Анна и Сергей Литвиновы - Я тебя никогда не забуду
Голос ее звучал холодно и строго, словно она выносила приговор. Ее тон, честно скажу, разгневал меня.
– Ну, что ж. Это твое решение. Навязываться не буду.
И тогда я схватил с вешалки куртку в охапку, распахнул дверь комнаты и понесся по коридору. Я был взбешен, но все-таки ждал и надеялся: вдруг остановит. Она не остановила.
Я совладал с дверным замком и, шандарахнув, как юнец, дверью, скатился по лестнице…
Моей решимости – забыть ее и вычеркнуть из памяти навсегда, хватило ровно на три дня.
Наступила суббота, и я спозаранку отправился к ней. Туда, в коммуналку.
Я снова понял: не могу жить без нее. И никто, кроме Наташи, мне не нужен. И я готов на все: простить, забыть обиды, и убить мужа, и даже ползком пересечь государственную границу – пусть убивают…
Я вышел из метро на «Пушкинской». На Тверском бульваре уже установили елку.
Во МХАТе давали «Синюю птицу», и юные зрители, за ручку с мамами, папами и бабушками, спешили к театру от метро.
На улице Герцена было оживленно. Провинциалы, в особенно большом количестве наплывшие в столицу в преддверии Новогодья, кочевали обычно меж вершинами треугольника ЦУМ – ГУМ – «Детский мир», однако залетали и сюда, то ли по ошибке, то ли с целью купить пирожных в знаменитой кондитерской.
Разумеется, я запомнил адрес Наташи. Я не представлял, что скажу ей, когда она откроет дверь. И не думал, как поступлю, если вдруг отворит муж.
Но дома никого не оказалось. Я трезвонил, но за дверью молчали. Ни шагов, ни шороха.
Я спустился и долго глядел на окна ее комнаты снизу, со двора. Гардины плотно задернуты, и ни малейшего шевеления за ними.
Я ушел. Прогулялся по Герцена, погрелся в магазине «Ноты», ознакомился с фотовыставкой в окнах ТАСС: грандиозные манифестации протеста против размещения крылатых ракет на базе в Гринем-Коммон и «Першингов-2» в ФРГ. Побоища с полицией. Аресты.
«Она не права, – подумалось мне. – Зачем искать счастья на чужбине, когда можно, в принципе, устроиться и здесь?.. И прав, скорее, Вознесенский, который для «Юноны» написал (а Караченцов пел): «Российская империя тюрьма, но за границей та же кутерьма…» Господи, ну зачем ей-то бежать? Муж ее диссидент? Или его завербовали? Или (фантазия опять начала буйствовать) ей самой такой сладкой показалась буржуазная жизнь – пусть и с арабским акцентом? И она решила бежать, а муж только следует за ней? Можно его понять. Я ради НЕЕ, во всяком случае, готов пойти на все. И даже Родину продать».
Я вернулся во двор, в подъезд, и снова поднялся в квартиру, и опять звонил, и стучал… А потом опять гулял, дожидался вечера, съел подгоревший шашлык и выпил сотку водки в шашлычной «Казбек»… Затем на столицу легли сумерки, слабо озаренные снегом и редкими фонарями: не было тогда ни светящихся вывесок, ни витрин, ни реклам, ни уличной подсветки…
В шесть вечера она так и не появилась. И в полночь тоже. Я сдался и сдал свой пост – неизвестно кому: ночи? городу? фонарям? Я решил, что клин клином вышибают, и сумел поймать такси, за червонец купил у водилы бутылку «андроповки», и отправился в общагу.
Я разбудил Юрку Кашина, моего стройотрядного командира двухлетней давности, – он встретил меня радушно. Он теперь учился в аспирантуре, а главное, был секретарем факультетского комсомольского бюро. Юркина карьера уже неслась на всех парах. Командир подогрел жареную картошку, настрогал вареной колбасы, и мы пили с ним до четырех утра, все сбиваясь на тему, какие бабы сволочи.
В воскресенье, с похмелья, полегчало; понедельник прошел как в тумане, а во вторник я сызнова, словно верный пес, отправился на Герцена. Уже мало на что надеясь.
Будний день, но о работе я думал меньше всего. Для всех нас, кроме редких карьеристов, вроде Юрки, служба тогда мало что значила. Я позвонил с утра в свой НИИ, сказал: беру отгул, и меня без звука отпустили. И отгула было не жалко, я успел накопить их уже дней тридцать: за работу в пионерлагере и на постройке овощного магазина.
А тут мне пришла новая идея: письмо! Неважно, что скажет и подумает муж, и пусть я даже скомпрометирую даму, но разве я не мастер слова, разве не смогу подобрать глаголы, чтобы прожечь ее сердце, чтобы она поняла, что должна быть со мной!.. Ох, чистое безумие!..
И вторник повторился по сценарию субботы: пустая квартира, звонки, стояние под окнами, прогулки вокруг дома… И под конец, опять под полночь, – как белый флаг отчаяния – письмо вброшено в почтовый ящик, а клочок записки лег под дверь ее коммуналки.
А в пятницу я твердо решил: это – последний раз. Опять спозаранку позвонил на работу: я беру отгул. И, чтобы обмануть судьбу, поехал – пусть и дальше, и с пересадкой – не до «Пушкинской», а до «Библиотеки Ленина». Прошелся по Герцена мимо целую вечность закрытого Зоологического музея, мимо желтых стен журфака и студенческого театра МГУ.
И я, по всей вероятности, судьбу обманул. Перемены случились – да только непонятно, в какую сторону.
Дверь в заветную квартиру мне открыли – на первый же звонок. Прошуршали шаги, щелкнул язычок.
На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти, в костюме, шерстяной жилетке, галстуке.
От непредвиденности происходящего я потерял дар речи.
– Вам кого? – Мужчина смерил меня с головы до ног змеиным взглядом.
– Наташа дома? – спросил я совсем по-школьницки.
«Это – муж? – лихорадочно пронеслось в голове. – Слишком уж вид цивильный, да и старый он… Значит, сосед… А может, вернулся хозяин комнаты, что она снимает?..»
– А кто такая Наташа? – неожиданно поинтересовался мужик.
Я запнулся.
– Она живет здесь… Жила… Вон в той комнате…
Я показал рукой ему за спину, Натальина дверь была самой первой по коридору.
– Не знаю я никакой Наташи, – по-прежнему угрюмо буркнул галстучный и потянулся захлопнуть дверь.
– Стойте! – закричал я и вставил ботинок в щель. – А кто вы?
– А тебе-то какое дело?
– Понимаете, мне она очень, очень нужна. Это вопрос жизни и смерти. Я заплачу вам, если поможете мне ее найти.
– Ну, ты сказал!.. – смягчился мужчина и открыл дверь шире. – Заплачу!.. За деньги, конечно, спасибо, только я тебе и бесплатно повторю: Наташи никакой не знаю. Я – сосед, понял? Живу в другой комнате, а в той, что ты показал, тоже Наталий никаких не проживает.
– А кто там прописан?
– Уж точно не Наташа, – усмехнулся человек в галстуке.
– А кто?
– Сколько вопросов ты задаешь! Cлушай, может, ты ворюга? Или мильтон?
Я вытащил из портмоне рубль.
В советские времена мало кто брал деньги за мелкие услуги, однако одно их обещание смягчало сердца.
– Елены Казимировны это комната. Она у дочки живет и иногда фатерку свою сдает. Обычно ненадолго и парочкам.
– А телефон? Телефон Казимировны знаешь?
– Слушай, парень! Казимировна – старая тихушница. И телефона я ее не знаю. А даже знал бы – думаешь, она тебе чего расскажет? Сразу уйдет в несознанку. Я, мол, не я и комнаты – вы что?! – никогда никому не сдавала. Ты соображаешь? Нетрудовые доходы! Кто ж в таком признается!.. Ладно, иди с глаз долой, а то соблазнит меня нечистый твоим рублем.
– Берите!
– Нет уж, ступай-ка лучше ты отсюда.
И мужик захлопнул дверь.
Обрезал последнюю ниточку, связывавшую меня с Натальей.
…Потом, много позже, проигрывая в уме эту сцену и пытаясь докопаться до истины – только воспоминания, иной пищи для размышлений у меня не было, да и не могло быть, – я все спрашивал себя: кем он был, тот мужчина в галстуке и шерстяной жилеточке? И впрямь соседом, случайно заехавшим домой и открывшим мне дверь? Или кем-то совсем другим? Не случайным гостем?
Как бы то ни было, перед самым Новым годом мне позвонили. Приятный мужской голос представился следователем Кравцовым и попросил меня заехать в девяносто второе отделение милиции – для дачи свидетельских показаний.
– А что случилось? – разумеется, насторожился я.
– Да ничего особенного! – беспечно отвечал следователь. – Вы ведь работали нынешним летом на строительстве овощного магазина?
Работал, работал… Было дело… Та стройка, если разобраться – особенно сейчас, с высоты сломленных эпох, – была настоящим позорищем. Для всех: для гордого ракетно-ядерного СССР, для социализма, для моих коллег и для меня лично.
Не знаю, уж какими судьбами, но обыкновенный овощной магазин близ метро «Бауманская» взялись отремонтировать и оснастить финским оборудованием. И – при помощи финских рабочих. А меня и еще троих молодых специалистов из нашего НИИ направили по разнарядке работать подсобниками у тех самых финнов. Сейчас даже трудно представить и поверить: недавние выпускники высших учебных заведений, гордые инженеры, научные сотрудники – и трудятся на подхвате у заморских работяг! А тогда ситуация никого не удивляла и даже, можно сказать, всех устраивала. И партийно-советское начальство: не пошлешь же к финнам на подмогу обычных овощных тянитолкаев: те ведь и сами ужрутся, упадут лицом в грязь перед капиталистами – и, того гляди, бравых варягов споят. Да и молодые инженеры довольны были: идет зарплата на рабочем месте, плюс за каждый день начисляется по отгулу, к тому же, как оказалось впоследствии, и за труд в овощном кое-чего платят.
