Валерия Леман - Дело о лысой гимнастке
Я стал свидетелем драмы, происходившей словно при моем незримом присутствии. Кристина не желала слышать моего сочувствия или словесной поддержки — она выплескивала свои эмоции.
— А вот сейчас — звук шагов на лестнице, все ближе, ближе…
Тут она заплакала, зарыдала громче — теперь это была уже самая настоящая истерика.
— Не надо, прошу вас, ну, пожалуйста! — Эти слова она выкрикнула в полный голос, и адресовались они точно не мне.
Тут связь неожиданно прервалась. Я отбросил сотовый на сиденье, перекрестился и дал газу.
Мало радости гнать что есть сил навстречу злу. Потому что там, в моем тихом доме, меня ждало именно зло — нечто мрачное и неизвестное, что произошло в мое отсутствие. В великой драме жизни наступал момент моего сольного выхода — серьезная проверка моих актерских и чисто человеческих талантов. Необходимо было, кровь из носа, что-то делать, действовать, чтобы если и не предотвратить зло, то попытаться спасти от него невинных.
Мой автомобиль мчался, едва ли не летел по дороге, резко тормозил на красный свет светофоров и бешено срывался, едва загорался зеленый. Я проклинал собственное легкомыслие, позволившее мне увлечься глупой погоней, оказавшись у черта на куличках в самый ответственный момент. Я почти панически боялся не успеть. И я не успел.
Глава 26
Место происшествия
Первое, что меня встретило, когда я резко притормозил у ворот, была небрежно распахнутая калитка. Замок был взломан. Сжав зубы, с бешено колотящимся сердцем я вошел на свой участок.
Следы вторжения встретили меня практически с первых же шагов: на террасе у выхода с кухни, где мы частенько с друзьями или с моим садовником Васьком сидим в плетеных креслах, с наслаждением потягивая кофе, чай или еще что-нибудь — в зависимости от погоды, времени суток и настроения, все было вверх дном: кресла раскиданы в разные стороны, словно ими жонглировали, стол опрокинут. Самым же трогательным был порванный рисунок на зеленой траве: сложив клочки бумаги, я обнаружил собственный портрет, выполненный с большой тщательностью.
Внизу столь же старательно, почти детским почерком было написано стихотворение:
Все прекрасно, все прекрасно,
Розы куст все время красный;
На лице — глубокий след
Пережитых многих бед.
Я с тобою не расстанусь —
Ты мой синий-синий парус…
На мгновение я представил себе, как Кристина, от усердия нахмурив брови, рисует меня по памяти на листе ватмана, как записывает сюда же непритязательные стихотворные строчки собственного сочинения, посвященные то ли мне, то ли своему пропавшему Игорю…
Впрочем, времени на лирику не было, и я, стараясь успокоить собственное сердцебиение, зашел на кухню, где обнаружил лишь несколько разбитых бокалов; стараясь не обращать внимание на эти мелочи, я глубоко вздохнул и решительно шагнул в гостиную.
И здесь меня встретили все те же следы нелюбезных гостей: безжалостно сбитый палас, перевернутое кресло; журналы, стопкой лежавшие на полке, были небрежно свалены в кучу, а на столике стояли ополовиненная бутылка коньяка из моего бара и пара бокалов. Я попытался представить себе, как незваные гости доводят Кристину до истерики, неторопливо распивая коньяк и громко смеясь, как они поднимаются в спальню, скручивают несчастную и волокут ее вниз по лестнице…
Потом, словно на помост для казни, я поднялся в свою спальню с широко распахнутой дверью. Само собой, и здесь царила примерно та же атмосфера катастрофы и жестокого беспредела. Впрочем, тут уже я не стал осматривать разбросанные вещи, а просто нагнулся к тумбочке и выдвинул нижний ящик.
«— …Что это?
— Это, милочка, мое оружие — оружие агента 007. Надеюсь, вы в курсе, что два нуля перед семеркой — это лицензия на убийство?..»
Мой пистолет — тот самый, что я демонстрировал каких-то несколько часов назад своей гостье, лежал на месте, холодный и безупречный. Я аккуратно его огладил и спокойно положил в карман куртки.
После этого, с самыми разнообразными мыслями, беспорядочно кружащими в голове, мне только и оставалось спуститься в гостиную.
Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей…
Я отрешенно огляделся и вышел на террасу, где автоматически принялся расставлять по местам, как положено, стол и кресла.
Быть иль не быть?..
Увидел бы кто меня в тот момент, непременно с укором покачал бы головой: ненормальный, кто-то ворвался в его дом, похитил девчонку, а он, вместо того чтобы предпринять какие-нибудь серьезные меры, решил заняться наведением порядка!
Что я могу сказать в свое оправдание? В тот момент я испытывал своего рода приступ растерянности: понятия не имел, что делать и в каком направлении двигаться. Общий рисунок преступления только-только начинал прорисовываться передо мной. Следуя уроку своего сна, я старался слышать сердцем, одновременно вновь и вновь задавая себе вопрос: что делать?..
Ответ на этот вопрос прозвучал спустя считаные секунды — в виде телефонного звонка на мой айфон. Первым делом я бросил взгляд на экран, невольно усмехнувшись: звонок шел с доселе недоступного для меня номера Сони Дижон.
— Да?
— Налюбовался? — змеей вполз в ухо насмешливый голос. — Зайка, не лезь не в свое дело — целее будешь.
И ухо мне засверлил протяжный надрывный гудок. С невольным облегчением я сорвался с места, стремглав кинувшись к машине.
Между прочим, если это вам интересно: Соня Дижон никогда не называла меня зайкой; первый раз это словечко прозвучало как раз на выставке «Memento mori». Полагаю, она попросту переняла любимое обращение своего нового приятеля, патологоанатома Сержа.
Глава 27
Помни о смерти!
Итак, еще не прошло и двадцати четырех часов, а я снова мчался к дому своей старой подруги на другой конец Москвы.
Попытайтесь представить себе всю гамму чувств, бушевавших во мне: измена, обман, реальная опасность, предчувствие смерти — и только я могу все исправить. Лишь бы успеть!
Тут же, словно звуковое сопровождение, раздались первые раскаты грома. До сих пор вполне ясное небо внезапно потемнело, закрылось тучами, то и дело озаряясь ослепительными всполохами молний.
Любите ли вы дождь? Я — очень, с самого детства. Под дождь видятся удивительные сны, под монотонный барабанный стук капель прекрасно мечтается, а запах дождевой влаги — лучший из всех ароматов мира. Только вот сейчас, когда дождь вдруг хлынул стеной, так что дворники на лобовом стекле едва справлялись с водными потоками, мне было не до мечтаний — я мчался на помощь. Я хотел успеть, чего бы это мне ни стоило. Я должен был успеть!
В какой-то момент я включил радио, словно нутром почуяв, что услышу важную новость. Так и произошло: диктор сообщал последние сенсационные известия в деле о таинственном исчезновении продюсера Королева:
— Только что Пресс-центр Следственного комитета сообщил: сегодня утром в ходе разыскных мероприятий на территории дачи Светланы Славицкой, которые продолжаются вот уже третий день, было обнаружено тело продюсера Евгения Королева.
Тело было лишь слегка прикопано землей на участке соседей Славицкой, в непосредственной близости от забора. В настоящее время проводится вскрытие, точные результаты которого станут известны не раньше завтрашнего утра. И тем не менее майор Крылов, который ведет дело об исчезновении Королева, уже сообщил нам первоначальную версию: можно не сомневаться в том, что продюсер был убит ударом тупого предмета по голове. Между тем сама Светлана Славицкая неожиданно пропала — полиция пытается разыскать ее…
Я выключил радио, невольно усмехнувшись. Что ж, все совпадало с предельной точностью: продюсер убит ударом по голове, его тело было захоронено на соседней с дачей Славицкой территории. Теперь мне было вполне понятно, что телефонный звонок, столь внезапно прервавший нашу с певичкой беседу, касался именно обнаружения тела продюсера. Кто-то из ее людей сообщил эту новость, и красавица немедленно поспешила исчезнуть.
Итак, тело убитого найдено! Мне оставалось лишь надеяться, что я прибуду к дому Сони Дижон не слишком поздно…
Сонин дом встретил меня полной тишиной; он весь был погружен во тьму, лишь окна тускло мерцали отблесками уличных фонарей — ни за одним из них не горел свет. И тем не менее ворота были широко распахнуты, а въехав на территорию, я обнаружил, что и входные двери так же гостеприимно открыты — светящийся фонарик над входом словно приглашал меня войти.
Я вошел, сжимая в руках оружие. В доме царила полная тишина — такая, что я отчетливо слышал биение собственного сердца. Я сделал несколько бесшумных шагов по гостиной.
