Иван Мотринец - Красиво жить не запретишь
Томиться в ожидании им не пришлось. В палате появился опер Кирильчук и высоким мальчишеским голосом пропел в лицо Иволгину:
— Товарищ майор, на выезде из города, что по Городокской, за мостом, обнаружена перевернутая машина «Жигули». Водителя, пострадавших не нашли, хотя в салоне кровь.
— Кто обнаружил? — Иволгин непроизвольно похлопал правой рукой по карманам утепленного плаща. «Позабыл майор, что вновь бросил курить», — мимоходом отметил Скворцов и застегнул собственную куртку. Отдав несколько лаконично жестких приказаний, в том числе — обзвонить больницы, Иволгин вместе со Скворцовым и еще двумя операми выехал на Городокское шоссе.
9Наташа стояла у высокого окна.
Солнечный луч, будто гениальный художник, высветил ее легкий, безукоризненный профиль, и как бы споткнувшись об одежный шкаф, разломился бликами на туалетном столике, заставленном флаконами, баночками, коробочками.
Жукровскому чрезвычайно понравилась эта оптимистичная, полная света и покоя картина утра. Тревожное пробуждение, к которому он уже привык и которое считал теперь естественным, мгновенно сменилось блаженным расслаблением, а затем и благодарностью этой изящной веселой колдунье у окна.
— Открываю глаза и не верю самому себе, в комнате сразу два солнышка.
— Доброе утро! Вставай, втроем нам будет веселей.
— Боюсь нарушить чудную композицию! В таких случаях все реалисты, вроде меня, восклицают почему я не художник?!
— А любая земная женщина идет в таких вот случаях готовить завтрак.
— На-та-ли! Да ты и впрямь похожа на свою красавицу-тезку Натали Гончарову.
— Женщину кормят словами, а мужчину — ну хотя бы бутербродами и кофе. Или тебе чай?
— Поцелуй, кофе и, так и быть, бутерброд.
Но Наташа, сияющая и смущенная одновременно, уже выскользнула из спальни, Жукровский, сделав несколько дыхательных упражнении, а затем и пару силовых, покончил с сопливой расслабленностью и, накинув приготовленный с вечера халат, взяв необходимые туалетные принадлежности, направился в ванную.
В квартире жили не просто хорошо обеспеченные люди, а знающие толк в удобствах и уюте. Кто он, муж Натали? Если это он запечатлей на портрете в замысловатой, резной раме, то ситуация яснее ясного: «старый муж, грозный муж…» Хотя мужчина на фотографии отнюдь не выглядит старым, тянет эдак на пятьдесят, интеллигентность, чувство собственного достоинства, легкий налет ироничности именно таким жены наставляют рога.
Бреясь и продолжая размышлять на приятную тему, Жукровский, справедливости ради, присовокупил сюда же и следующее собственное наблюдение: подобных мужиков превыше всего ценят их коллеги-женщины, причем, почти любого возраста. А этого, вишь, к экзотике потянуло.
Наташа же, при ее наружном совершенстве, обыкновенная баба и в данную минуту ее радости и волнения в том, чтобы удался завтрак. Современный поэт точно выразился о мужиках: «Вы, умные, знаете все о природе, а вот русалку целует дурак!»
Жизнь прекрасна, пока можешь урвать у слепой судьбы утра, подобные нынешнему, «заседание продолжается» — нет более колоритного героя в советской литературе, чем Остап Бендер. Два полуинтеллигентных молокососа воссоздали на бумаге вымечтанный ими образ настоящего мужчины. Недосягаемый, в силу ряда причин, для самих создателей.
Выйдя из ванной, Жукровский убедился, что прекрасное утро далеко не исчерпало обещанные дары. В гостиной был накрыт стол, умеренно громко пел, разумеется, о любви, Джо Дассен, из другой двери входила Наташа с кофейником, свежая и прелестная.
— Извини, через десять секунд буду готов. Никак не предполагал, что изящные твои ручки способны на столь быстрое волшебство, — Жукровский был еще в халате и ощутил даже легкое смущение при виде вызывающе красивой женщины, успевшей, действительно немало: прическа, легкий макияж, белоснежная паутинка огромной шали, подчеркивающая текучую плавность женского стана. Да и умело сервированный стол тоже требовал времени. Что ж, эти несомненные признаки женской заботы и благодарности облегчают Дальнейшие шаги.
Завтрак, разумеется, затянулся. И уже не Наташа, а Жукровский дважды готовил кофе по-турецки. Разговор не требовал особого внимания и изобретательности, ибо шел по заранее намеченному Жукровским руслу.
— Это судьба, — серьезно сказал он Наташе. — Можешь, разумеется, посмеяться, но… Встретив тебя, уже не смог позабыть. И вот я здесь. Ты — рядом. Черт знает каких усилий этот приезд мне стоил, но я нисколько не жалею о том, что верх взяли чувства.
Какая женщина не расцветет от подобного признания, какая — усомнится в нем! И Жукровский без труда склонил Наташу на поездку в Кишинев. В Одессе, безусловно, хорошо, думал он, только береженого Бог бережет. Кишинев — другая республика, там у милиции, надо полагать, собственных дел хватает. И не станет она специально, в полную меру возможностей и сил, разыскивать некого врача. К тому же, поговаривали, в Молдавии нет проблем с покупкой золота. Хотя именно эту проблему следует обдумать особенно тщательно.
Со сберкассами иметь Дело опасно, возить наличность с собой — равносильно безумию, а золото в этой уникальной стране умные люди запасают впрок, ибо сиюминутно превратить золото в деньги — почти наверное значит их потерять.
Жукровский в конце концов остановился на некой комбинации; наличность — сберкнижка — золото. Это сулило выживание при любом предполагаемом сбое в цепи. Ну, и женщин на его век хватит, здраво размышлял Жукровский, пока Наташа ходила выбивать себе отпуск на неделю, без содержания, конечно, и, конечно, по семейным обстоятельствам.
Уладилось довольно быстро, и, не тратя времени на обед, а обойдясь бутербродами, овощами, вином и кофе и прихватив с собой достаточно и питья, и отличной закуски — хотя Наташа уверяла, что с тем и с другим в Кишиневе нет проблем, они около двух часов выезжали уже из Одессы.
Наташа в роли штурмана оказалась ненавязчиво полезной, да и вообще красивая женщина в машине — лучшее средство от бдительности ГАИ. Трасса, по советским стандартам, была приличной, но все же утомила Жукровского и интенсивностью движения, и частотой гаишных постов. Осталось позади несколько симпатичных, броско отделанных придорожных кабаков, уже на молдавской территории. «Каса марэ», — назвала их Наташа, объяснив, что это заведение типа нашей чайной, но, разумеется, покультурнее, или вроде чайханы под Душанбе. Из чего следовало, что молодая женщина успела попутешествовать, во всяком случае, по «единому советскому пространству». Но мужчина за рулем предпочел не развивать столь многообещающую тему.
Как хорошо известно большинству наших сограждан, многие строжайшие запреты в советском общежитии легко и безопасно преодолимы. Жукровский как раз решал для себя, какая купюра, вложенная в паспорт, откроет дверь уютного номера в гостинице, когда заговорила Наташа:
— Знаешь, милый, в Кишиневе у меня есть пара приятельниц, но мне бы не хотелось, понимаешь…
— Меньше всего я хочу чем-то тебя расстроить, огорчить. Мы ведь решили: устраиваем праздник, и никто нам больше не нужен. Подъедем в приличную гостиницу — договоримся.
— Я слышала, что как раз проще всего устроиться в самой лучшей гостинице, она стоит на центральной площади и, кажется, ведомственная. Чуть ли не Совета Министров. Если, на наше счастье, в эти дни в Кишиневе не идет какой-либо съезд, чудненько устроимся.
Жукровский кивнул, ласково пожал руку Наташи, но чего ему меньше всего хотелось, так это попасть в совминовскую гостиницу.
— Там ресторан роскошный, — говорила уверенно Наташа, — стильный, небольшой, приличная публика, вина — волшебные. В общем, лучшее знакомство с молдавской кухней там я тебе гарантирую.
Они уже въезжали в Кишинев. Жукровский, вполуха слушая женскую болтовню, успел кардинально изменить ближайшие планы. К черту совминовскую и прочие гостиницы, ему «светиться» там ни к чему. Нужна частная, уютная квартира с разумными хозяевами. Однако, не устраивать же здесь, в черте Кишинева, семейную сцену! И Жукровский устроил расклад по собственному усмотрению, выдержав «бон тон».
В ближайшем киоске «Союзпечати» приобрел справочник Кишинева, первым делом отыскал адрес ювелирного магазина в центре, определил по схеме, как к нему проехать, а дальше пошло без заминки. Наташа замурлыкала от удовольствия, облюбовав и надев на тонкий пальчик колечко, делающее честь ее вкусу, судя хотя бы по цене.
Они зашли также в ЦУМ, где, весьма кстати, Жукровскому удалось приобрести полдюжины сорочек тираспольского производства и вполне импортного вида. Наташе он преподнес отрез ярко расцвеченного, тончайшего шифона, вошедшего в моду спустя не одно десятилетие и по этой причине не появляющегося в свободной продаже во Львове — городе элитного распределения и процветающих коммерческо-спекулятивных структур.
