Эдуард Тополь - У.е. Откровенный роман...
Знаете, когда дюжина детей бросается на вас с криком «Мой папа!», у вас крыша слегка плывет. Потрясенный и растерянный, я стоял на месте, гадая, кто из этих мальков сын Полины, когда из калитки появился Крашенинников, припарковавший наконец свою машину, и часть детей тут же ринулась к нему, они и его ухватили за руки и ноги:
– Вот мой папа! Нет, это мой папочка!..
Тут с крыльца кирпичного дома тяжелой уткой сошла толстая пожилая нянька на распухших ногах, бесцеремонно отогнала от нас детей и махнула рукой внутрь дома:
– Заведующая там. Вы, поди, насчет усыновления?
Мы не стали с ней объясняться, пошли искать заведующую. В здании шел ремонт, двери детских палат и кухни были открыты настежь, в них гуляли сквозняк, запахи известки и масляных красок, а в коридоре на каждом шагу попадались стремянки и ведра с белилами. Но рабочих нигде не было – возможно, перерыв. С подсказки какой-то женщины в телогрейке мы поднялись на третий, уже отремонтированный этаж, где был кабинет заведующей. Здесь, в коридоре и в детских комнатах, была просто туча детей, человек двести.
– Почему они босые? – спросил я у заведующей чуть ли не вместо «здрасти».
– Потому что обуви нет, – просто сказала она. – На весь дом двадцать пар обуви, на прогулку по очереди выпускаем.
Она была плотно сбитой моложавой брюнеткой с цепким взглядом, «химией» на голове и золотыми кольцами на руках.
– Суховей? – сказала она. – Нет, такого у нас нет. Хотя я тут недавно, нужно посмотреть журналы усыновления. Но сейчас мне некогда, я должна канадцев встречать… – И она встала из-за стола, показывая, что вопрос закрыт.
– Минуточку! – сказал я жестко. – Сядьте! Канадцы подождут! Вы не поняли, что ли? Я из Москвы, из центрального аппарата ФСБ…
Как ни говори, а все-таки приятно принадлежать к структурам власти: Хотя «КГБ» когда-то звучало куда весомее, чем нынешнее «ФСБ», но восстановление вертикали власти все же упрочило престиж нашей конторы в обществе – не до уровня прежнего беспрекословного послушания, конечно, а примерно до осторожного желания «не связываться».
Здесь это выявилось наглядно – заведующая повела глазами по полу из стороны в сторону, словно соображая, послать нас или не связываться, и остановилась на втором: вздохнула, как стоик, и принужденно открыла ящик своего письменного стола.
– Хорошо. Когда, вы сказали, он сюда поступил?
– В июле 1997 года.
– Вот вам журнал, ищите сами! – И она выложила перед нами пухлый и потертый канцелярский журнал с наклейкой и цифрами «1995–2000 гг.».
А сама, широко улыбаясь, пошла навстречу новым посетителям – молодой паре канадцев и сопровождающей их переводчице из какого-то «Международного агентства помощи бездетным родителям». И за те полчаса, что мы провели в ее кабинете, листая журнал передачи детей на усыновление, таких посетителей было еще четыре пары – канадцы и американцы, все в сопровождении гидов-переводчиц, которые возят иностранцев по российским городам и весям, показывая детей в детдомах и приютах. И я понял структуру этого бизнеса. Несколько частных и так называемых международных агентств поделили меж собой Россию на манер братьев лейтенанта Шмидта и показывают богатым бездетным приезжим «своих» детей, получая за их усыновление от двадцати до тридцати тысяч долларов за ребенка. При этом все государственные учреждения – администрации детдомов, социальных комиссий и судов, решением которых осуществляется каждое усыновление, совершенно чисты и вне любых подозрений, поскольку никаких денег наше государство на продаже детей за рубеж не зарабатывает. А если иностранцы платят что-то переводчикам за помощь в подборе детей, оформлении документов и за скорость продвижения этих документов по официальным каналам, то это их личное дело. А поскольку за год только американцы увозят из России порядка двадцати тысяч детей, вы можете и без калькулятора подсчитать объемы этого бизнеса…
Конечно, запись «Иван Суховей, р. 08/07/1997, выбыл 11/10/1997, по решению Отдела опеки № 653 97» мы нашли буквально на пятой минуте знакомства с журналом усыновления, а затем просто ждали появления заведующей, которая ушла на второй этаж показывать грудных малышей прибывшим иностранцам – весьма молодым, тридцатилетним, я даже поразился, как у таких молодых и, в общем, симпатичных пар может в этом самом сочном возрасте исчезнуть надежда иметь своих детей.
– Грудных почти никто не берет, – расстроенно сказала заведующая, вернувшись. – Все хотят от года до двух. И обязательно белобрысых. Просто расисты какие-то!..
Но мы с Крашенинниковым не стали входить в дискуссию. Белокожие американцы и канадцы готовы лететь на край света и платить двадцать и тридцать тысяч долларов, чтобы найти себе подобного – белокожего и конопатого – ребенка… интересно, кто может осудить их за это? Россия, Украина, Белоруссия и Румыния – единственные нищие страны с белым населением, вот они и летят к нам…
– А куда выбыл этот Иван Суховей? – показали мы заведующей запись в журнале.
– Это вы можете установить только в Отделе опеки…
И к вечеру, едва ли не силой взломав глухое сопротивление мужеподобной председательши этого Отдела опеки, мы установили, что Ваня Суховей, р. 8/07/1997, мать – Полина Степановна Суховей, отец – прочерк, по решению Народного суда п. Волжских автостроителей от 9/10/1997, усыновлен гражданами США Гленом и Сементой Стилшоу, 12 Спринг-драйв, Ричборо, Нью-Джерси.
Интересно, подумал я, сколько они заплатили за этого ребенка?
– Виктор, это Чернобыльский. Да, я уже здоров, больше того – я снова нашел эту Полину. Адрес? Нет, адрес не дам, лучше я сам, с рук на руки ее тебе передам, так надежней. Заезжай за мной – Беговая, 5. Да когда хочешь! Через час? Хорошо, я буду внизу, у подъезда. Только это… Остальные деньги прихвати с собой…
Он приехал на двух черных «мерседесах» – «шестисотом» и внедорожнике. «Шестисотый» был, конечно, бронированным. Не обращая внимания на пешеходов, оба «мерса» въехали на тротуар и подкатили к моему подъезду. Один из телохранителей выскочил из внедорожника, открыл трехпудовую заднюю дверь «шестисотого». В машине, на кожаном сиденье – нога на ногу, в стильных туфлях из крокодильей кожи и в прекрасном светлом костюме цвета сливочного мороженого – сидел рыжий Банников. Его лицо сияло благополучием и самоуверенностью покорителя жизни.
– Садись, – жестом поманил он меня в машину.
Я сел, телохранитель закрыл за мной дверь.
– Где она? Куда едем? – спросил Рыжий.
– Сначала деньги, – сказал я.
Он изумился:
– Ты мне не доверяешь?
– Я хотел бы деньги…
Он усмехнулся:
– Но я не вижу Полину.
– Сначала деньги, – упрямо повторил я.
Он нахмурился:
– Ладно! – И, достав из кармана конверт, бросил мне на колени, сказал с сарказмом: – Открой, пересчитай!
Я открыл, но пересчитывать не стал, конечно. Положил деньги в карман и взялся за дверную ручку.
– Куда ты? – изумился Рыжий, и я услышал, как клацнули, запираясь, все двери машины.
Теперь усмехнулся я:
– Пойдем. Ты же хочешь Полину. Она у меня в квартире, десятый этаж.
Процедура выхода Рыжего из машины потрясла даже меня. Сначала Рыжий сказал начальнику своей охраны, который сидел на переднем сиденье рядом с водителем:
– Мне придется подняться с ним на десятый этаж.
– Какая квартира? – спросил тот у меня.
Я назвал.
Начальник охраны взял переговорник «воки-токи» и сказал в него:
– Я шестой. Подниметесь с господином Чернобыльским на десятый этаж, проверите квартиру 119. Как понял? Прием.
Команда, сидевшая во внедорожнике, ответила, что приказ поняла, после чего из него вышли три охранника – все не то из американской «Дельты», не то из нашей «Кобры», – окружили меня и вошли со мной в подъезд. Двое тут же, не дожидаясь лифта, со скоростью суперменов побежали по лестнице вверх, а третий сел со мной в лифт и нажал кнопку девятого этажа.
– Десятый, – сказал я.
– Я понял, – сказал охранник.
На девятом этаже мы вышли, охранник крикнул вверх:
– Чисто?
Оказалось, что двое суперменов уже были там, один из них отозвался:
– Десятый чистый…
И спустя секунду уже другой голос крикнул еще выше:
– Одиннадцатый чистый!
– Пошли в квартиру, – сказал мне мой сопровождающий. И процедура повторилась: один из суперменов остался на площадке у лестницы и лифта, а двое других вошли со мной в квартиру, рыскнули по всем комнатам, заглянули даже под кровать и в шкаф. Полина, стоя у окна, изумленно смотрела на них, она приготовилась встретить Рыжего, а вместо этого…
– Сейчас, – сказал я ей. – Это его охрана.
Пройдя по комнатам, старший – тот, который поднимался со мной в лифте, – отодвинул Полину от окна, выглянул и в него, убедился, наверное, что на крыше напротив нет снайперов, и сказал в «воки-токи»:
