Хуан Мадрид - Подарок фирмы
Потом удовлетворенно тявкнул, помахал хвостом и легкой рысью, раскачивая огромной головой, направился к двери. Клиенты и хозяин последовали за ним.
— Что тебе надо? — спросил меня Дартаньян.
— Поговорить с тобой, Рикардо.
За дверью послышались возгласы и громкий лай Румбо-Норте.
— Он тебя никогда не подводит?
— Никогда.
Собака и трое мужчин вернулись в бар. Мужчина в плаще выглядел обескураженным.
— Здесь что-то нечисто, черт возьми! Невероятно! — Дартаньян взял со стойки три бумажки по тысяче песет и не торопясь положил их в карман своего элегантного пиджака и приласкал собаку. Раздраженный субъект не отставал.
— В чем заключается ваш трюк? Расскажите нам.
— Нет здесь никакого трюка. Вы проиграли пари. Вот и все.
— И вы мне будете говорить, что здесь нет обмана?
Мать вашу!..
Хозяин бара взял сердитого клиента под руку.
— Послушай, Висенте, все видели, как эта чертова псина нашла стакан и выпила его. Делать нечего.
— Никто мне не поверит, если я расскажу, клянусь матерью, — сказал второй. — Я спрятал стаканы за почтовым ящиком, а пес их учуял.
— Сеньоры… — произнес Рикардо, делая знак собаке. — Спокойной ночи.
Я заплатил за пиво и вышел следом. Трое мужчин продолжали спорить
Мы молча пересекли площадь и пошли по улице Хесус и Мария. Шли мы медленно, потому что у собаки была одышка. У лавки скобяных изделий "Двадцатый век" мы остановились. Дартаньян снял решетку с двери, потом отпер висячий и врезной замки, и мы вошли внутрь.
В лавке было темно и тихо. Деревянный прилавок тянулся от стены до стены, едва различимые в темноте полки были уставлены старинными и бесполезными предметами, которые очень нравились Дартаньяну.
Жил он в просторной комнате, расположенной прямо позади прилавка. Комната была чистой и приятной: кровать, стол с двумя стульями, электрическая плита, холодильник, посудомоечная машина, полки с множеством книг и бумаг. На стене напротив кровати висел ее портрет в красном платье. Она улыбалась. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она казалась мне красивой: задумчивая, спокойная красавица.
Дартаньян сел на кровать и сжал руки, переплетя длинные нервные пальцы.
— Я уже не работаю. Тони, ты ведь знаешь. Давно не работаю. Что тебе от меня нужно?
Я сел на стул спиной к портрету и закурил.
— Я тоже уже не в полиции, Рикардо, так что нечего мне задавать дурацкие вопросы типа "что тебе от меня нужно?".
— Кое-что я о тебе слышал, но слухи меня не интересуют. Кроме того, я почти не бываю на людях.
— Мне нужен ты, Рикардо. Платят очень хорошо.
— Нет.
Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину в красном. Художнику удалось схватить сходство и вселить жизнь в ее черты.
Она стояла у погасшего камина, облокотившись о полку, и, казалось, собиралась пройтись по комнате. Я довольно долго смотрел на нее.
— Ты подонок, — сказал он тихо.
— Может быть.
— Ты не имеешь права, Тони… не имеешь права.
— Кроме тебя, в Мадриде нет человека, способного выполнить эту работу. Таких взломщиков как ты, Рикардо, сейчас уже нет.
— Взломщик, взломщик… — Он вскочил и начал нервно бегать по комнате. — Я уже не тот, что прежде. И ты это прекрасно понимаешь. У меня дрожат руки… я незнаком с современными замками, появились совершенно новые конструкции…
— Глупости.
— Нет, Тони, это не глупости. Со мной все кончено.
— Я хорошо помню, что она мне сказала в тот вечер, Рикардо.
Он резко остановился.
— Ты единственный человек, которому я разрешаю входить сюда… и смотреть на нее. — Он поднял глаза на портрет и сделал шаг назад, как будто чего-то устыдился. — Прошу тебя, не… я хочу сказать, что…
— Оставь, Рикардо.
— Ты… конечно, я понимаю, ты… много сделал для нее…
Он снова стал бегать по комнате, время от времени останавливаясь и вглядываясь в ее портрет. Я знал, что он вот-вот начнет говорить о ней.
— … я никогда не был достоин ее. Тони. В этом все дело… — Он сел на кровать, опустив голову. Я погасил окурок и снова закурил. — Она была… настоящей сеньорой, ее манера говорить, двигаться… И она меня любила. Тони. Больше всего на свете она любила меня… любила меня, ты понимаешь? Меня, и никого больше… считала меня необыкновенным человеком, смотрела на меня глазами, полными любви. Тони, в ее глазах было столько любви, что я терял рассудок, пьянел от ее любви, все сокровища мира были ничто по сравнению с этой любовью… Если бы… если бы я был богат, Тони, если бы я мог дать ей все, что она заслуживала… но, увы, я не мог. У меня ничего не получалось, я так и не дал ей ничего, ровным счетом ничего. — Он вскочил с кровати так резко, что заскрипели пружины, и подбежал ко мне. Скажи мне, ты знаешь, что значит любовь такой женщины? Ты понимаешь, что значит чувствовать себя любимым такой женщиной?
— Нет, не знаю.
Он покачал головой.
— Никто этого не знает, потому что в мире нет второй такой женщины, как Мерседес… И я оказался не на высоте… я ничего не смог ей дать.
Я не стал его разубеждать и говорить, что ей ничего и не надо было. Что она была счастлива с ним. Что богатство ее не интересовало, ей было вполне достаточно его любви и гениальности. Но всего этого Рикардо не знал.
Он этого не понимал тогда, а сейчас и подавно не мог понять, бесполезно объяснять ему такие вещи. Мы никогда ничего не понимаем в нужный момент. Ни один мужчина.
Рикардо вышел из оцепенения, широко улыбнулся и стукнул меня по плечу.
— Мне кажется, что, если я тебе не помогу, она мне этого никогда не простит. — Он подмигнул портрету. — Правда, Мерседес? Она мне часто рассказывала, что ты для нее сделал в свое время. Тони. Ну, говори, какую дерьмовую работу нужно сделать.
Я поерзал на стуле.
— Нужно войти в квартиру 11-Б на улице Альберто Алькосера, 37 и сфотографировать одного мошенника по имени Нельсон Роберто Крусес. Другого способа заставить его заплатить миллионные долги, кажется, нет. Этот жеребец устроил себе там конюшню и развлекается с какой-то кобылицей. Ты получаешь двести тысяч песет, не считая расходов на изготовление ключей, фотоаппарат со вспышкой, который мы возьмем напрокат, и прочее. Кстати, у тебя нет такого аппарата?
— Его нетрудно достать. — Он задумался. — Для кого ты делаешь эту работу?
— Для Драпера.
— Мне не нравится шантаж.
— Я тоже не специалист по таким делам.
— Кто такой этот Нельсон?
— Парень, создавший своего рода религиозную секту, которую он использует в целях наживы. При этом он не платит кредиторам и поставщикам… Я бы сделал эту работу сам, Рикардо, но здесь нужны две пары рук.
— Когда?
— Сроки никто не устанавливал, но чем скорее, тем лучше.
— Понятно… ладно… значит, так: нужны ключи от подъезда… пойдем туда, само собой разумеется, ночью… потом ключи от квартиры, фотоаппарат, лучше всего автомат со вспышкой… Такие стоят двадцать пять тысяч, я могу достать за двадцать.
Он замолчал, я погасил вторую сигарету. Подумав немного, он вдруг сказал:
— Я хочу провернуть это дельце как можно быстрее, Тони… Завтра же схожу на улицу Альберто Алькосера и посмотрю замки. — Он улыбнулся. Предъявлю свое разрешение на установку бронированных дверей… разберусь с замками… на изготовление ключей мне потребуется один день, не больше… Послезавтра мы туда войдем. К этому времени у меня будет аппарат и все прочее.
— А у меня деньги. Двести тысяч плюс накладные расходы.
Я встал.
— Я это делаю не ради денег.
— Знаю.
Он смотрел на портрет. Я вышел из лавки. РумбоНорте спал, свернувшись калачиком. Наверно, ему тоже кто-то снился, он нежно всхлипывал во сне.
28
Я открыл дверь ключом и вошел в квартиру. Через оконные стекла в комнату проникали огни рекламы рубленого мяса фирмы Фуэнтес. На софе сидела, скрестив ноги, какая-то тень. Зеленые сполохи разрисовывали ее лицо и светлый костюм затейливым узором, похожим на татуировку.
— Добрый вечер, сеньор Карпинтеро, — произнесла тень.
Зажегся верхний свет. Стоявший за дверью толстый субъект с вросшей в плечи головой, одетый в синюю нейлоновую куртку, кашлянул. В руках он держал нацеленный на меня автоматический пистолет с длинным стволом.
Я застыл с ключами в руках. Тенью в светлом костюме оказался Дельбо, а целившийся в меня толстяк был тот самый тип, что сопровождал его во время моей встречи с матерью Кристины.
— Извините, что мы позволили себе войти, но вы очень задержались. Дельбо встал. — Обыщи его, Сорли.
Толстяк сделал мне едва заметный знак пистолетом, я повернулся спиной и уперся руками в дверь.
Он меня тщательно обыскал.
— Чистый, шеф, — сказал он.
— Можно опустить руки?
— Конечно, вы у себя дома.
