Анна Яковлева - Научите меня стрелять
Мы переругивались с Егоровым почти всю дорогу домой, то есть больше четырех часов. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем обиднее мне становилось. «Может, мне надо было все-таки ехать в Грузию?» – вконец измученная Пашкиными придирками, спрашивала я себя.
– Чего это ты задумалась? – не отставал от меня Пашка. – О ком это ты загрустила?
– Лучше бы я с Шалвой уехала, – в сердцах выпалила я.
Пашка резко затормозил, вышел из «жигулей», обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал:
– Скатертью дорога.
Я вышла, неся на руках Бильбо. Егоров вытащил мою сумку и кейс, сел в «жигули» и газанул. А мы с собакой осталась стоять на обочине.
– Здорово, ничего не скажешь, – обратилась я к Бильбо и набрала телефон подруги.
– Эля, заберите меня, Егоров высадил меня из машины.
Мишка подкатил ко мне, забросил сумку в багажник и успокоил:
– Милые бранятся – только тешатся.
Попав домой, я поняла, что остаток жизни проведу с биноклем на веранде. Егоров, будто назло мне, все время что-то праздновал и отмечал.
Я старалась избегать, насколько возможно, соседа, выходила из дома после того, как он уже уезжал на службу, или до того, как он проснулся. Возвращаться я тоже приноровилась, как мне казалось, незаметно.
С Элеонорой мы несколько раз созванивались, поэтому я знала, что они с Мишкой сняли квартиру, забрали Машку и проводят все время вместе. Почему-то я не сомневалась, что у Михаила с Элей все будет отлично.
Это у меня ничего никогда и ни с кем не получится.
Деньги, которые я привезла, так и лежали на дне дорожной сумки.
Через неделю Михаил вернулся в Краснодар, а я все больше и больше погружалась в собственные переживания. Особенно тяжело мне давались выходные, когда Пашка маячил в окнах своего дома, и ночи, потому что мне казалось, что он не один.
Чтобы отвлечься, я решила поменять машину. Испытывая привязанность к малолитражным авто, я остановила выбор на «пежо» и пару дней чувствовала себя в его салоне почти счастливой. Но и новая машина оказалось слабым успокоительным средством, хандра не отступала, все казалось бессмысленным.
Пару раз во время летучек, когда шеф особенно досаждал, меня посещала мысль открыть собственный бизнес, но на дворе ширился кризис, руки опускались, настроения не было.
– Меркулова, что ты такая кислая, не впадай в спячку, перед Новым годом самый сенокос, работай, – лез Леня ко мне со своими советами и даже пригласил на ужин в известный закрытый клуб.
– Леонид Николаевич, вы мне слишком много внимания уделяете, – упрекнула я шефа, – вы бы лучше за кадрами своими приглядывали. По-моему, в коллектив наркоман затесался.
– Катерина, откуда?
– С улицы, откуда ж еще? Присмотритесь к Ивану, он точно не в себе.
– Он отлично работает, сделка за сделкой.
– Еще бы, при такой-то мотивации!
Шеф устало вздохнул, и я ему вдруг посочувствовала:
– Лень, ты не расстраивайся.
– Поужинаешь со мной?
– Не могу, у меня вечером смотрины, собака и вообще…
– А говоришь – не расстраивайся.
Егоров куда-то пропал, вечерами в его доме было темно, только кот Степан напоминал о своем хозяине печальными воплями. Чтобы прекратить этот вой, я взяла кота под свое покровительство.
Промучившись так около месяца, я выставила свой дом на продажу. Повесила плакат на воротах, дала объявление в газетах, разместила в журнале «Маклер» яркую весеннюю фотографию домика с цветущими яблонями и первоцветами в палисаднике. Поглядев на это фото в журнале, я окончательно расстроилась. Родовое гнездо перейдет в чужие руки, а все из-за этого…
Как-то, зайдя в магазин, неожиданно для себя я обнаружила в зале новогоднюю елку и в испуге уставилась на нее. Выходило, что еще один год моей жизни прошел с нулевым результатом, если не считать Бильбо.
К новогодним праздникам я находилась в состоянии стойкой депрессии. Мысли, одна чернее другой, клубились у меня в голове, и я опять обратилась к услугам эксперта.
Однако Светка сама переживала очередной кризис с разводом и разделом имущества, поэтому оценить объективно мою ситуацию не могла.
– Всех в сад, – обобщала она.
От тоски я спасалась работой.
Праздник приближался, город наряжался и к чему-то готовился, а мне все яснее становилось, что готовиться не к чему. Отказавшись от всех приглашений на новогоднюю ночь, я купила Бильбо рождественский набор косточек, себе – два детектива и приготовилась встречать Новый год в узком кругу дорогих и преданных мне существ, включая кота Степана.
Примерно за час до Нового года раздался телефонный звонок.
– Излагайте, – предложила я в трубку.
– Кето! – услышала я голос Шалвы и плавно опустилась в кресло перед камином.
Я столько раз думала о том, что совершила ошибку, так терзалась все это время и оказалась совсем не готова к тому, что генацвале позвонит.
– Как ты? – спрашивал меня мягкий голос.
– Нормально.
– Почему грустный?
– Потому что одинокий.
– Где твой мужчина?
– Не знаю, мы не живем вместе.
– Я знал. Приезжай, или я приеду к тебе.
– Давай на Рождество, – согласилась я.
– Давай завтра, – настаивал он.
– Хорошо, я куплю завтра билет и позвоню скажу рейс.
– Любимый мой, – звал меня Шалва Гургенович, – ты правда приедешь?
– Да.
Положив трубку, я посидела, прислушиваясь к себе. Одиночество делает женщину уязвимой, что есть, то есть. «Только в гости, – убеждала я себя, – съезжу к Шалве в гости – это лучше, чем просидеть все праздники, подглядывая за Егоровым в бинокль».
Тут я решительно прошла на веранду, взяла бинокль и вышла с ним на крыльцо, решив, что успею отнести его на чердак до наступления Нового года, чтобы начать новую жизнь. Напротив крыльца кто-то стоял.
Я охнула и подалась назад.
– Кать, – позвал Егоров, – не пугайся, это я.
– Чего тебе? – Я вся задрожала.
– Поговорим?
– Говори.
– Здесь?
– Здесь и быстрее, я не хочу из-за тебя нарушать традицию и пропускать поздравление президента.
С биноклем в руках я вернулась на веранду, Егоров проследовал за мной, привалился плечом к дверному косяку и на всякий случай поинтересовался:
– Ты одна?
– Одна.
– Ты меня ненавидишь?
– Я? Тебя? Егоров, у тебя мания величия.
– Я виноват перед тобой, – не поднимая глаз, признался Егоров.
Разговор был явно не на пять минут, нужно было что-то решать: либо звать его в дом, либо прощаться. Пашка выглядел каким-то пришибленным, и я все еще колебалась, приглашать его или нет.
– А я только что с поезда, из командировки. Плохо мне без тебя, Кать.
Повисло молчание. Егоров стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом вдруг увидел бинокль у меня в руке и заинтересовался:
– А это у тебя что?
– Да это так… Я собралась на чердак отнести, дедовский хлам.
Я положила бинокль на подоконник и прикрыла его жалюзи, но Пашка приблизился ко мне вплотную:
– Ты за мной подглядывала?
– Кто? Я? Нужен ты мне!
– Не нужен? – мрачно переспросил Егоров. – А кто тебе нужен? Винодел? Так уже ехала бы к нему, чем душу из меня тянуть.
Я отступила на шаг, но втягиваться в дискуссию не стала, а, все еще надеясь не пропустить поздравление президента, заявила:
– Завтра.
Егоров не понял:
– Что завтра?
– Завтра уезжаю к Шалве.
– Отлично, а сейчас ты будешь со мной.
Егоров совершил борцовский захват, оторвал меня от пола и внес в дом. Не разуваясь, прошел в спальню, бросил меня на кровать и рванул за вырез халата. Пуговицы посыпались, ткань затрещала, я осталась в кружевном белье, а Пашка сбросил ботинки, куртку и навалился на меня всей мощью.
Пашка был как паровой котел с закрытым клапаном: взрыв грозил разнести все на куски. Но все обошлось. Пропустив поздравление президента, бой курантов и гимн России, Егоров пришел в себя, огляделся и уткнулся мне в шею:
– Прости, напугал тебя.
– Да что ты, Паш, обращайся, если что. Я по-соседски всегда рада помочь.
Егоров не повелся на провокацию.
Он поднялся с постели, вышел на кухню. Стукнула дверца холодильника.
В холодильнике было сациви и две бутылки шампанского на случай нежданных гостей.
Пока я стояла под душем, Пашка вытащил все это и принес в комнату. Мы ели, запивали шампанским и ни о чем не говорили, точно боясь все испортить. Хотя, собственно, портить было нечего, потому что секс и отношения – не одно и то же. «Наступит утро, Пашка уйдет к себе, и я опять останусь одна», – спокойно размышляла я, разглядывая его. Пашка похудел и возмужал. В нем появилось больше суровой сдержанности, чего-то такого, что отличает мужчин, «опаленных войной», от всех других, не бывавших на войне.
– Где ты был?
– На Северном Кавказе, – бросил он, не вдаваясь в подробности, и опять потянулся ко мне с поцелуями. – Кать, выходи за меня. Мне без тебя тошно.
Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть свое новогоднее счастье. Этого не может быть, чтобы все сразу: Пашка, да не один, а с предложением руки и сердца. Я потрясла головой:
