Я долго не мог уснуть на жестком лежаке, а, как только удалось задремать, Тихоня разбудил очередным приступом кашля. Пришлось вставать и отпаивать его водой. Утром сильно болела голова. То, что принесли на завтрак, настроения тоже не улучшило, так что я пребывал в довольно мрачном расположении духа.
У Тихони опять начался приступ. Я напоил его, затем, оторвав кусок ткани от своей рубашки, смочил его водой и протер лицо и шею больного.
— Господи, какой кайф! Дэнис, мне уже лет десять не было так хорошо! Погоди! — Тихоня, насколько мог быстро, сел на нарах. — А ты, небось, верующий?
— Ну… — я задумался. — Неверное, да. По крайней мере, был.
— То есть как?! — изумление сокамерника было неподдельным. — Я всегда думал, что вера — это навсегда!
— Да, наверное, ты прав, — я чувствовал себя очень неловко. Трудно объяснить постороннему то, что ты сам не можешь понять. — А почему ты спросил, Тихоня? — перевел я разговор в другое русло.
— Да я подумал, может, ты мне объяснишь некоторые вещи.
— Смотря что…
— Знаешь, я прекрасно понимаю, что умираю. Жить мне осталось совсем немного. Меня даже лечить уже бесполезно — я постепенно выхаркиваю наружу свои легкие. Недавно, когда я был на больничке, мне в руки попалось Евангелие. И, знаешь, в моей душе что-то перевернулось. Я вдруг ощутил, что Иисус Христос пришел спасти именно меня. Вот, я, конечно, не прав, но почему-то возникло такое ощущение Его близости. Как будто Он рядом и пришел на землю не когда-то давно, а сегодня. Пришел ради меня. Я, конечно, ошибаюсь…
— Почему? Ты говоришь Истину. Господь пришел 2000 лет назад, но пришел он ради всех людей — живших тогда, живущих теперь и тех, кто будет жить до скончания века. Господь на самом деле рядом с нами, Он слышит нас, отвечает на наши молитвы.
— Да, да! Вот еще! А молиться, это как?
— Молитва — это обращение к Богу, общение с Ним. Бог вездесущ, понимаешь? — Тихоня отрицательно замотал головой. — Ну он находится одновременно везде и всюду. Все видит и слышит. Одновременно всех людей на земле.
— Круто!
— Да уж… Кроме этого, Ему открыты и все наши мысли. От Него ничего нельзя скрыть. Вообще ничего, понимаешь? — Тихоня кивнул. — Вот. Поэтому молитва может быть произнесена вслух, а может быть прочитана мысленно. И Бог обязательно это услышит!
