Максим Окулов - По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2
— Вероника, — девушка, улыбаясь, подняла взгляд на Соколова. — И долго вы намерены меня охранять?
— Всю жизнь…
Вдруг в ночной тишине явственно послышался скрип плохо смазанных уключин и тихие всплески воды. Вскоре раздался стук дерева о дерево и скрип мостков, идущих вдоль дома. Соколов беззвучно встал с кровати и, подойдя к входной двери, превратился в слух.
— Иди, помоги Джокеру блокировать ставни на окнах, а я займусь входной дверью. Только тихо! Он может быть вооружен, — раздался шепот снаружи.
— А если он проснется и шмалять начнет?
— Тогда валим всех, но это на крайняк! Все должно выглядеть, как несчастный случай. Понял?
— Понял.
Соколов вмиг вспотел. На цыпочках он прокрался в спальню и, прикрыв жене рот рукой, потряс ее за плечо.
— Никуся, тихо! У нас беда! Непрошеные гости. Вставай как можно тише и одевайся. Берем самое необходимое — деньги и документы.
Жена все поняла с первого слова. Она бесшумно встала и начала быстро одеваться…
* * *— Заречин! С вещами на выход! — бесстрастный, как робот, конвойный стоял в проеме нашей VIP-камеры.
— Что? А куда меня?
— Вещи собрал быстро! И без разговоров!
Меня словно ледяной водой окатили. Что бы это могло значить? Словно во сне, я начал собирать вещи. Юра, с которым мы сдружились за прошедшие две недели, ободряюще пожал мне плечо и отправился к конвойному. За спиной был слышен только шепот и шелест купюр. Я уже собрал вещи, когда конвойный тихо прикрыл дверь в камеру, выйдя в коридор, а Юра мигом подскочил ко мне и зашептал:
— Дэнис, тут творятся какие-то паскудные дела. Тебе поменяли следака, и он распорядился, чтобы тебя перевели в другую хату. Причем очень похоже на то, что тебя собрались прессовать. Хата эта, как тебе сказать, не то чтобы совсем нехорошая, но не по понятиям там живут. Я попробую малявы разослать, но, сам понимаешь, быстро такие вещи не делаются. Так что, если можешь, молись и не бойся ничего! И вот тебе — на всякий случай, — Юра протянул мне заточку: — Спрячь вот так. — Я не успел опомниться, как смертоносная железка была хитроумно спрятана и прикреплена к рукаву ветровки изнутри. — Вот так выхватываешь, — показал Юра нехитрый прием, — и бьешь!
— Юра, подожди, но я не смогу! Не смогу, да и не хочу бить ножом человека! — меня начала колотить мелкая дрожь.
— И не надо! Выхватывай — и острием по тыкве, по руке. Куда-нибудь скользящий удар, уже мало не покажется. Пойми, это на крайний случай. А если шмонать начнут, скидывай незаметно на пол — и всего делов. Ну, давай!
— Юра, позвони Соколову и все расскажи, — шепнул я на прощание и по памяти продиктовал номер.
На негнущихся ногах я вышел в коридор и поплелся по гулким коридорам. «Святителю отче Николае, помоги мне! Защити, спаси, сохрани!» — вдруг сама собой зазвучала в голове молитва. — «О, опомнился! А то все „не могу я сейчас молиться, какими очами на Господа взгляну“… — раздался язвительный внутренний голос. — А как стало плохо по-настоящему, так сразу о Боге и вспомнил?» А что я мог сам себе возразить? Все правильно. Оказался в ситуации хуже некуда, а о молитве забыл — слишком гордым оказался! Ну вот, теперь одумался — не по-хорошему, так по-плохому!
Вспоминая всех святых, Господа и Пресвятую Богородицу, я переступил порог новой камеры. В нос ударил затхлый кислый запах несвежего белья, человеческого пота, табачного дыма и застарелых окурков. С верхних нар спрыгнули два молодых парня с наглыми физиономиями и, подойдя поближе, молча уставились мне в глаза, похабно осклабившись.
— Здравствуйте, — слова давались мне с огромным трудом. Я сильно заикался. — Денис Заречин, статья 107-я.
Бросив скатанный в рулон матрас на пол рядом со столом, стоявшим посередине камеры, я пристроил свою сумку на скамью и достал оттуда приготовленный заранее сверток.
— Это к столу для всех, здесь сигареты, чай… — я замолчал под пристальным взглядом около десяти пар человеческих глаз.
— О! Да ты у нас, типа, грамотный сиделец! — это был один из двух встретивших меня парней.
— А у тебя есть чего мне предъявить? — как же в этот момент я благодарил Юру за науку. Он долго и кропотливо вдалбливал мне правила поведения и основы местного тюремного жаргона. Мне даже показалось, что парень слегка смутился.
— А, я смотрю, чушкарь борзый! — это подключился второй. — Чего вылупился, вон твое место — возле параши! — рука в наколках указала на импровизированный туалет типа «очко».
— Ты что-то перепутал! — я неожиданно осмелел, голос вдруг окреп, я выговаривал слова четко и внятно. — Ты меня раком не ставил, так что к параше не отправляй! Я косяков не рубил! Есть что предъявить, валяй, нет — встреть, как положено! Я честный сиделец!
Парень как-то странно дернулся и в моих глазах засверкали искры. В одно мгновение я оказался на полу. Встать мне не дали, начав вдвоем избивать ногами. «Господи, спаси! Матерь Божия, защити!» — непрестанно вертелось в моей голове. Неожиданно раздался лязг двери и грозный окрик конвойного:
— Прекратить! Что здесь происходит?! — я лежал посреди камеры, а все остальные расселись по нарам, как будто ничего и не было. — Заречин?! Ты решил здесь навести свои порядки? В карцер захотел?! Встать!
Я с трудом поднялся. Болело все тело и особенно сильно голова. Во рту был противный металлический привкус крови, разбитый нос не дышал. — Руки за спину, на выход!
Меня снова вели гулкими тюремными коридорами. Кровь из носа стекала по подбородку и капала на грудь, а я даже не мог вытереть лицо: мои руки сковали наручниками за спиной. В таком жалком виде я и предстал перед следователем Голопупенко…
— Какой кайф! — обладатель оригинальной фамилии даже не пытался скрыть своего злорадства. — Как же я ждал этого момента! Ты даже не представляешь!!! Сколько же ты мне крови попортил, гаденыш! Твою мать, ну как же радостно видеть твое раздолбанное хлебало! — словоизлияния стража закона неожиданно прервались, когда я спокойно опустился на прикрученную к полу табуретку. — Встать! — завизжал он и отвесил мне оплеуху, испачкав руку в моей крови. Я слетел с табурета, больно ударившись головой об пол, наручники с нестерпимой болью врезались в руки. Превозмогая боль, я медленно поднялся. Это было удивительно, но откуда-то у меня появилась внутренняя решимость и уверенность.
— Ты ведешь себя как баба — у меня же руки связаны! Да и дерешься ты так же, чмо! — за это я получил две уже основательные зуботычины.
— А так нормально? — несмотря на вконец разбитую физиономию, я ликовал! Мне удалось-таки стереть мерзкую ухмылочку с этой отвратной рожи.
Голопупенко сел за стол и достал бланк допроса.
— Можете сесть, Заречин. Начнем, — продолжил он, как ни в чем не бывало. — Фамилия, имя, отчество.
— В наручниках разговора не будет.
— Ты, ублюдок, еще по тыкве захотел?! — следователь начал угрожающе приподниматься. Я упрямо молчал. — Конвойный! — крикнул следователь, — сними с него наручники.
Я не спеша помассировал сильно опухшие запястья, покрытые кровавыми ссадинами, после чего достал из внутреннего кармана ветровки платок и начал осторожно вытирать лицо.
— Мой вопрос понятен? — зашипел Голопупенко.
— Вы не представились, и я совершенно не понимаю, что здесь происходит.
— Старший следователь прокуратуры Голопупенко Тарас Семенович, — я невольно улыбнулся. — Ну повеселись, повеселись, сейчас тебе будет не до смеха! Итак. Я веду твое дело об убийстве депутата Левина. Мне предстоит допросить тебя в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
— Мое дело вел следователь Колосов, вот с ним я и буду говорить.
— Твое дело теперь веду я, а Колосов отстранен. И, кстати, на Соколова тебе тоже надеяться не следует — он погиб, — мой окровавленный платок упал на пол, а Голопупенко наслаждался произведенным эффектом. — Так что начнем, Денис Григорьевич, начнем. Итак. В каких отношениях вы были с Еленой Силиной, в девичестве Зарубиной?
Мои мысли путались, я никак не мог сосредоточиться на главном. А что же главное сейчас? Соколов мертв, мое дело ведет самый гнусный следователь, который меня откровенно ненавидит, в камере меня ждут «неудовлетворенные оппоненты», а этот козел, сидящий напротив, пытается меня на что-то развести. В любом случае, сейчас лучше ничего не говорить и не подписывать. Остался еще адвокат, которого они не в состоянии заменить без моего согласия.
— Я ни слова больше не скажу, пока не встречусь со своим адвокатом.
— О! Еще один американских фильмов насмотрелся! Адвокат твой лишен лицензии и не может более заниматься практикой. Могу предоставить бесплатного адвоката, хотите?
— Нет, не хочу! Я вам не верю! Я плохо себя чувствую и хочу в камеру! — последнюю фразу я громко прокричал. В дверь протиснулась вопрошающая физиономия конвойного. Голопупенко только недовольно махнул рукой.
