Петер Андрушка - Избранное общество
После ужина Калас направился в деревню. Прогуляться. Дома вдруг сразу стало тесно – а на улице так хорошо! События последних дней, как бы он ни пытался подходить к ним со спортивными мерками, его взволновали. Не надо было торопиться на пенсию, размышлял он, уже шагая по улице, только скучаю и придумываю всякие глупости. Привык к людям, а теперь, когда вокруг только голые стены, стал совершенно беспомощен. Игнац Джапалик оклеил свою квартиру обоями, повесил несколько цветных фотографий – воспоминаний о разных событиях в жизни… А что повесить на стены мне? Какие у меня воспоминания? Правонарушители, преступники, бродяги…
По крутому склону он вышел к железной дороге, ходил по путям, пробирался между вагонами, из которых железнодорожники собирали составы. Кто бы лет двадцать назад сказал, что когда-нибудь в Важниках будет такой железнодорожный узел! Вместо четырех колей – четырнадцать, и все забиты локомотивами! На кладбище за железнодорожной станцией под развесистыми, еще не зазеленевшими кронами терновника и акаций Калас нашел могилы родителей. Завтра надо будет тут немного прибрать – задал он себе новую задачу, и при мысли, что когда-нибудь его могилу некому будет привести в порядок, кольнуло в груди. Он пошел по посыпанной гравием дорожке, торопясь покинуть кладбище.
Возле старой школы за колокольней присел на скамейку.
Село что-то тихо мурлыкало. Вопреки прохладной погоде отовсюду веяло весной: из парка перед колокольней, с газонов вокруг памятника освободителям, из садов, с крылечек и из полуоткрытых окон. Деревенские дома глубоко вдыхали ароматный весенний воздух. Огородники с трогательной заботливостью следили, чтобы температура под ребристым сводом парников не упала ниже двадцати градусов, и обогревали перекрытые полиэтиленом длинные туннели керогазами или обыкновенными дровяными печурками, нашлись и такие экономные, которые обходились электрическими лампами или даже свечками, – и все дружно вели подсчеты, прикидывали, стараясь определить, сколько заработают на салате, на сладком перце, огурцах, помидорах… Налоговые обложения убивали их естественную, можно даже сказать, врожденную инициативу, их ласковое общение с землей. Огородники поносили всяческих чинуш, бродивших по их садам и замерявших парники, старались подольститься к заготовителям, которые, скупая овощи, применяли тактические ухищрения, мудрили, играли на нервах сельчан, потому что тоже хотели получить свою долю, поживиться за их счет. Но все равно люди выращивали овощи, гнули спины над грядками с рассадой, поливали, любовались первыми всходами, жили своим трудом и ради своего труда. Заманчивый мираж прибыли, денег – безотказный и действенный мотор, хотя чулки, где обычно хранят свои сбережения трудолюбивые крестьянки и рачительные хозяева, начнут наполняться только в пору, когда из деревни потянутся доверху наполненные грузовики, везущие овощи горожанам, которым для поддержания здоровья необходим постоянный приток витаминов.
Эти мысли принесли Якубу Каласу внутреннее облегчение. Точно кто-то перерубил путы, связывавшие его тело, стягивавшие его, душившие. Он глубоко вздохнул. «Завтра же пойду к старому Лакатошу и извинюсь, – решил он. – Зачем надсаживаться, спорить, жить в напряжении и конфликтах? В конце-то концов, что я знаю об Игоре? Может, и впрямь бью мимо цели?» Калас шагал вниз по сельской улице. Хоть осмотрю все как следует. Живу тут и ничего не знаю, не вижу, прячусь от людей в своей развалюхе, точно пустынник, а другие тем временем строят красивые дома. Перестроил дом и Лакатош, с умом воспользовался дедовским наследством, из старых стен соорудил целый дворец. Вот что значит хотеть и уметь жить!
История с Крчем не выходила из его головы. Мысль даже работала как-то легче. Возникали новые соображения: какая, например, связь между Алисой и Любомиром Фляшкой, между Фляшкой и молодым Лакатошем? И верно, суть не в том, что оба молодых человека знакомы с красивой девушкой. Интересней другое – если фотограф поставляет, и явно в широких масштабах, изображения голых девиц для своих ближайших знакомых, то Игор Лакатош, благодаря своему деду, имел дело с нагими девчонками еще с детских лет. Вслух об этом тогда никто не говорил, зато длинные языки, щедро сдабривая пикантные вести желчью и завистью, шепотом разносили их по селу. Долго еще толковали, что, пока старый Лакатош испытывал платонические наслаждения, дав волю старческой извращенности, внук подглядывал в дверную скважину и тоже получал немалое удовольствие. А позднее, мол, вымогал у некоторых несовершеннолетних исполнительниц стриптиза и более существенную приязнь. Да неужто же люди, объединенные общими интересами и слабостями, не изыщут возможность как-то продолжить сладострастные утехи? Вполне вероятно. Однако тут вновь возникает неприятный, назойливый вопрос: как все это связано с Беньямином Крчем? И вообще – связано ли? Со времени, когда старик греховодничал, прошло лет десять-пятнадцать. Старшина постепенно склонялся к мысли, что в поисках убийцы, скорее всего, натолкнется на что-то совсем другое, на что-то вроде «сельской мафии».
Еще бы хоть немного уверенности, что он на правильном пути, что напал на след! След – залог успеха! Без следа с места не сдвинешься. С другой стороны, его злило, что он поддается сомнениям, хотя фактов, записанных в его блокноте, с лихвой хватило бы, чтобы уличить преступника. Недавно – скажем, еще вчера, еще час назад – Калас так и думал. Но село не давало сосредоточиться. Оно жило слишком здоровой жизнью, чтобы искать здесь злодея. Все говорило в пользу несчастного случая. Ведь в таком нормальном, живущем заведенным порядком обществе никто не желает смерти соседу. «Видно, недостает мне настоящего следовательского опыта, – решил он. – Так я скоро превращусь во всеобщее посмешище. Даже в трактир боюсь заглянуть. Каждый на меня косится и скалит зубы. Болван из болванов позволяет себе показывать на меня пальцем. А почему бы и нет? В конце концов, кто я такой? Чем я мог заслужить их уважение? Чем вообще человек заслуживает почет? Тем, что совершает бессмысленные поступки? За годы службы я так ничего и не достиг, а теперь вдруг надумал прославиться? Однако знать бы, кто разнес на хвосте, что я занимаюсь делом Крча? Да и распространял ли кто эту новость? Может, сплетня возникла сама собой? Люди думают, сопоставляют… Заметили, что я был у Юлии. До того сиднем сидел дома, а тут шныряю по селу! Подозрительно! Деревенский житель – натура тонкая, а времени подмечать, что творится вокруг, у него предостаточно».
Перед трактиром Калас сказал себе, что войдет. Закажет рюмку водки и кружку пива. Посидит, говорить ни с кем не будет… Пускай думают, будто изображает из себя важную персону. Еще неделька – и он поставит односельчан перед неопровержимым фактом. Он докажет, что Бене Крч отправился к праотцам не по божьей воле! Кое-кто славненько шарахнул Бене по башке. И он ткнет пальцем в того, кто это сделал.
У входа Калас встретил председателя кооператива, и демонстративный заход в трактир не состоялся.
– Как поживаешь, Якуб? – спросил председатель. Ироническая улыбка блуждала и на его лице.
– Отлично, – похвастал Якуб Калас. – Просто здорово. Вот собрался немного смочить глотку пивом.
– Могу попотчевать тебя дома вином, – предложил Игнац Джапалик. – У меня отличное вельтлинское зеленое. А если захочешь – и красное.
– Было бы недурно, – равнодушно проронил Калас. – Да только не хочется отнимать у тебя время.
– С удовольствием посижу с тобой, Якубко. Нам ведь есть о чем потолковать, – таинственно, как-то вызывающе произнес председатель. – Нам двоим всегда есть о чем побеседовать. Мы с тобой не будем вести мудреных речей об отчуждении. Но меня кое-что беспокоит, не думай, не одного тебя. Например, что ты тут у нас живешь каким-то отшельником. Не приди ты ко мне несколько дней назад, я бы и сам, ей-ей, не знал, что ты вернулся домой, что снова поселился у нас. Дошли до меня и кое-какие слухи, но встретить тебя в селе – это уж просто чудо! Не удивляйся, я бы сказал: рот разинешь, завидев тебя!
– В деревне каждый знает о каждом, – равнодушно заметил Якуб Калас.
– Ясное дело, – согласился председатель и тут же добавил: – В старой деревне, братец ты мой! Есть такие люди, которым делать больше нечего, как только шпионить за другими. Мы – жертвы современной эпохи, с нас хватает и собственных проблем.
Обычные разговоры на давно знакомую тему утомляли Каласа. И он предпочел выложить начистоту:
– Был у меня старый Лакатош. Говорит, чтобы я не болтал лишнего про его Игора. Не знаю, откуда он взял, будто я интересовался его внуком?
Председатель – руки в карманах – напрягся и через силу рассмеялся:
– Вполне можно было предположить! – Он потрепал Каласа по плечу и снова вложил руки в широкие карманы. – Пошли, я объясню тебе по дороге. – И действительно стал объяснять: – Я ему говорю: папаша, что опять натворил ваш внучек, отчего им интересуется милиция? Тем более – милиция на пенсии, ха-ха! Разве мог я предвидеть, что старик не понимает шуток? А он рассвирепел. Чуть не лопнул от злости, но я его успокоил, как на духу – успокоил… Предупредил, чтобы не валял дурака. Значит, он все-таки был у тебя? Ясное дело, это на него похоже! Старый Матей явился на прием! Теперь люди стали слишком чувствительны, не знаешь, кому где наступишь на хвост. Я уж и так стараюсь помалкивать, не ввязываться в споры.
