Карло Шефер - Кельтский круг
Да еще Хафнер, который, гордясь своим культурным вкладом, со смаком закуривал очередную сигарету «Ревал».
— Во всяком случае, теперь точно ясно, — довольным тоном произнес Момзен, — что Гросройте убийца.
Пораженный Тойер повернул к нему голову:
— Что? Теперь ясно?
— Разумеется. Иначе откуда у него информация про оба убийства, которую мы сумели извлечь из его записок сумасшедшего? Ведь телевизора в его берлоге не было, а стоять перед вывешенной на улице «Рейн-Неккар-цайтунг» он, вероятно, не решался. Для безобидного психа, которому нечего скрывать, он слишком уж осведомлен.
Тойер задумался. Аргумент был действительно весомый. У сыщика закружилась голова.
— Сначала я бы поинтересовался на соседних виллах, не пропадали ли там в последнее время газеты, — вмешался Штерн. — Может, их стоит поискать и в доме, мы ведь там еще не все осмотрели, слишком много хлама. — Он с вызовом уставился на Момзена. — А то, что он прячется, совершенно естественно. Именно сумасшедший больше всего боится попасть в тюрьму или другое ограниченное пространство. К тому же, вероятно, он прекрасно понимает, что его доводам и оправданиям никто не поверит.
— Туше, — произнес прокурор с тонкой улыбкой. — Вот и отправляйтесь в Виблинген, господин Штерн.
У Тойера подскочило давление, зашумело в ушах. Внешне он сохранял спокойствие, но голос его дрожал:
— Вы хоть и прокурор, но у нас все же существует свой порядок. Тут я определяю, кто из моих людей чем занимается. И не принято…
— Принято! — с отчаянием воскликнул Зельтманн. — Сейчас нечего ссылаться на то, что принято, а что нет, господин Тойер. Не тот момент. Положение, так сказать, почти как на войне. Идет борьба против асоциального индивида, который вышел за рамки ценностных критериев нашего общества. По-моему, по причине болезни…
— Почему этого не может проверить наш сотрудник, который остался в Виблингене? — спросил Лейдиг, у которого лицо пошло красными пятнами. — Как это все понимать?
— Никто и не требует, чтобы комиссар Штерн рылся в грязи, — добродушно возразил Вернц. — Но ему все же следует решить этот вопрос на месте. Чтобы мы могли больше к нему не возвращаться, не так ли?
Зельтманн печально покачал головой:
— Ах, какое у вас сложится впечатление о нашей работе, господин Вернц? Что вообще творится у нас в управлении?
— Ах, бросьте, коллега Зельтманн, — Вернц покровительственно схватил полицейского за плечо. — Я знаю, как это бывает. Понятие долга, которым мы когда-то гордились, становится все более размытым. Вот и наша турчанка взяла отгул в разгар следствия, так как ухаживает за каким-то ребенком. Я дал добро. Какой мне прок от сотрудницы, которая не в курсе текущих дел? Но среди подрастающей смены найдутся и другие примеры. — Тут он влюбленно посмотрел на Момзена.
— Так что я не теряю надежды, — с глупым видом продолжал Вернц и невпопад добавил: — У моей дочери ветрянка, в четырнадцать-то лет! И вот поглядите… — Он засучил левый рукав пиджака. — Теперь у меня тоже появилась сыпь. Так что я заразный. Вы ведь все переболели ветрянкой?
После такой смены темы присутствующие добродушно закивали. Только Момзен (этого не заметил никто, кроме зоркого гаупткомиссара) побледнел и хотел что-то сказать, но передумал — для одного раза получилось бы слишком яркое проявление индивидуальности.
— Как же нам действовать теперь? — спросил Зельтманн у Момзена, бессовестно игнорируя своих подчиненных. Но молодого прокурора, казалось, все еще переполняли мрачные мысли. Благодаря этому Тойер смог взять слово и, пребывая в поразительно хорошем расположении духа, тут же в двух словах наметил четкий распорядок дня:
— Часть сотрудников сосредоточится на доме в Виблингене. Хафнер просматривает свои альбомы и связывается со СМИ, даже если фотографию фон Гросройте не удастся найти. Лейдиг изучает записные книжки, а Штерн занимается домом Людевигов, и прежде всего проверяет сведения о физической состоятельности хозяина дома, после чего он может поискать в Виблингене подтверждение или опровержение того, что у Гросройте имелась возможность получать информацию. Еще Лейдиг встретится с бегуном, нашедшим ключ. Меня интересует точное место, где была сделана находка. Хафнер, когда разделаешься с журналистами, мне нужно, чтобы ты сравнил следы, оставленные у Танненбаха и на этом ключе, а также посмотрел, не найдется ли что-либо похожее в доме Гросройте. Желательно получить результаты максимум завтра, но чем раньше, тем лучше. Я познакомлюсь с Брехтом. Сегодня вечером встретимся здесь и сравним все, что нам удастся накопать. Все ясно?
— Вот видите, — просиял Вернц, — как только за дело взялся наш Момзен, оно сразу сдвинулось с мертвой точки!
— Мы еще недавно спорили с вами, — с неуемной радостью воскликнул Тойер, — но теперь непременно хотим наладить добрые отношения.
Не успели все сообразить, что происходит, как могучий сыщик обнял за плечи Вернца и Момзена и поднял их со стульев.
— Мы должны сотрудничать! — с притворным пафосом воскликнул он. — Все ветви власти должны крепить связи! — Тут он резко сблизил их головы, грубо вдавив вялую старческую щеку Вернца в лицо Момзена. В этот момент он стоял спиной к Зельтманну и мог не прикидываться — в его глазах сверкала откровенная злость.
— Не-е-ет! Не надо! — завизжал молодой прокурор. — Я никогда не болел ветрянкой! — Но могучий гаупткомиссар, якобы в порыве сердечного расположения, не придавал значения какому-то там кожному контакту. Он бормотал лживые клятвы в вечной дружбе, которые после многократного повторения вылились в загадочную формулу «Вы вдвоем — мы втроем!».
Помятые юристы ошалело таращили глаза.
— Долой ложные преграды, — устало договорил Тойер, выходя из роли. Подчиненные поняли его игру и с трудом сохраняли серьезность.
— Господин Тойер, это поистине позитивный сдвиг! — растроганно воскликнул Зельтманн. — Позвольте мне тоже вас обнять!
Но дальнейшего обмена нежностями не произошло. Дверь распахнулась. В кабинет ворвался толстый сотрудник, чье имя Тойер безуспешно пытался узнать в приемной окулиста.
— А-а, Хафнер, где ты, там и свежий воздух. Какая теплая компашка! Лейдиг, что, твоя матушка уже завизировала своей подписью план следственных мероприятий? Ну, Штерн, дом в Виблингене пуст — что будем делать? — Заметив начальство, посетитель умерил свой обличительный пыл, но его голос все еще звучал дерзко. — Что, господа, читали уже статью? — Он бросил свежий номер газеты перед Тойером. — Вот, господин сыщик, прочтите, это всем интересно.
Тойер настроил глаза, будто театральный бинокль, — иначе строчки расплывались.
— «Вольфганг Брехт: Я боюсь. Неужели он станет очередной жертвой киллера по прозвищу Плазма?» Вот осел. Статья про него, с фотографиями, с адресом. Оказывается, вчера к нему наведался мальчишка из «Бильда».
Толстяк удалился.
— Как зовут этого коллегу? — спросил Зельтманн, не обращаясь ни к кому конкретно.
Менять предложенный гаупткомиссаром план действий у прокуратуры и Зельтманна не было никаких причин, но все равно Тойер поехал к новому подзащитному в слегка разогретом состоянии. Свой «опель» он злобно оставил на Театральной площади — пускай тот же самый полицейский в синей форме прилепит на лобовое стекло квитанцию, от которой он несколько часов назад с трудом отбрехался. Платить будет Брехт. Словно массивный буйвол, сыщик затопал к дому на улице Плёк, к тому, что напротив «Эссигхауза». Тойер иногда заглядывал туда, в одно из последних «буржуазных» кафе в Старом городе: теперь на уютных улочках легче съесть суши, чем шницель. За то, что он там, возможно, подкрепится под болтовню этого пустомели, тоже заплатит Брехт. Наверняка он был здесь завсегдатаем, причем любил порассуждать на разные темы. Едва ли он что-то готовил себе дома. Так что Брехт заплатит ему за все неприятности, которые достались Тойеру от всякой пьющей швали (за исключением Хафнера), торчащей за стойкой или беснующейся за длинным столом. Заплатит он и за то, что у него такая фамилия — Брехт. Тойер позвонил в домофон.
— Кто там? — Голос, этот голос человека, которому в скором времени грозит умолкнуть навек!
— Гаупткомиссар Иоганнес Тойер. Откройте немедленно.
Дверь отворилась.
— На самый верх! — донеслось до него.
— Балда! — крикнул Тойер, запрокинув голову. — А если я не комиссар? Что тогда? Киллер, когда придет к тебе, тоже придумает что-нибудь простое! Он не скажет, что, мол, я — киллер!
Он поднялся наверх. Брехт задумчиво застыл в дверях. Линялые джинсы, босые по-летнему ноги, темно-синий морской джемпер, надетый прямо на голое тело, и задорное мусульманское кепи над обветренным лицом.
