Хансйорг Шнайдер - Смерть докторши
— Женщина никогда не ищет мужчину.
— А как же она это делает?
— Что?
— Находит мужчину.
Хедвиг слегка откинула голову назад, провела рукой по волосам. По губам опять скользнула насмешливая улыбка. Потом она задумалась и наконец сказала:
— Она кладет на него глаз.
— Именно это я и имею в виду. Ты бы положила на него глаз?
— Пожалуй, да. Но после сказала бы «нет».
— Почему?
— Есть в нем что-то вялое, жалкое.
— Он импотент, — сказал Хункелер, — уже семь лет, после операции на простате. И семь лет назад от него ушла жена, к лесбиянке.
— Надо же.
Хедвиг заказала рюмочку «Вьей прюн», Хункелер — «Марк-де-Бургонь». Подождали, пока принесут спиртное, чокнулись, отпили по глоточку.
— Что женщине делать с мужем-импотентом? — спросил он. — Может она по-прежнему его любить?
— Не знаю. Наверно, может остаться ему подругой.
— Как это?
— А так, сам можешь себе представить.
— Я себе представляю, что ценности он для нее не имеет.
— Нам обязательно это обсуждать? — спросила Хедвиг, и на сей раз ее глаза тоже насмешливо блеснули.
— Да. Я хочу разобраться в этой истории.
— Все вы одинаковы, все горазды хвастать: у меня, мол, самый замечательный, самый большой, самый длинный.
— Скажи, что ты думаешь, а? — попросил он.
— Я бы не стала говорить, что он не имеет ценности. Он во многом способен ей помочь. А она ему.
— Согласен. Но любовь и помощь все таки разные вещи.
Хедвиг покрутила в пальцах рюмку со сливовицей, отпила глоток.
— Я думаю, ты прав, после такой операции мужчина теряет эротическую ценность для женщины, которая его любит. Что же ей делать? Жалеть его? Но как мужчине это выдержать?
— Спасибо. Именно это я и хотел услышать.
Медленно, мелкими глотками она допила рюмку.
— Ох я и устала. Пойдем-ка домой.
Наутро около девяти его разбудил телефон. Встал Хункелер не сразу — думал, трезвон утихнет. Но не дождался.
Звонил опять Мадёрен.
— Ну ты и здоров спать, прямо как медведь. Извини, пришлось разбудить.
— Почему? Нынче ведь воскресенье.
— Вода в Рейне поднялась, бурая, словно суп. Но они все ж таки его углядели.
— Кого?
— Лакки Шиндлера. На шее у него была веревка. И возле Шмалер-Вурф эта веревка намоталась на винт моторной лодки. Иначе его бы нашли разве что в решетке Камского шлюза, если б вообще нашли.
— Господи Боже мой, — вздохнул Хункелер.
Он открыл входную дверь, впустил в дом свежий, прохладный воздух. Небо серое, в тучах, но дождя нет.
— Он что же, повесился?
— Не думаю. В таком случае висел бы где-нибудь. Скорей всего, его удавили. Тело находилось в воде явно не один час. А поскольку вода поднялась, оно все время билось о лодки. Но он тогда был уже мертв.
— Черт…
Хункелер прошел в комнату, сел у стола и закурил. Но от первой же затяжки голова закружилась, и он затушил сигарету. Вообще-то надо бы сию минуту выехать в Базель. Ведь он руководит дознанием, а Лакки Шиндлер тоже принадлежит к окружению Кристы Эрни. Но ехать не хотелось, пускай Лакки Шиндлером занимается Мадёрен.
Он вернулся в комнату к Хедвиг, оделся, глянул в окно. Мирная картина, деревья — вишня, слива, ива, тополь. Трава опять выросла чуть не по колено, пора косить. Бросив взгляд на свинарник, он заметил, что корзина с цыплятами опрокинута. Сейчас разберемся — он вышел из дома, пересек лужайку. Корзину опрокинула куница. Только и осталось, что несколько коготков да перышек.
Хункелер сходил за лопатой, вырыл под ивой ямку, закопал останки. Потом вернулся в дом, разбудил Хедвиг:
— Я принес тебе печальную весть.
Она испуганно села на кровати, прикрывая грудь простыней.
— Цыплята… Их съела куница.
Хедвиг молчала, по щекам скатились две слезинки.
— В ближайший базарный день купим в Альткирхе других. Если хочешь, опять девятерых, раз девять такое хорошее число.
— Что ж ты не следил-то? — спросила она.
— Цыплята были твои, ты — хозяйка.
— А ты вырос в деревне.
— Не будем ссориться, — сказал он. — В другой раз поставишь корзину в хлев.
— Поросенок ты, противный поросенок! — Хедвиг зарылась лицом в подушку. — Никогда мне не помогаешь!
— Неправда, помогаю. Всегда и во всем.
В кухне он поставил на плиту воду, накрыл стол. Позавтракал белым хлебом с тминным мюнстерским сыром. Лучше бы прямо сейчас съездить к Генриху Рюфенахту и потолковать с ним.
Когда Хедвиг пришла на кухню, он налил ей кофе. Двигалась она медлительно, даже как-то неуклюже, словно боялась что-нибудь разбить.
— Ты уж не сердись, что я тебя отругал…
— Ладно, — сказала она.
Около полудня комиссар поехал в Базель. Снова через Шпицвальд. Возле фермы остановился, вышел из машины, постучал в дом. Ворчунья провела его на кухню. За столом сидел Авраам, как всегда в темном костюме, ел картошку с сыром.
— Не буду вам мешать, — сказал Хункелер. — Я только хотел на два-три дня попросить у вас скарабея, которого вы нашли на лугу.
— Вообще-то я успел привыкнуть к нему и не очень хочу с ним расставаться… — вздохнул Авраам, но все же расстегнул рубашку и снял шнурок, на котором висел скарабей. — Держите. Только непременно привезите обратно. Он приносит мне удачу.
Хункелер попрощался и вышел на улицу, перешагнув через сенбернара, который разлегся перед дверью. Сел в машину и набрал телефон Эдуарда Фишера.
— Где вы сейчас находитесь?
— На Хоэ-Мёр. Стоим под навесом, на какой-то ферме, прячемся от грозы. Хотя она уже идет на убыль.
— Все в порядке?
— Да, только Нелли до крови стерла ноги.
— Я могу вас повидать?
— Да, пожалуйста. Примерно в три мы будем в гостинице «Лев» в Целле.
Хункелер пересек весь город, взяв курс на Юненг. Миновал границу, где, как в Ветхом Завете, стояли таможенники. В Юненге он постарался в точности соблюдать скоростной режим. Проезжая по мосту Европа-брюкке в Германию, увидел, что вода в Рейне здорово поднялась и приобрела грязно-бурый цвет. Вместе с воскресным транспортным потоком не спеша съехал в долину Визенталь. Слева и справа тянулись деревни и лесистые холмы, вдоль шоссе бежала речушка, но в ней вода ничуть не поднялась. Видимо, в Шварцвальде сильных дождей не было. Не доезжая до Хаузена, долина сузилась, горы стали выше. Дорога повторяла зигзаги реки, бесконечные повороты вносили приятное разнообразие. Через сорок пять минут комиссар уже был в Шёнау.
Кемпинг он нашел сразу, благодаря четким указателям. Жилые фургоны, один возле другого, навес к навесу. Кое-где под навесами играли в карты, кое-где скворчали на гриле сардельки.
Жирный запах, который он терпеть не мог. Кругом мускулистые, крепкие ляжки, светлые шорты, могучие пивные животы. Спокойный уют, несколько деланный, ведь было, пожалуй, холодновато.
По береговой тропинке Хункелер зашагал вверх по течению реки, мимо ив и ольховника. В воде громоздились каменные глыбы, за которыми наверняка стояла форель. Но рыб он не видел, поверхность слишком рябила.
Минут через пятнадцать он увидел женщину в рыбацких бахилах, высокую, широкоплечую. Она прошла несколько метров против течения, затем ловко взмахнула удилищем — леска так и свистнула в воздухе, — подвела «муху» к нужному месту и уронила на воду. Все это она проделала с величайшей сосредоточенностью, ни на секунду не отрывая взгляда от намеченного места, и попала в цель с точностью до сантиметра. На голове у нее была шляпа, украшенная тремя перышками. Хункелер узнал Карин Мюллер.
На берегу, скрестив ноги и прислонясь к стволу ольхи, сидела Рут Цбинден, читала книгу. Переворачивая страницы, она каждый раз с улыбкой бросала взгляд на рыбачку и возвращалась к чтению.
— Это и есть ваш друг? — спросил Хункелер. Рут Цбинден испуганно оторвала глаза от книги. Загорелое лицо на секунду залилось краской, но серо-золотистые глаза остались безмятежны. Она положила книгу на колени.
— Нет, подруга. Разве это так важно?
— Да нет, в общем-то.
Они стали вместе смотреть, как рыбачка, стоя в воде, снова закинула наживку.
— С каких пор у вас любовь с госпожой Мюллер?
— С середины марта этого года. Тогда она снимала в Шёнау жилой фургон. Однажды на выходные взяла меня с собой, и все стало ясно.
— А госпожа Хеммерли?
— Она знала.
Рут Цбинден провела ладонью по лицу, словно отбрасывая непослушные волосы. Потом лучезарно улыбнулась:
— Мы не ревнивы, срываем любовь там, где она растет. Вместе мы бывали только в фургоне, на выходные. В Базеле никогда не встречались. В Базеле она принадлежала Регуле.
— А теперь? Теперь и в Базеле встречаетесь?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Вечером второго июля, около двадцати одного часа, госпожа Мюллер заходила во врачебный кабинет Кристы Эрни.
