Дональд Уэстлейк - Плата за страх
Халмеру и остальным вряд ли пришлось бы по вкусу, узнай они, что я считаю их детьми, но именно таковыми они и были. За рубежом в двадцать лет наступает переходный период; люди входят в него детьми, а к тридцати годам выходят ожесточившимися и уставшими от жизни взрослыми.
Неужели один из детей начал эту хаотичную череду убийств? Или среди них затесался взрослый, чрезмерно распущенный, любитель сильных ощущений, ломающий ребят своим весом, так как превосходит их размерами, так, как это делает взбесившаяся лошадь, попавшая в овечий загон.
В этой путанице мне не за что было зацепиться. Она не похожа была ни на одно из моих предыдущих расследований. Обычно в деле есть список возможных убийц, круг подозреваемых, которых ты допрашиваешь, проверяешь, кого-то исключаешь, узнаешь понемногу о каждом, и в конце концов остается единственный, тот, кто тебе и нужен. Но на этот раз я вообще не мог составить списка подозреваемых. В уме у меня существовал лишь расплывчатый образ убийцы, обнаженного и окровавленного, с глазами зверя, но уверенного в себе, и никто из встреченных мною до сих пор даже близко не подходил к тому, как я его представлял.
В своей первой версии я исходил из того, что охотились за Терри Вилфордом, так как первые два убийства произошли у него в доме, поэтому большую часть времени и сил посвятил знавшим его людям, но теперь я считал по-другому. Ключом к разгадке каким-то образом являлась Боулз, а о ней было почти ничего не известно.
Кому понадобилось убивать дешевую чернокожую проститутку? Может, она пыталась шантажировать полицейского, снабжавшего ее наркотиком? Значит, это и был убийца? Или в ее жизни был еще кто-то, кто по непонятным пока причинам разделался с ней?
Но зачем тогда убивать Джорджа Пэдберри? Если убийца не имел отношения к “Частице Востока”, если связан был с ней лишь через Айрин Боулз, то что мог знать Джордж Пэдберри? И как убийца попал в “Частицу Востока”?
И как он потом выбрался оттуда?
У меня от всех этих вопросов голова пошла кругом. Знать бы, как он покинул здание, может, это помогло бы вычислить, кто убийца.
Донлон это знал, у меня на этот счет не было сомнений. Либо Донлон сам являлся полицейским Айрин Боулз, либо знал, кто это. И убили его за те сведения, которыми он располагал, потому что по какой-то причине и на каком-то этапе эти сведения сделались опасными для убийцы.
Дверца внезапно открылась, заставив меня вздрогнуть, и в машину проскользнул Халмер со словами:
– Ну, похоже, в мыслях вы далеко отсюда.
– Я задумался. Она согласна с нами встретиться?
– Да. Сказала, что можем приехать прямо сейчас.
– Хорошо.
Халмер завел мотор, но прежде, чем тронуться с места, повернулся и сказал:
– Извините меня за те слова, мистер Тобин, я не хотел вас задеть. Я иногда говорю совсем не то, что думаю на самом деле.
– Я знаю. Не переживай. Ты меня ничуть не обидел, ведь на правду не обижаются.
Халмер, усмехаясь, покачал головой:
– Вряд ли это возможно – сказать правду и никого не задеть при этом.
Ребенок начал понимать, как нелегко быть взрослым.
Глава 22
Сьюзен Томпсон, опрятная, причесанная и подтянутая, как спортсменка, впустила нас в квартиру, ходившую ходуном от оглушительной музыки. С кивком и улыбкой она произнесла какие-то слова, которые я не расслышал, потом повела плечом и жестом пригласила нас с Халмером следовать за ней.
Мы прошли через прихожую, мимо гостиной, из которой доносился этот гвалт. Бросив взгляд в комнату, я увидел компанию из четырех или пяти цветных парней лет восемнадцати, усердно игравших на музыкальных инструментах: барабанах, пианино, гитаре, саксофоне, может, еще на чем-то. Звуки были такими громкими, что, казалось, можно было видеть, как они заполняют комнату. Ребята так углубились в работу, что было ясно: у них на уме предвкушаемые контракты со студией звукозаписи.
В конце прихожей была дверь, открывающаяся в обе стороны. Проведя нас сквозь нее, Сьюзен Томпсон закрыла дверь за нами, что убавило громкость до переносимого уровня, и с напускным удивлением покачала головой:
– Ребята с утра до вечера только этим и занимаются. Здесь даже сам себя не расслышишь. – Ее речь смягчал едва уловимый южный акцент, хорошо сочетавшийся с ее жизнерадостным выражением лица и уверенными манерами. – Садитесь к столу, – предложила она. – Хотите чаю со льдом?
– С удовольствием, – ответил я.
Мы находились на кухне, крошечной, как все кухоньки на Манхэттене, но аккуратной, чистенькой и обжитой, как корабельный кубрик. Мы с Халмером сели за небольшой столик с пластиковым покрытием и стали наблюдать, как миссис Томпсон готовит чай. Это напомнило мне о доме: о том, как я прихожу туда после работы во дворе, сажусь за кухонный стол и смотрю, как Кейт делает чай со льдом, а зимой – горячий кофе.
Что я делаю здесь вдали от дома, пытаясь понять другие поколения людей с другим цветом кожи, с другими судьбами и печалями? Ладно, все это должно скоро закончиться, и я снова залезу в свою нору.
Мы не пытались завести беседу, пока она не присела за стол, поставив перед нами высокие стаканы с холодным чаем. Я попробовал, мне понравилось, я похвалил, миссис Томпсон поблагодарила меня, и тогда я сказал:
– Вы знаете, что я хочу поговорить об Айрин.
– Знаю. – Она поглядела на Халмера, потом снова на меня. – Может, ужасно так говорить, но, по-моему, это к лучшему.
– Что – к лучшему?
– Что она умерла. Это жутко звучит, но это так. Такой жизни, как была у нее, – врагу не пожелаешь. Теперь хоть отмучилась.
– Думаю, между вами и вашей сестрой было очень мало общего, миссис Томпсон, – заметил я.
– О да, – вздохнула она, печально улыбаясь, – почти ничего. Мы были немного похожи, правда, она всегда была чуть полнее. И мне повезло, вот и все. Я встретила хорошего мужчину. А Айрин – нет. В этой жизни все очень просто, мистер Тобин.
– Я с вами не согласен, – сказал я. – Извините, что возражаю, миссис Томпсон, но мне кажется, что в вас было заложено то, что привлекло к вам хорошего мужчину, а вас – к нему. И я уверен, что Айрин изначально была такой, что рано или поздно нашла бы Джима Колдвелла.
На ее лице выразилось отвращение.
– Вы видели этого человека?
– Сегодня днем.
– Ну и как он вам понравился? Я покачал головой:
– Лично мне ни капельки.
– Айрин втюрилась в него по уши, – сказала она, и в голосе ее послышалось негодование. – Я допытывалась неоднократно, что она, черт побери, в нем нашла, а она каждый раз отвечала: “Ах, Сьюзи, разве ты не знаешь, что он – мой мужчина?” Ничего себе – ее мужчина. Для того чтобы покупать себе такие костюмы, он держал еще трех-четырех девиц вроде нее.
– А в жизни Айрин были другие мужчины? – спросил я.
– Мужчины? В жизни Айрин вообще не было мужчин, мистер Тобин, а Джим Колдвелл не в счет. В жизни Айрин ничего не было, кроме иглы, Колдвелла и иногда, может быть, меня.
– А друзья? Подруги?
– У нее не оставалось времени для жизни, мистер Тобин. Айрин пахала, как проклятая, потом пичкала себя этой дрянью, без которой уже не могла обойтись, а потом снова шла на панель. Когда ей было жить?
Я продолжал:
– А ее постоянные клиенты? Вы когда-нибудь говорили с ней о ее постоянных клиентах? Она покачала головой:
– Я ничего о них и слышать не желала. Она попыталась как-то рассказать мне о каком-то полицейском, который давал ей наркотики, но я не стала слушать. Я сказала ей, чтобы свою грязь она оставляла за порогом. Сама – пожалуйста, но всякую мразь чтобы в дом не тащила. Однажды она как-то зашла и привела с собой этого Джима Колдвелла. Я была вежлива, я никому не грублю, если в этом нет необходимости, но, когда остались одни, сказала: “Айрин, чтобы больше ноги этого человека у меня в доме не было”. И она его больше с собой не приводила. Я никогда к Джиму Колдвеллу горячей любовью не пылала, он знает это, да я и не пыталась скрывать.
– Он был у вас во время убийства Айрин?
– Да пришел, думал, что она здесь. Я беспокоилась не меньше, чем он, и не хотела звонить в полицию, чтобы его выпроводили, поэтому позволила ему остаться. Но потом все равно явились полицейские и сообщили, что Айрин убита, и мне пришлось подтвердить его алиби.
– Может, он на это и рассчитывал? – спросил я. Сначала она удивилась, потом задумалась, но в конце концов покачала головой.
– Нет, сэр, это не в его стиле. Он тут несколько часов распространялся о том, что с ней сделает, когда они встретятся, и он явно не шутил. Нет, это на него не похоже.
– Я так и думал. – Я покачал головой. – Не знаю, о чем еще вас можно спросить. У нее не было друзей, не было врагов, вообще не было жизни помимо Джима Колдвелла, героина и иногда вас. Но ее кто-то убил, и я никак не могу вычислить убийцу.
– Простите мне эти слова, – заметила она, – но, может, как считают в полиции, это все-таки сделала ваша родственница?
