Станислав Лем - Следствие
— Речь идёт не о том, падают или не падают метеориты, существуют или не существуют вирусы; дело в том, что подобные явления может имитировать некто весьма конкретный и живой. Вот его-то я и ищу, по-своему, грубо, не думая о создателе метеоритов и звёзд, — ответил Грегори несколько резче, чем хотел бы.
Писатель не сводил с него глаз.
— О, вы его найдёте. За это я вам ручаюсь. Впрочем… впрочем, он уже у вас в руках.
— Да? — Лейтенант поднял брови.
— Ну, возможно, вы его не схватите, то есть не соберёте достаточно улик и доказательств, чтобы надеть на него наручники, но суть-то не в этом. Непойманный преступник — это всего лишь ваше поражение, ещё одно дело, сданное в архив без завершающего резюме. А вот преступник несуществующий, которого нет и никогда не было, — это пострашнее, это пожар архива, это смешение языков в бесценных папках, это конец света! Существование преступника, изловленного или неизловленного, для вас ведь не вопрос успеха либо поражения, а смысла либо бессмысленности вашей деятельности. А поскольку в этом человеке оправдание вашего существования, ваше спокойствие и спасение, вы его так или иначе схватите, накроете этого гнусного негодяя, даже если его и нет!
— Одним словом, я являюсь жертвой мании преследования, маньяком, действующим наперекор фактам? — сощурив глаза, поинтересовался Грегори. Спор начал его злить, и он готов был закончить его любым способом, даже грубостью.
— Газеты затаив дыхание ждут показаний того констебля, что убежал от покойника, — заметил Блак. — Вы, полагаю, тоже! И большие надежды вы возлагаете на них?
— Нет.
— Я так и думал, — сухо констатировал писатель. — Если, придя в себя, он сообщит, что собственными глазами видел воскрешение, вы решите, что ему померещилось, что нельзя верить словам человека, перенёсшего тяжелейшее сотрясение мозга. Это, кстати, подтвердит любой врач. Или же решите, что преступник оказался куда хитрее, чем вы предполагали, что он применил невидимую нейлоновую жилку или намазался абсолютно чёрным веществом и сам стал невидим. Для вас, инспектор, существуют одни Варравы, и потому, даже если бы вы своими глазами увидели воскрешение покойника и услышали голос, изрекающий: «Лазарь, восстань!» — то всё равно остались бы самим собой. Самим собой, то есть жертвой галлюцинации, миража или ловкого мошенничества. Оттого вы никогда и ни за что не откажетесь от преступника, поскольку его существование является оправданием вашего!
Грегори, поклявшийся в душе спокойно выслушать всё, что скажет Блак, попытался усмехнуться, но у него не получилось. Он почувствовал, что бледнеет.
— Выходит, я — один из стражников, карауливших гроб господень? А может, всё-таки Павел — перед обращением? Такого шанса вы мне не хотите оставить?
— Нет, — ответил писатель. — Это не я, это вы отнимаете у себя такой шанс. Вопрос ведь упирается не в методологию, статистику или систематику следствия, а в веру. Вы верите в преступника, и так оно и должно быть. Должны существовать и такие полицейские, и такие гробы.
— Ещё лучше, — заметил Грегори и рассмеялся, очень неестественно. — Выходит, я даже действую не по своей воле, а в рамках трагедии? А может, трагифарса? Что ж, если вы настолько любезны, что согласны играть в нём роль хора…
— Разумеется, — прервал его писатель. — Это моя профессия.
Сисс, нетерпеливо слушавший их спор, не выдержал.
— Армур, голубчик, — с укором произнёс он, — не надо всё доводить до абсурда. Я знаю, ты любишь парадоксы, они для тебя то же, что для рыбы вода…
— Рыба не создаёт воды, — заметил Блак, но доктор не обратил внимания на эту реплику.
— Речь-то идёт не о лирике, не о драматизации, а о фактах. Entia non sunt multiplicanda [11], ты-то это должен бы знать. Установление структуры явления не имеет ничего общего с верой. Самое большее — рабочая гипотеза, с которой начинается исследование, может оказаться ошибочной. А утверждение, что существует некий «преступник», и является такой ошибочной гипотезой…
— Факты существуют только там, где нет человека, — ответил писатель. — Стоит появиться человеку, и на сцену выступают интерпретации. Факты? Да ведь лет тысячу назад такое происшествие дало бы начало новой религии. И естественно, антирелигии. Появились бы толпы верующих и жрецов, массовые видения, пустые гробы растащили бы по щепочкам на реликвии, слепые бы прозрели, а глухие — услышали… Сегодня, надо признать, всё выглядит куда как убого, никаких мифов, и палач не угрожает тебе пытками за твою статистическую ересь, зато на этом зарабатывает бульварная пресса. Факты? Дорогой ты мой, это проблема твоя и инспектора. Оба вы верующие, но верующие под стать нашему времени. Инспектор, надеюсь, вы не обиделись на меня из-за нашего маленького спора? Я ведь вас совершенно не знаю и не могу категорически утверждать, что вы не станете Павлом. Но даже если это и произойдёт, Скотленд-Ярд-то останется. Ибо полиция никогда не обращается. Не знаю, заметили ли вы это?
— Все ты превращаешь в шутку, — укоризненно произнёс Сисс.
Мак Катт что-то шепнул ему, и они встали. В гардеробе Грегори оказался рядом с Сиссом, тот внезапно повернулся и вполголоса спросил:
— Вы ничего не намерены мне сообщить?
Грегори заколебался, но вдруг, подчиняясь непонятному порыву, пожал ему руку и сказал:
— Не думайте обо мне и спокойно работайте.
— Спасибо, — произнёс Сисс. Голос у него дрогнул. Это было так неожиданно, что Грегори удивился и смешался.
Машина Армура Блака стояла у «Ритца», Сисс сел к нему; Грегори остался с Мак Каттом и уже собирался прощаться, как вдруг учёный предложил немножко пройтись.
Они были одинакового роста; молча шагая рядом, они несколько раз поймали себя на том, что искоса разглядывают друг друга — изучающе. Полагалось бы улыбнуться, но никто из них этого не сделал. Мак Катт остановился возле лотка с фруктами и купил банан. Очищая его, он взглянул на Грегори:
— Бананы любите?
— Не очень.
— Торопитесь?
— Нет.
— Может, зайдём сыграем? — предложил Мак Катт, указав на пассаж, над которым горела реклама игральных автоматов.
Мысль показалась Грегори забавной, он кивнул и следом за учёным вошёл в зал. Несколько подростков с набриолиненными волосами тупо наблюдали за парнем, который стрелял голубыми искрами по кружащему за стеклом самолёту. Мак Катт шёл в глубь зала, минуя ряды колёс счастья и механических рулеток. Автомат, у которого он остановился, представлял собой металлический ящик, сверху застеклённый; под стеклом был макет: миниатюрная зелёная долинка с зарослями кустарника и купами деревьев. Учёный опустил монету, потянул за ручку и спросил:
— Знаете эту штуку?
— Нет.
— Готтентоты ловят кенгуру. В Австралии нет готтентотов, но это пустяки. Я буду кенгуру. Внимание!
Мак Катт нажал рычаг. Из чёрного отверстия выпрыгнул маленький кенгуру и спрятался в кустах. Теперь за рычаг дёрнул Грегори — сбоку выскочили три сгорбленные чёрные фигурки. Манипулируя ручкой, Грегори подвёл их к кустам. Но в последний момент кенгуру выскочил, прорвал линию облавы и опять спрятался в зарослях. Готтентоты несколько раз пересекли пластиковую долинку, но кенгуру всякий раз удавалось прорваться. Наконец Грегори понял, в чём хитрость; одного готтентота он подвёл к тому месту, где прятался кенгуру, а двоих держал в резерве. Расставил их так, что Мак Катту некуда было податься, и следующим ходом кенгуру был изловлен.
— Для первого раза неплохо, — похвалил Мак Катт. Глаза у него горели, он радовался, как мальчишка.
Грегори пожал плечами, чувствовал он себя немножко глупо.
— Возможно, это профессиональное, я ведь «ловец».
— Нет, нет, здесь надо работать головой. Вам уже неинтересно будет играть, вы ухватили принцип. Эта штука поддаётся математическому анализу. Сисс терпеть не может такие игры, и это его недостаток, крупный недостаток…
Беседуя, они медленно шли мимо автоматов; Мак Катт остановился около музыкального ящика, опустил пенни, радужные колёсики завертелись, он дёрнул за рычаг, и вдруг в его подставленную ладонь струёй хлынули медяки. Мальчишки, торчавшие возле тира с самолётиком, потянулись к ним, завистливо следя, как Мак Катт небрежно ссыпает выигрыш в карман. Но учёный не стал больше пытать счастья. Они миновали парня, который с сосредоточенным и тупым выражением лица совал всё новые и новые пенсы в щель автомата, раз за разом стреляя по самолёту, и вышли на улицу.
Через несколько шагов открылся вход в другой пассаж с магазинами. Грегори узнал его — это был тот, в котором он недавно заблудился; в глубине виднелось огромное зеркало, перекрывающее проход.
— Здесь тупик, — сообщил он, останавливаясь.
— Знаю. Вы ведь подозреваете Сисса, да?
Грегори ответил не сразу.
