Елена Арсеньева - Если красть, то миллион
Он тоже осунулся, и его смешное курносое лицо сделалось вовсе неприглядным. Но никогда он не был Ане милее, никогда, чудилось, она не любила его сильнее, чем в эти мучительные месяцы, пока они «ждали ребенка». Да и он был подчеркнуто внимателен и нежен с ней, днем они то и дело перезванивались, а уж ночами Дима набрасывался на жену, как в самые первые, самые золотые месяцы их романа, когда оба готовы были предаваться любви чуть ли не в подъездах, чуть ли не на клумбах, потому что не хватало терпения дойти до дома, до приличной постели. Почти так же было и теперь… вот именно, почти, потому что если тогда, давно, он тянулся только к Ане, хотел именно ее, то теперь, обнимая жену, он видел другую женщину и, отчаянно зажмурясь, целовал другую, и задыхался от наслаждения в объятиях другой, и ей шептал о своей любви, хотя ладонь его в это время гладила растрепанные Анины волосы, именно Аня вжималась своим худеньким телом в его тело, именно Аня присутствовала рядом всей душой.
А его душа в это время находилась далеко. Его душа была рядом с Ириной…
Во время их ночных прогулок, идя между мужем и Иркой, Аня просто-таки физически ощущала, что испытывает проводник, оказавшийся меж двух заряженных током пластин. Смешнее всего, что давным-давно, в школе, на выпускном экзамене по физике, которую Аня ненавидела, у нее оказался именно этот вопрос – о проводниках электрического тока, и двойку Ане тогда не влепили только потому, что это был последний самый последний экзамен, и как-то неудобно показалось ставить двойку хорошей девочке, если у нее все предыдущие отметки – четверки и пятерки. Тогда она получила хиленькую троечку, но окажись Аня на том экзамене сейчас, она много чего могла бы порассказать о свойствах проводников. Прежде всего – что плохо ему, бедному. Очень плохо! Даже если он способен на заземление в виде чувства юмора.
Все это происходило в 1973 году, то есть Великая русская сексуальная революция, когда Россия превратилась в один большой, постоянно действующий публичный дом, еще не разразилась, однако знаменитое утверждение: «У нас секса нет!» – все же было далеко от истины. Вот Аня, к примеру, постоянно размышляла о сексе.
Какой дурак придумал, что беременная женщина теряет свою притягательность для мужчин? Может, какая-то абстрактная, гипотетическая женщина и теряет, но Ирка ее с каждым днем приобретала. Все больше и больше.
Хотя вроде бы – куда уж больше-то?
Что характерно, живота у нее практически не было видно. Тоненькая и стройная раньше, она просто равномерно полнела: наливалась великолепная грудь, роскошными стали бедра, а что талия расплылась, – так у кого она нынче есть, талия-то? К тому же Анино рукоделье помогало скрывать живот. Аня и в самом деле отлично шила – пока родители ее не впихнули практически силком на филфак, – мечтала стать театральной портнихой. Именно театральной, чтобы из Золушек делать принцесс, как та добрая Фея. Только у Феи волшебная палочка, а у Ани была бы волшебная иголочка. Ну вот ей и представился случай осуществить свои мечты на практике.
Другое дело, что сейчас она эти мечты в гробу видела… желательно рядом с Ириной.
– Так я не понял, деньги-то тебе в конце концов вернули или нет? – с живейшим интересом спросил Веня Белинский.
Замечательный все-таки парень этот Веня! Ни слова упрека Струмилину, когда тот появился, весь встрепанный, опоздав на дежурство чуть ли не на час. А ведь Вене в случае его неявки грозили вторые сутки на вызовах! Хлопнул приятеля по плечу, бросил с ухмылкой:
– Мамане позвони, она уже тут телефон оборвала. – И все.
Человек!
Струмилин сразу накрутил домашний номер, кляня себя, что за все утро ни разу не вспомнил: мама-то ждала его еще вчера! И если Валерка забыл ее предупредить, что Андрей едет поездом и вернется только наутро, сейчас он много чего услышит!
– Ма, привет, я в порядке, – буркнул он. – Тебе Валерка не звонил, что ли?
– Нет.
Это слово напоминало кубик льда, которым мама ежеутренне обтирала лицо – в косметических целях.
– А Пирог? – поинтересовался на всякий случай Струмилин, хотя прекрасно знал: у Пирога и телефона-то нет, вся надежда возлагалась на Валерку, а он, гад…
– Никто мне не звонил, – обиженно сказала мама и вдруг спросила громким оживленным шепотом:
– Ты провел ночь у девушки?
Струмилин мученически завел глаза. Желание его матери как можно скорее сделаться чьей-нибудь свекровью порою становилось просто неприличным. Причем она отнюдь не отличалась ханжеством и вещи называла своими именами. И это немало смущало ее взрослого сына – «девственника-переростка», как она его ласково называла.
Насчет девственника – это она напрасно, конечно а вот про переростка – святая истина.
– Да брось ты, – неуклюже сказал он. – Маньячкой становишься. Какие девушки, их небось и нету уже на свете. Просто сломался «Москвич», пришлось поставить его в сервис, ну а сам я вернулся на поезде. Просил Валерку успокоить тебя, так он, гад…
– В сервис?! – взвизгнула мама, и Струмилин, поморщившись, отодвинул трубку от уха. – Да лучше бы на свалку ее выкинуть, рухлядь эту, еще деньги на нее тратить!
– Выкинем, выкинем, – успокоил ее сын, вспоминая раздавленный капот. – Только не сейчас, ладно? Ну, пока, да? У меня тут вызов.
– Ом-манывать нехорошо, – пробормотал Веня, притулившийся тут же, на краешке стола, и с пристальным вниманием разглядывавший приятеля. – Вызовов пока нету. Слушай, видок же у тебя…
Сам же Веня выглядел отлично: был свеж, блестел свежевыбритыми щеками и благоухал кофеем вперемешку с туалетной водой. Похоже, нынче ему повезло: дежурство выдалось непыльное, удалось покемарить на раскладушке в одном из многочисленных закутков второго этажа, принять душ, даже кофейку глотнуть.
Домой спешить смысла нет – Бенина жена еще не вернулась из деревни, где отдыхала все лето с детьми, – поэтому он и сидел на краешке обшарпанного стола, поглядывал на Струмилина яркими карими глазами и нарочно хмурил свои и без того грозные брови.
– Провел, значит, ночь у девушки? – вдруг вопросил он громким, страшным шепотом – и успел-таки сорваться со стола, прежде чем Струмилин достал его кулаком.
Чертов Венька! И чертов телефон, у него так резонирует трубка!
– Ничего, ты у меня еще получишь! – без особой злобы буркнул Струмилин.
– А вода горячая есть?
Вода горячая, как ни странно, была, и душ оказался отлично вымыт, и шампунь чей-то забытый стоял на полочке, и полотенце струмилинское никто нечаянно не унес вместо своего, так что вскоре он снова стал похож на человека.
И даже несколько поуспокоился.
Но ведь змей Веня не мог уйти, не вызнав, что произошло с лучшим другом. И поэтому, как только Струмилин выпил кофе, он тут же и подкатился с душевными расспросами, и Андрей сам не знал, как это получилось, уже рассказывал историю вагонного ограбления почти во всех подробностях… вот именно, почти во всех. Причем тут собрались и врачи, и фельдшерицы, и водители, и даже новый начальник станции Виктор Сергеевич спустился со второго этажа.
– Так вернули тебе деньги или нет? – настаивал заботливый Веня.
– Вернули, всем все вернули, – кивнул Андрей.
– И «Ролекс» с «Визой»?
– Все, я ж говорю. Ох и хитрая эта тетка Чуваева оказалась! Нас с Бордо она опоила клофелинчиком, Литвинова вообще находилась почти без сознания, с ней никаких хлопот, ну а сама Чуваева выпила аминазинчику. Внешняя картина показательна, все как бы в порядке, никто ничего бы не заподозрил…
– Если бы на месте преступления не оказался доблестный доктор Струмилин! – завопил Веня. – Сопоставив анамнезы и диагнозамнезы, он сделал гениальный вывод…
– Да брось, – скромно отмахнулся Андрей. – Я оказался большим тугодумом, и, если бы Чуваеву не вспомнил проводник, она так бы и смылась.
– Где ж оказались вещи? – спросила фельдшерица Люба.
– Оказывается, она их ночью спрятала в туалете. Точно не знаю, в каком именно месте, но у проводницы потом сделались очень круглые глаза, когда все это выяснилось. Утречком Чуваева туда сбегала и все перепрятала на себя, в такой как бы корсет матерчатый с карманами. Была уверена, что теперь-то ее обыскивать не станут, раз подозреваемая налицо. Колечко она нарочно подсунула в сумочку к Литвиновой, чтобы сразу определился козел отпущения. Все великое всегда просто!
– Широкая натура! – покачал головой Коля Сибирцев. – И колечка ведь не пожалела.
– Было бы что жалеть! – отмахнулся Струмилин. – Самоварное золото, дутыш, дешевка. Так, чтобы на понт всех взять.
Раздался звонок. Фельдшер Палкин (на самом деле его звали Паша Вторушин, однако про это мало кто помнил), сидевший сегодня на связи, снял трубку.
– Алло, «Скорая». Понял. Интенсивная терапия, на выезд.
Ушли Сибирцев, фельдшерица Люба и шофер Витя. Почти сразу следом уехала линейная бригада, потом реаниматоры. Остались только дежурные токсикологи, среди них Струмилин. Ну и Венька, – он почему-то никак не хотел уходить домой.
