Дональд Уэстлейк - Плата за страх
Я в глубине души ощущал уверенность, что дело вовсе не захотят придавать огласке – ведь если его замнут, никто не обидится, а если очернят имя мертвого полицейского, никому от этого тоже лучше не будет. Факт самоубийства Донлона они утаить не смогут, и всякий, кто возьмется изучать это дело, без труда догадается, что к чему, но все же это не такая огласка, как, например, заголовок в “Дейли ньюс”: “Маньяк-полицейский покончил с жизнью”.
Но капитан Дрисколл жил в этом мире и продолжал играть по его правилам. И я подыграл ему, сказав:
– Если я понадоблюсь, меня всегда можно застать дома.
– Прекрасно. В любом случае позвоню и дам вам знать.
– Спасибо.
После этого я вышел, и снаружи, прислонясь к полицейскому автомобилю, стоял Халмер, улыбаясь мне сквозь душную пелену жары; погода в окружающем мире за время моего отсутствия ничуть не изменилась.
– Не может быть, чтобы ты всю ночь здесь торчал, – удивился я.
– Я позвонил вашей жене, – объяснил он. – Она сказала, что ее известили о том, что вас скоро выпустят. Так что я позвонил в участок, и мне сообщили, что вы еще здесь, и я приехал. Я ведь ваш шофер, помните?
Я покачал головой, чувствуя, как губы непривычным движением складываются в улыбку.
– Халмер, – проговорил я, – ты не просто шофер.
– Ну, мистер Тобин, – протянул он в ответ. – Вы опять как хиппи заговорили.
– Просто я очень долго общался не с теми людьми.
– Верно, – сказал он. – Машина вон там.
Мы забрались в “бьюик”, и он направился через Манхэттен в восточном направлении. На первом же углу зажегся красный свет, и мы остановились. Внутри было как в духовке. Мимо, в центр, проехало такси с кондиционером. Водитель был в пиджаке и улыбался.
– И что теперь? – спросил Халмер.
– Ничего, – ответил я. – Все закончилось.
– Закончилось? Они нашли убийцу?
– Донлон застрелился, – ответил я. – Официально признано, что это – самоубийство.
– Да, а как же... А! Вы хотите сказать, что он...
– Они, возможно, не будут придавать дело огласке, – сказал я.
На его лице появилась кислая ухмылочка.
– Конечно не будут. Это же полицейские. Я чуть было не завел речь в защиту полиции, но это было бы глупо, и я воздержался от комментариев.
– Позвони, пожалуйста, Сьюзен Томпсон, – попросил я, – и скажи, что убийце ее сестры улизнуть не удалось.
– Ясное дело. С Ральфом мне тоже поговорить?
– Ах, Ральф Пэдберри, я о нем забыл. Я думаю, лучше всего это сделать Эйбу Селкину. Он, рассмеявшись, сказал:
– Вы мне нравитесь, мистер Тобин, вы никогда не теряете способности рассуждать здраво.
– Если бы я еще не терял способности оставаться сухим, – произнес я, вытирая лоб подолом рубашки и заправляя ее обратно в брюки.
Когда мы двигались, было еще ничего, но, когда ждали у светофора – просто ужасно. Когда мы притормозили, прежде чем нырнуть в тоннель, Халмер спросил:
– Что вы теперь собираетесь делать, мистер Тобин?
– Принять холодный душ, – ответил я, хотя знал, что он меня не об этом спрашивает.
К счастью, он тоже знал, что я знаю, и не повторил своего вопроса, так что пока мы не выехали из тоннеля в Куинс, то наше молчание перемежалось промежутками светской беседы.
Когда мы подъехали к дому, я сказал:
– Приятно было с тобой познакомиться, Халмер. Спасибо, что подбросил.
– Мне тоже было приятно, мистер Тобин, – ответил он. – Если мне теперь понадобится полицейский, я буду иметь дело только с вами.
– Прекрасно. До свиданья, Халмер.
– Пока, мистер Тобин.
В дверях меня встретила Кейт с чашкой чаю со льдом.
– Ты хорошо выспался? – спросила она.
– Великолепно, – ответил я.
Глава 27
Жара продолжалась еще две недели. Я в течение этого времени изредка принимался за работу, в основном рано утром или поздно вечером, но вообще-то погода для копания в земле была неподходящая, и большую часть времени я проводил внутри дома, в одной из комнат с кондиционером – гостиной или спальне – либо у телевизора, либо занимаясь чтением книг и набросками плана для стены.
Капитан Дрисколл позвонил мне через два дня после того, как мы распрощались в участке; решение оказалось таким, как я и предвидел, дело Донлона предпочли не предавать огласке. Правда была известна начальству, полицейским, занимающимся расследованием по делу, да тем, кто оказался в нем замешан.
Через день после звонка капитана Дрисколла я получил забавную открытку от Халмера Фасса с приглашением в любое время заглянуть в “Частицу Востока” на бесплатную чашечку кофе – “молоко, сахар, трупный яд – по желанию”, – но на открытку я не ответил и в “Частицу Востока” не заглянул и больше ничего от ее владельцев не слышал.
Я знал, что Кейт захочет узнать, что случилось, хотя и не будет мучить меня расспросами. Постепенно, в ходе нескольких разговоров, я сообщил ей обо всем, чем занимался и что видел, пока меня не было дома. Ее все интересовало, и я осознал, как ей, должно быть, одиноко делить со мной мое уединение, и после этого я вообще какое-то время не мог с ней говорить. Но постепенно напряжение ослабло, и все встало на свои места.
Дома я сначала не находил себе покоя, но все равно никуда не пошел. Ничего, прошло.
В тот день, когда прекратилась жара, разразился ливень, дождь лил повсюду, как из ведра, небо было черно-серым, окружающий мир – черно-зеленым, адом – черно-желтым. Сверкала молния, гремел гром, дул порывистый ветер. Я шагал взад-вперед по дому, как лев в клетке, а Кейт почти весь день провела за кухонным столом с чашкой кофе в руке, глядя в окно.
На следующий день погода выдалась ясная, солнечная, прохладная. Земля была еще слишком сырая, поэтому я просто прошелся по заднему двору, поднял упавшие вешки, натянул между ними проволоку, очистил от грязи сложенные в кучу цементные блоки, проверил, не промокли ли накрытые брезентом материалы. Следующий день, вторник, был таким же ясным, земля просохла, можно было ее копать.
В девять часов я приступил к работе, сосредоточив наконец все свое внимание на стене. В половине первого из черного хода вышла Кейт с озабоченным выражением лица и объявила:
– Митч, пришла Робин Кеннеди. Со своей матерью. Выглянув из канавы, я спросил:
– А теперь чего они хотят?
– Робин сегодня выписали из больницы, – ответила она. – Ей давали лекарства, чтобы восстановить память, и теперь она все вспомнила. Они хотят поблагодарить тебя, Митч.
– Я не для них старался.
– Они думают, что для них, и хотят тебя поблагодарить, Митч, они ждут в гостиной.
Я окинул взглядом свою работу, но знал, что это бесполезно. Надо идти и разговаривать с этими людьми, которые, не дай Бог, до самого вечера у нас просидят.
Нет чтобы им прийти во время жары, когда я все равно не мог работать.
Я поднял глаза на Кейт и кивнул:
– Ладно.
– Робин хочет, чтобы ты видел, что ей лучше.
– Знаю, знаю. Сейчас приду, только вымоюсь сначала. Кейт знала, что я делаю это только ради нее, и это ее беспокоило. Она сказала:
– Мы будем в гостиной.
– Хорошо.
Она удалилась. Я отложил инструменты, вошел в дом, вымылся и прошел в гостиную. Робин выглядела лучше, чем тогда в больнице, но хуже, чем в первый раз.
День тянулся медленно. Они все хотели побольше разузнать про убийства, а я уже не мог припомнить всех подробностей. Меня выручила Кейт, которая в основном и вела разговор, пока я сидел и думал о своей стене.
Я снова приступил к работе только в среду.
