Александр Горохов - Кровавое шоу
Заскрипевший динамик разрешил все сомнения Нади. Низкий голос Виктории решительно проговорил:
— Всем, кто не спит! Всем, кому дорога наша русская эстрада! Всем, кто поет только по-русски, а не лижет задницу англичанам, французикам и прочим итальяшкам! Собирайтесь, ребята, через десять минут в большом кинозале! Тех, кто выдрючивается и ползает на карачках перед неграми, кто думает, что поет на английском, просим не беспокоить! Соберемся, мальчики и девочки, чтобы решить наши проблемы, а не тусоваться! Квас и пиво в буфете — бесплатно!
Надо идти, решила Надя. Она сменила свитерок на открытую легкую кофточку и огорчилась, обнаружив, что ее плоская коричневая сумочка не очень подходила к наряду, но в ней документы, деньги, визитки. Основной свой капитал Надя припрятала от Джины на квартире, ибо за три дня Надиного отсутствия та непременно размотает свои денежки в том же казино или еще где. Так что оставлять в каюте свое богатство Надя не решилась и взяла вульгарную сумочку с собой. Обойдется.
Скалолаз тоже услышал объявление по трансляции. Он любил бардовские, туристические песни под гитару у костра. Любая из них, при самом непритязательном тексте и в слабеньком исполнении напоминала ему о многом. О скоротечной и яркой туристической любви в палатке, под звездами. О двух друзьях, сорвавшихся с альпийских вершин, — одного так и не подняли из расщелины. Кроме того, он много лет собирал песни Фрэнка Синатры, а вообще-то был всеяден, была бы в музыке мелодия, а не голый ритм. Он решил сходить на собрание, узнать, будут ли там петь что-нибудь новенькое или обойдутся одной трепотней.
Виталия Штрауса позвало на это сборище чувство долга. Среду, где предстояло специализироваться и которая будет приносить ему хлеб насущный, звездочки на погоны, а может, профессиональную славу, следовало серьезно изучать. Он уже купил в киоске у ресторана журнал «Русское шоу» за этот год и собрался изучать его до утра. Но журнал — теория, засушенный материал розыскной работы. А Штраус предпочитал работать со своими клиентами и их окружением в живом виде. Он надел очки с простыми стеклами вместо линз, зачесал волосы на затылок и скрепил их резинкой в косичку. Потом сменил пиджак на куртку, теперь его не узнает ни один из тех, кто мельком видел его на борту теплохода. Нам не до фальшивых бород и усов — оставим это сыщикам начала века, достаточно знать основы искусства гримировки. Свою небольшую наличность он взял с собой, а оружия у него не было, он вообще не любил все то, что стреляет и режет, это для ловкачей из отряда захвата, а настоящего сыскаря вооружают мозг, острый глаз и быстрые ноги.
Анну Корецкую призыв Виктории по трансляции взбесил до истерики. Анна второй год долбила английский, люто ненавидела его, но уже несколько раз, на провинциальных гастролях, пыталась петь на английском. Полгода назад, во время ее гастролей в городе Моршанске за кулисы пришел седой человек профессорского вида, сказал, что родился в Англии, немного учился в Оксфорде, преподает язык, короче, Анне лучше бы позаботиться о хорошем русском произношении на своих концертах, а о московско-английском творчестве следует позабыть, дабы не позориться. Анна ответила ему столь изящно, что профессор едва не упал в обморок — языки-то он знал, но даже не подозревал о таких безмерных глубинах русских ругательств, их выразительности и многообразии, которые продемонстрировала ему Анна.
Поразмыслив, Анна поначалу решила не участвовать в посиделках Виктории. Яростная Виктория могла прослышать про попытки Анны изменить отечеству своим английским пением и при всех растоптать ее.
Но, с другой стороны, Виктория была всего на полшага впереди Анны по уровню популярности, по этому дурацкому рейтингу опросов, который печатался в нескольких газетах каждый месяц. (Над рейтингом смеялись, презирали его, но втайне ревниво следили за ним.) Давать Виктории хоть какую-то фору где бы то ни было нельзя. Анна грохнула кулаком в переборку, сообщив так своей охране, что выходит из каюты минут через пять.
Телохранитель Крикун хотел спать, но двинулся на собрание за своим телом (Анной Корецкой). Серьезной опасности для охраняемой фигуры на теплоходе Крикун не предполагал — разве что кто даст Анне по морде в ходе скандала, который она сама же и спровоцирует. Драки не будет, все свои и бить по-настоящему никого нельзя, следует только разнимать, вернее — растаскивать по углам визжащих и царапающихся баб. А Крикун очень любил драться, драться по-настоящему, с хрустом переламываемых костей, кровью и стонами. К его чести нужно сказать, что в удалых схватках ему даже нравилось, когда кто-то ловко проводил сильный удар в его собственное лицо или корпус. Он считал себя немножко мазохистом, но скорее был глубоким ценителем и знатоком мордобоя. Пистолет за пазухой он таскал на всякий случай, более всего обожал в драке использовать перчатки для горнолыжников — из жесткой кожи, закрытые с внешней стороны каждого пальца толстой шиной, чтоб ни одна косточка, ни один сустав при ударе не переломились.
Он поплелся в кинозал следом за Анной, равнодушно глядя, как под прозрачным платьем певицы мелькают ее длинные, стройные ноги, а на правой ягодице играет пикантная родинка. Эти сексуальные ухищрения Крикуна решительно не завлекали.
Проходя мимо буфета, Крикун определил — пьют водку, коньяк, кто-то курит анашу. Сам он не пил и не курил уже много лет.
— Возьми мне чего-нибудь выпить, — почти не оборачиваясь, бросила Анна. — Не прокисшего Викиного кваса, конечно.
Просторный кинозал был полон наполовину, а в буфетах не протолкнешься. Кваса не пил, кажется, никто, даровое пиво пользовалось средним успехом, народ в основном покупал всякие коктейли.
Надя тоже решила слегка взбодриться, но неожиданно перед ней возник Агафонский, подал высокий стакан с буроватой жидкостью и все так же галантно сказал:
— Прошу, Илия. Это квас с водкой. Коктейль «Виктория». Пояснения нужны?
— Она сама его придумала? — засмеялась Надя.
— Рецепту тысяча лет, но она считает себя первооткрывательницей. Пусть потешит свою русофильскую душу. Прекрасная певица, но, как всякий фанатик идеи, тупеет и заклинивается. Но все же… Я нигде не мог вас слышать, Илия?
В глазах Агафонского светился интерес, но, к сожалению, далеко не профессионального свойства.
— Не знаю, — заколебалась Надя. — Мне обещал помочь Княжин Аким Петрович…
— Княжин? — густые седеющие брови Агафонского вздернулись.
— Да. Он не передавал вам моей кассеты? Шесть песен и танцы.
— Не помню. У нас тысячи кассет. Хотя подождите! Он что-то говорил про какую-то девочку с Урала. Из Челябинска, если мне не изменяет память.
— Это я, — задохнулась Надя. — У него была кассета! Три песни я сочинила сама. Может, помните, одна такая. — Надя попыталась напеть: — «Когда пришел рассвет, мы были как шальные…»
— Нет, — покачал головой Агафонский, — не припоминаю. Но надо посмотреть в картотеке. Быть может, мы еще вашу кассету не прослушивали…
Агафонский не хотел огорчать эту девчонку с наивными горящими глазами и потому не сказал, что во время нападения на фирму одна из гранат угодила в хранилище кассет. Взрыв разнес в клочки половину содержимого, искать там что-либо было напрасным занятием.
По радиотрансляции, совершенно не ко времени, зазвенел голос Виктории:
— Через минуту двери зала закрываем! Всякие инородцы могут жрать виски хоть до утра! Своих прошу в зал.
Агафонский улыбнулся и залпом допил свой коктейль.
— Наша патриотка перебирает. Но надо идти, а то она устроит настоящий скандал. Увидимся, не правда ли?
— Да, конечно, — ответила Надя.
Квас с водкой ей не понравился, от него несло протухшей мочалкой. Из буфета шумно устремились «мятежники», едва не сбив с ног низкорослого парнишку, озабоченно пересчитывающего деньги.
— Хочешь? — Надя протянула ему свой бокал. — В меня не лезет.
— Но…
— Не стесняйся, все свои.
Он хотел что-то сказать, заволновался. Надя, поняв, что парнишка тоже из провинции (а такие ее не интересовали), улыбнулась и пошла из буфета.
Зал заполнился. Присмотревшись, Надя увидела Анну Корецкую в серединке, рядом с ней свободных мест не было, можно было устроиться лишь за ее голой спиной, что Надя и сделала. Та что-то шептала на ухо своей соседке, но, кроме матерщины, Надя ничего не расслышала.
— Начнем, заединьщики! — весело крикнула в микрофон Виктория и тряхнула длинной гривой черных и блестящих, как антрацит, волос. — Надеюсь, что любители американской похлебки, холуи при черномазой эстраде сюда не пришли!
— Полегче все же, Виктория! — негромко и благодушно сказал из первых рядов Агафонский.
— Ладно, Евгений Андреевич, ваш гнилой либерализм мы знаем! Вы лучше объясните, почему в свой новый альбом «Певцы России» включили разных узбечек, латышек, эстонок. Они и так заполонили нашу эстраду! Пусть поют у себя! Какого черта? Вопят, что они «заграница», а жиреют на русских хлебах! Многие из нас ездили в последний год куда-нибудь в Среднюю Азию или Прибалтику, я спрашиваю?
