Мила Серебрякова - Проклятый дом
Цицилия Лазаровна сказала что-то на иврите. Судя по тону, это «что-то» было отнюдь не в пользу свекрови.
– Не надо забегать вперед, зачем вам Польди в качестве мужа, он и так потакает всем вашим прихотям.
В спальню несмело постучались, затем дверь открылась, и показалась голова Леопольда Самуиловича:
– Секретничаете? А мы уже вас заждались.
– Иди, Польди, мы скоро придем.
Когда Леопольд исчез, Цицилия Лазаровна резко притянула к себе Розалию, поцеловала ее в щеку и прохрипела:
– Береги моего сына.
В десять часов гости откланялись. Розалия Станиславовна пребывала в растерянных чувствах: с одной стороны, ей дали зеленый свет, с другой – унизили.
– Она разрешила Лео встречаться со мной только потому, что я старше его пассии! А если бы Леопольд никого не встретил, Цицилия на пушечный выстрел не разрешила бы сыну подойти ко мне. Это унизительно!
– Вовсе нет, – возразила Ката. – Есть еще один вариант: вы с Леопольдом Самуиловичем можете быть просто друзьями.
– Просто друзьями! – передразнила Розалия. – Еще предложи мне стать его доброй феей и переписываться с Леопольдом по аське. Постыдись! Перспектива быть для Лео просто другом меня не устраивает. Друзьям не дарят дорогие подарки, а я в них нуждаюсь!
– Зачем из мухи слона раздувать? – проворчала Наташка, убирая со стола. – Посидели мы славно, по-семейному, даже Лизка больше из комнаты не высовывалась.
– Кстати, где она? Уже несколько часов в квартире как-то подозрительно тихо… Лизун? Лизка, отзовись!
Насупившаяся Лизавета сидела возле окна и всем своим видом показывала, что в настоящий момент она не расположена к длительным беседам.
– Лизун, гости уехали, пойдем, чайку попьем.
– Сами пейте свой чай, мне от вас ничего не надо!
– Что с тобой? – Розалия села рядом и попыталась обнять Волкову за плечи.
Лиза вывернулась:
– Вы выставили меня идиоткой, сказали, что я больная!
– Ты сама виновата, кто тебя просил так коверкать свою речь? Давеча, нонче, бяда… Откуда только ты слов таких набралась?
– Вы же и просили! Вы же сказали, что не хотите слышать ни одного новомодного словечка, вот я и вошла в роль.
– Роль не удалась. Ты сильно переигрывала, а под конец лоханулась по полной программе.
– Ну и пусть, главное, что вы со своим котом не поругались.
Розалия выдержала паузу и заявила:
– Цицилия дала добро на наши встречи.
– Поздравляю, – буркнула Волкова.
– Ты не рада за меня?
– Честно? Я не пойму, зачем вам такой мужик нужен, который за материнскую юбку держится? Ну, богатый он, а характер-то – фиговый. Так под каблуком у мамаши и проживет. Нашли бы себе крутого бизнесмена и зажигали бы в свое удовольствие. Вы еще ничего, на вас смотреть можно.
– Спасибо, детка. – Розалия решила принять слова Лизки за комплимент. – Только богатые бизнесмены на дорогах не валяются, а Леопольд – рядом, и его ко мне влечет.
– Тогда я за вас рада.
Некоторое время они сидели в тишине. Розалия задумчиво гладила обивку кресла, Лизка смотрела в окно. Внезапно свекровь спросила:
– Скажи честно, я старая?
Явно не ожидавшая ничего подобного, Лизка слегка растерялась. Уж от кого-кого, а от Станиславовны услышать столь странный вопрос она никак не ожидала.
– Почему ты молчишь? Ответь правду, я не обижусь.
– Вы не старая, Розалия Станиславовна. Я не знаю, сколько вам лет и почему мои мамка с отцом называют вас Мафусаилом в юбке, но выглядите вы отпадно. Вы красивая! Я бы хотела, чтобы у меня была такая модная… Э-э… Тетя! Внешне вы похожи на Джоан Коллинз, а она мне нравится.
– Спасибо за правду, детка. Предоплату можешь оставить себе.
– Розалия Станиславовна, научите меня краситься.
– Рано.
– Мне уже одиннадцать!
– Ты еще ребенок.
– Ну, конечно! Все так говорят. Ребенок-ребенок… надоело слушать. Когда я буду взрослой, через сто пятьдесят лет?
– Лет через десять ты повзрослеешь.
– Через десять?! Мне исполнится двадцать один год. Я превращусь в стареющую тинейджерку!
– Пошли пить чай, стареющая тинейджерка.
На кухне Лизавета неожиданно обратилась к Катке с вопросом:
– Кат, тебе тридцать шесть лет, ты ощущаешь себя старой?
– С какой стати, нет, конечно.
– А ты, Нат?
Наташка тяжело вздохнула:
– Знаешь, Лизок, честно говоря, иногда возраст чувствуется. Мне сорок три…
– Начинается, – прохрипела Розалия.
– А что такого, я действительно чувствую свой возраст, не всегда, но бывает. Вот недавно я кровь сдавала, оказалось, холестерин повышен, а раньше в норме был.
– Возраст здесь ни при чем! – отрезала Розалия. – Жареного жрать меньше надо. Ты ж картошку жареную через день трескаешь, она у тебя в сковороде в масле буквально плавает. Возраст она в сорок три года чувствует, мать вашу! Не смеши людей. Стукнет тебе семьдесят – ты все готова будешь отдать, чтобы тебе снова сорок три было. Причем вместе с повышенным холестерином. Гадюка сорокатрехлетняя, все настроение испортила!
– Скучно как-то сидим, – подала голос Лизавета. – Драйва не хватает, тоскливое чаепитие получается.
– Допивай с драйвом чай и ложись спать.
– Одиннадцать только, я в такую рань не привыкла ложиться.
– Тогда телевизор посмотри.
– Тоска зеленая! Телик уже меня достал, там одну муть крутят. Сейчас бы вечеринку замутить! А может, замутим, а?
Все промолчали. Лизавета хотела было задать свой вопрос повторно, но тут Розалия Станиславовна вдруг подалась всем телом вперед и завопила:
– А-а-а!.. Сволочи!..
– Что случилось?! – Ката в испуге уставилась на покрасневшее лицо свекрови.
– Вспомнила. Я вспомнила!
– Кого вы вспомнили?
– Мерзавцы! В порошок сотру! Задушу и скажу, что они от ОРЗ погибли!
– Розалия Станиславовна, вы что?!
– Лизка, дрянь такая, ты сказала, что твои отец с матерью называют меня Мафусаилом в юбке?! Меня? Мафусаилом?! А-а-а… Придушу обоих!
Так Лиза Волкова поняла, что замутить сегодня вечеринку ей не удастся.
ГЛАВА 13
По заснеженной дороге, которую, судя по всему, никогда не убирали, Катарина с трудом доехала до одноэтажного бревенчатого здания с проржавевшей табличкой «Продукты». Ехать дальше «Фиат» отказался. На дороге высились полутораметровые сугробы, а между ними виднелась узкая тропка, протоптанная местными жителями. Вот по ней и придется ей чапать к дому Мусатовой. Кстати, не мешало бы поинтересоваться, где он располагается. Вчера по телефону Тамара, объясняя маршрут, говорила настолько путано, что Катарина решительно ничего не поняла. Единственное, что ей удалось выяснить, так это номер дома – «43».
В магазине было холодно и пахло скисшим молоком. За длинным прилавком скучала местная продавщица – высокая женщина пенсионного возраста, облаченная в болотного цвета телогрейку и синюю вязаную шапочку. На вопрос Катки – как добраться до дома Мусатовых – продавщица безапелляционно заявила:
– Это магазин, а не справочное бюро!
– Тогда дайте мне батон хлеба, – попросила Копейкина.
– Хлеб черствый.
– Банку маринованных огурцов.
– Не советую.
– Конфеты.
– Лучше не берите.
– Сахар…
– Он не сладкий.
– Соль!
– У нас только крупная.
– А что у вас тут вообще можно купить?!
– Возьмите пастилу. Свежая. Только утром завезли.
Расплатившись за пастилу, Катарина услышала:
– Дом Мусатовых стоит по правую сторону главной дороги. Сейчас по тропинке дойдете до водокачки, свернете налево и идите до почты. Там еще раз налево – и увидите главную дорогу. Номер на калитке будет написан.
Поблагодарив продавщицу, Катка начала свое шествие по снежному покрову. Идти было трудно, ноги то и дело утопали в сугробах, так как, не доходя до водокачки метров пятьдесят, тропинка резко сворачивала в другую сторону.
Интересно, как они здесь передвигаются, думала Катка, по воздуху, что ли? Такое впечатление, что в деревне осталось всего двое-трое калек.
На главной дороге виднелись чьи-то следы, и Катарина старалась наступать именно в них, чтобы окончательно не увязнуть в противных сугробах. Пару раз она теряла равновесие и падала в снег, а когда наконец добрела до нужного дома, вымоталась так, будто отработала двенадцатичасовую смену где-нибудь в шахте.
Толкнув калитку, она не спеша пошла по вычищенной дорожке к скособочившемуся крылечку. Дом у Мусатовой был брусовой, первый этаж обит вагонкой, чердак – штакетником. Возле крыльца лежало несколько листов искореженного железа, к самому крыльцу был прислонен лист шифера. На собачьей будке висела пленка, а у забора ржавела печка-буржуйка. Короче говоря, обычный деревенский дворик со всеми своими причиндалами в виде хлама, который и выбросить жалко, и в хозяйстве он давно не нужен.
Стучать по обитой черным кожзамом двери Катке пришлось долго. Сначала дом отзывался на эти стуки только тишиной, затем послышался какой-то шум, шаги и тоненький детский голосок:
