Гильермо Родригес Ривера - Четвертый круг
Улыбка исчезла с ее лица. Роман хотел было задать вопрос, по возможности облегчающий ей признание, но она сама докончила:
– Он был со мной. Мне вся эта история, как вы понимаете, выходит боком, признаваться в таких вещах не очень-то приятно, но, когда такое дело, ничего другого не остается. – Она отвела глаза. – Мы всю ночь были вместе.
Роман закурил.
– С десяти вечера и до пяти утра, не так ли?
Она кивнула.
– Хорошо, проведем еще одну проверку, и тогда все. Подождите, пожалуйста, в коридоре несколько минут.
Женщина снова улыбнулась и вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.
21 час 40 минут
Мильито припал губами к теплой шее женщины.
– Дай мне закрыть дверь, – прошептала она улыбаясь и попыталась отстранить его.
Но он еще крепче стиснул ее в объятиях, ища ее губы. Она со смехом откинула голову.
– Дай же мне закрыть дверь, – повторила она.
Он отпустил ее и, словно сразу потеряв к ней всякий интерес, плюхнулся на кровать. Женщина пошла к двери, застегивая на ходу халат, и закрыла ее на щеколду. Потом повернулась к Мильито, который лежал уставившись в потолок.
– Сними туфли, милый, а то испачкаешь простыню, – произнесла она вроде бы ласково, и все же в ее голосе прозвучал упрек.
Закинув руки за голову, Мильито, казалось, не слышал. Все так же глядя в потолок, он отрывисто произнес:
– Свари мне кофе.
На мгновение женщина посерьезнела, но тут же опять улыбнулась, обнажив свои крепкие крупные зубы. Она застегнула последнюю пуговицу на халате, который расстегнул Мильито, едва вошел. Как только она открыла, он, не говоря ни слова, притянул ее к себе и стал целовать так же жадно и неистово, как в самом начале нх связи, продолжавшейся уже почти десять месяцев. Она не сопротивлялась. Мильито нравился ей, по-настоящему нравился, и, пока он расстегивал пуговицы на ее халате и осыпал ее поцелуями, она забыла все упреки, которые готовилась ему высказать: вот уже две недели, как он не показывался, и она ничего не знала о нем.
А сейчас он развалился на кровати, словно она ему уже давно надоела. Женщина подошла к Мильито и стала стаскивать с него туфли.
– В этом доме стираю я. мой дорогой.
Она сняла мокасины и поставила рядом с кроватью. От его ног пахло потом, но ей нравился любой запах, исходивший от него. Главное, чтоб это был его залах.
Она выпрямилась, откинула курчавую прядь со лба и подбоченясь, произнесла вызывающим и в то же время насмешливым голосом:
– Что за новости, черт возьми! Являешься, накидываешься на меня с поцелуйчиками, а потом вдруг – раз, и на боковую!
Мильито бросил на нее косой взгляд, и улыбка сразу исчезла с ее лица. Он вновь уставился в облупившийся потолок, а она, пожав плечами, отошла в угол комнаты, где на небольшом столике стояла керосиновая плита, и принялась готовить кофе.
Судя по лицу, женщина была лет на десять старше Мильито. Наверное, в молодости лицо это было если не красивым, то довольно приятным, но появившиеся морщины делали еще более резкими грубоватые от природы черты. Небольшие глаза смотрели устало; толстые губы утратила былую свежесть. Это было лицо женщины под сорок пять, которой пришлось немало потрудиться на своем веку или немало пережить. А возможно, хлебнуть того и другого. Но тело ее оставалось удивительно юным: грудь была по-прежнему упругой, живот – гладким и шелковистым, ноги все так же стройны: ни синих прожилок, ни вздувшихся вен.
Она залила кофе водой, поставила кипятить на горелку и снова подошла к кровати. Мильито лежал в той же позе и курил, все так же пристально рассматривая потолок.
Женщина подождала, когда он на нее взглянет, и вдруг сказала:
– Может, я тебе больше не нравлюсь?
Он не ответил.
Тогда она медленно расстегнула халат и сбросила его на пол.
– Эмилито, – шепнула она.
Он швырнул сигарету на пол и рывком опрокинул ее на кровать.
Кофе на плите закипал.
22 часа
Вошедший мужчина был высок и худ, белокож и темноволос. Ему было немногим больше тридцати, но он заметно сутулился. Медленно переступив порог кабинета, он остановился, но не произнес ни слова. Лицо его было серьезным.
– Подождите минуту, – сказал Сьерра и вышел.
Роман поглядывал на него из-за стола, но высокий сутулый мужчина упорно не смотрел в его сторону и все так же стоял скрестив руки на груди.
Вошел Сьерра, за ним Рейна. Но мужчина даже не повернул головы в их сторону, и Роман был вынужден спросить его, указав на Рейну:
– Вам знакома эта женщина?
Мужчина поднял глаза, и его лицо сразу преобразилось.
– Конечно, – сказал он с улыбкой, – такую женщину невозможно забыть…
Рейна пронзила его взглядом, но это ничуть не смутило говорившего.
– Не далее как… Когда же это было? Да, она была у нас позавчера вечером, – продолжал он, глядя то на Романа, то на женщину. – Я как раз заступил на дежурство и… – Мужчина снова всмотрелся в Рейну и вдруг застыл с широко раскрытыми глазами. Потом повернулся к лейтенанту и, прищелкнув пальцами, воскликнул: – Господи! Так ведь она приходила с мужчиной… – И торопливо заговорил, размахивая своими длинными руками: – С тем самым, кого я видел здесь вчера! А я еще сказал, что не помню, видел ли я его. Как же я его подвел! Но теперь я уверен: они были позавчера у нас и ушли уже утром, к концу моего дежурства… Да, совершенно точно. – Он помолчал, а потом повторил как бы про себя: – Как же я подвел этого человека…
Роман улыбаясь откинулся на спинку кресла.
– Что ж, – сказал он, – полагаю, все разъяснилось. Вы оба свободны.
Сьерра закрыл дверь за Рейной и служащим гостиницы.
– Это называется выборочной памятью, – сказал он, покатываясь со смеху.
– Перестань, Сьерра, – Роман и сам не мог сдержать улыбку, – и распорядись, чтобы Фело Карденаса освободили. Пусть ему сделают строгое внушение и отпустят восвояси.
– А ведь Куко Масорра искал тогда Рейну, – заметил Сьерра, все еще улыбаясь, и снял телефонную трубку.
– Наверняка, – согласился лейтенант. – И все-таки разыскал эту таинственную женщину.
Скрипнула дверь, на пороге возник Кабада.
– Все готово, – сказал он, протягивая Роману небольшой конверт.
– Прекрасно. – Лейтенант заглянул внутрь. В конверте лежала фотография человека, уже знакомого ему по фотороботу. Однако снимок, сделанный с натуры, был отмечен той печатью характерности, которую не передаст ни один фоторобот. Лицо на снимке казалось еще более костлявым, а взгляд исподлобья – еще более мрачным. Щеки заросли густой щетиной. Это было одно из тех лиц, которые никогда не выглядят чисто выбритыми. – Теперь у нас на него все есть. – Роман передал конверт Сьерре, закурил и вышел из-за стола. – Отправляйся спать, Кабада, завтра дел будет не меньше. Никак не меньше. – И к Сьерре: – А ты узнай телефон Лабрады, пора ему дать нам кое-какие объяснения.
Уже подходивший к дверям Кабада вдруг резко остановился.
– Лейтенант, – сказал он, – за всей этой беготней у меня совершенно вылетела из головы одна вещь. Зато теперь я убью сразу двух зайцев.
И Роман увидел, как он достает из кармана какую-то бумажку.
– Вот телефон Лабрады.
Лейтенант с недоумением посмотрел на Кабаду, взял бумажку, но, еще не успев взглянуть на нее, вдруг понял, что номер Лабрады – 30-9107, тот самый, что был записан на клочке линованной бумаги, обнаруженном в кармане у Тео Гомеса.
22 часа 30 минут
Она лежала рядом с ним. Ей было холодно, но она не подумала накрыться и так и лежала обнаженная, обхватив плечи руками. Мильито, прикрытый краешком простыни, смотрел в потолок и курил.
Комната освещалась лишь слабым светом из маленькой ванной. За дверью в коридоре время от времени слышались голоса и шаги.
– Эмилито, – позвала она, повернувшись к нему.
Он не ответил.
– Что с тобой, моя радость?
– Ничего, – пробормотал он, не глядя на нее.
– У тебя случилось что-то, – настаивала она. – Почему ты мне не расскажешь?
Мильито в последний раз затянулся и швырнул окурок на пол. Потом встал и направился в ванную. Она слышала, как он помочился, вымыл руки и прополоскал рот. Вернувшись в комнату, он вновь улегся на кровать.
– Пожрать есть что-нибудь?
– А что тебе приготовить? – спросила она нежным голоском.
– Все равно.
– Ты так мне и не расскажешь, что с тобой? – Она погладила его по лицу.
Мильито резко оттолкнул ее руку.
– Я тебе уже говорил, что не люблю, когда трогают мое лицо, – сказал он со злобой. – А ты продолжаешь.
Она состроила обиженную гримасу, встала, накинула халат и спросила с раздражением:
– Яйцо, рис и бананы?
– Любое дерьмо, – отозвался он, уже сидя на постели и надевая туфли.
Она мельком взглянула на него, подошла к полке, что висела над керосиновой плитой, достала оттуда парочку зеленых бананов и, взяв один, принялась очищать его ножом.
