Мариан Леконт - Морской паук
Нелепо, не правда ли?
Итог: пять смертей, один уцелевший и одна выигравшая главный приз.
Чертова эпидемия.
Со дня на день в Пуэнте начнутся строительные работы. Дамы и господа, снимите шляпу перед пауком, безукоризненно сплетшим свою паутину.
И все же это уму непостижимо! Моя голова раскалывается, мои кишки сворачиваются, мой желчный пузырь затвердевает, мой желудок крутит, мой рассудок слабеет… слишком много пауков на потолке моей спальни. Они бередят мои мысли. Я не собираюсь быть следующей. Итак, забудьте все, что я вам только что наговорила. У меня белая горячка. Давайте лучше выпьем! Вот так, я пью за здоровье пауков, крокодилов и змей…
Наша деревня стала благоприятной средой для распространения гигантского микроба… Люди имеют тех преступников, которых они заслуживают.
Однако не рассчитывайте, что я и дальше буду играть роль поборника справедливости. У меня нет желания продолжать эту игру. Игру опасную. Я становлюсь тише воды, ниже травы.
Я пью за здоровье Скаржиля, Гренье, Пино, Катрин и полковницы! Я пью и клянусь, что больше никогда не протрезвею! В реальности намного больше мерзких созданий. Я предпочитаю розовых слонов и желтые подлодки. Это ведь все еще мое право, не так ли? Вино, ветряная мельница, борода капуцина в велюровых штанах, круглые драже и мягкий хлеб — я утоплю свое горе в хорошем вине.
Ходячее недоразумение.
Это моя последняя критическая статья. «Пикантная утка» потопила саму себя. А я, ее великий капитан, бороздящий алкогольные реки, гордо пойду ко дну вместе с ней, падшая и пьяная, как охмелевший моряк.
So long, I am poor lonely sailor[20].
Джин Фиц — ярыга, проигравшая войну с пауком.19
TERRA INCOGNITA
Дорс, 21 октября
Дорогой Матео,
Марлен проиграл войну. Он не заключил перемирие и испил свою чашу до дна.
Дом Тантины стал главным театром военных действий — местом нашей последней битвы.
Я уже не раз вот так, мимоходом, упоминала Тантину, не уделяя должного внимания этой важной персоне. Один из ее предков — моряк, живший в семнадцатом веке, капитан плашкоута, таможенного судна, охранявшего подступы к Пассу и контролирующего контрабанду соли. Тантина принадлежит к одному из самых древних родов острова. Эта деталь не такая уж незначительная, как может показаться. Ни ее старость, ни ее бедность нисколько не меняют положение дел. Она — настоящая достопримечательность Дорса, такая же значимая, как древо Свободы, посаженное на деревенской площади во времена революции, и такая же чтимая, как часовня Девы Марии. Не говоря уж о ее знании лекарственных трав, таланте целительницы, статусе старейшины, наделяющих ее таким авторитетом, который не мог быть поставлен под сомнение ни одной живой душой в деревне. Когда в семье назревает конфликт, на помощь приходит не мэр, не полицейский, ни даже кюре или пастор, а Тантина!
В те времена, когда я познакомилась с ней, Тантина, без сомненья, была самой счастливой женщиной острова. В ее без малого восемьдесят лет Тантина была круглолицей, опрятной крестьянской старушкой. Белый чепчик, который она никогда не снимала, оттенял ее гладкую мраморную, с темно-розовыми филигранями кожу, сияющую так, словно ее отполировали кусочком замши. Дополни это круглыми, смеющимися глазами, мигом поднимающими вам настроение, и крупным симпатичным носом в форме цветка ландыша, одним из тех носиков, которые не могут выражать агрессию — мягким, пухлым, каучукоподобным. В этом, невероятно свежем для ее возраста лице только морщинистый рот выдавал старость женщины. Рот, а еще одежда. Летом и зимой она носила капор, а для всех церемоний — свадеб, крещений и похорон — доставала из большого орехового шкафа знаменитый церемониальный головной убор острова — калинетку. Дует ли ветер, льет ли дождь или печет солнце, Тантина в одном и том же наряде; и на соляные копи, и в дюны, и на улицу она носила черные длинные юбки в полоску или горошек из льна или люстрина и сорочки (летом — белые, зимой — черные) с наброшенной на них широкой кашемировой шалью. Она осталась единственной жительницей Дорса, одевающейся по старинке. За исключением нескольких, неспособных оценить ее красоту туристов, никто не насмехался над ней. Ни одной шуточки, ни одного смешка, ни одного оскорбительного слова в ее адрес. И при всем том, когда Тантина рыбачила в своем шлюзе — это надо было видеть: свернув свою юбку валиком, она задирала ее до колен и крепила на бедрах веревкой.
Тантина была маленькой толстушкой, лакомкой и плутовкой. Большую часть времени она проводила, собирая растущие на лугах у соляных болот лечебные травы и грибы, а еще ежевику и малину вдоль дорог, возделывая свой огород, рыбача в шлюзе, охотясь на отмелях на песчанок, добывая креветок, устриц, вытягивая крабов из их нор, отлавливая моллюсков, вырабатывая соль. После этого она направлялась в свое логово, то есть в свою кухню, чтобы снимать скорлупу, чистить и мыть все разнообразное содержимое ее ивовых корзин, котелков и кастрюль самых разных форм. Старушка готовила консервы, которые потом, в сезон, продавала, чтобы заработать немного денег.
Она обожала хорошую компанию, и ее кухня постоянно была полна народу. Тантина никогда не была так счастлива, как в те моменты, когда к ней неожиданно приходили гости, чтобы поздороваться и немного поболтать. Она была хохотушкой и обожала рассказывать истории о былых временах. Каждый посетитель находил в ее доме теплый прием. Тантина безумно радовалась тому, что есть уши, готовые послушать бесчисленные анекдоты, которые она записала за восемьдесят лет жизни. Тантина была живой летописью Дорса. Друзья друзей были накормлены, напоены, обласканы, зацелованы с той сердечностью, которая придает сил в сегодняшние времена, когда люди привыкли делиться на кланы, племена, группы, фракции, секты и так далее.
Незачем и упоминать тебе о том, что у нее была просторная старинная кухня с огромным камином, черной чугунной печью и нависающим над ней деревянным вытяжным колпаком, окованным сверкающей красной медью. На стенах крепилась деревянная утварь, которой в прежние времена пользовались крестьяне и которая продолжала служить Тантине. Шпунтубель для стружки дерева, щетка для очистки от ила, инструменты для добычи и обработки соли и много других орудий, название которых мне не известно, так же как и то, для чего они используются.
В камине постоянно даже летом горели дрова. «В моем возрасте становишься зябким», — с извиняющейся улыбкой говорила Тантина, но на самом деле ей нравился веселый треск тлеющего дерева, его животворная сила, согревающая не только тело, но и душу.
Летом в ее доме всегда было полно народу. Однако зимой шесть сотен жителей Дорса не всегда находили время для регулярных посиделок на ее кухне. Некоторые прохожие наведывались к Тантине, но это было ничто по сравнению с веселой суматохой, царящей у нее летом. Что касается ее племянника, которого она обожала и который отвечал ей взаимностью, так тот был неразговорчив и предпочитал смотреть в маленький телеэкран, где транслировали современные хроники. С тех пор как он помолвился с Николь, Тантина поняла, что отныне она станет еще более одинокой, чем раньше. Несмотря на то, что будущая племянница любила ее, Николь хотела иметь свой собственный дом.
Нет никаких сомнений в том, что она решилась продать Марлену часть своего дома исключительно из боязни одиночества. А возможно, еще и потому, что наследство Гренье, сделавшее из Т.О.У. богача, позволило ей наконец подумать и о себе самой. Благодаря сделке, Тантина рассчитывала получить деньги и перестать сводить концы с концами.
В итоге она поддалась уговорам Марлена, который прекрасно видел, в какой нужде жила Тантина, и знал, как потворствовать ее неутоленному пристрастию к роскоши. Во время сделки он заявил, что Тантина, как и раньше, будет жить в здании, выходящем на главную улицу. Из своего окна Тантина могла наблюдать за снующими жителями деревни, перекинуться парой слов с прохожими и пригласить в свою обитель посетителей. К кухне прилегала старинная гостиная, где уже долгие годы ночевала Тантина, потому что на этаж выше нужно было подниматься по крутой, словно стремянка, лестнице.
Марлен же поселился по другую сторону двора, в превосходном старинном помещении винного склада, которое было переоборудовано в гостиную. Две просторные спальни с ванными комнатами выходили окнами на надстроенный над складом мезонин. Марлен проходил к себе через большой сад, выходящий на улицу Пре, и таким образом, жил совершенно отдельно. Что не мешало ему проводить время с Тантиной.
Я молчаливо наблюдала. Я любила Тантину и избегала разговоров о Марлене. А он не менялся. Нам удавалось не слишком часто сталкиваться друг с другом.
