Андрис Колбергс - Человек, который перебегал улицу
В течение нескольких часов орудия производства были перепрятаны в надежное место, а пресс-формы уничтожены. На неопределенное время фирма прекратила свою деятельность.
Неопределенное время продолжалось вот уже почти полгода, когда к Зутису явился Альберт Цауна и предложил ткань. Зутис поначалу категорически отказался, но обещал подумать. Чтобы по-хорошему отделаться от старого друга.
Глава 4
Вряд ли кто знает, когда зародился азарт, но и без доказательств каждому ясно, что вначале был азарт и лишь потом появились гладиаторы, доспехи и награды для победителей турниров — дама сердца, оторвав рукава от своего платья, дарила рыцарю, и тот прикреплял их к шлему. Азарт — порок, такой же древний, как этот мир, и он исчезнет, когда исчезнет последний хомо сапиенс, если только к тому времени его мозг не заменит электронно-вычислительная машина, а глаза — фотоэлементы.
Вилберт Зутис был расчетлив, казалось, что уж у него-то с азартом нет ничего общего, однако этот порок, как виноградная лоза, цепко обвил устойчивое древо расчетливости — и Вилберт Зутис потерял способность ориентироваться.
Если поначалу он категорически отверг предложение Альберта Цауны и только приличия ради пообещал о нем подумать, то через неделю он уже был не столь категоричен. Его можно было понять: изрядное время он мучился бездействием. Цауна, сам того не ведая, включил мыслительную систему Зутиса. В первый день система сказала: «Не связывайся с тканью, ничего хорошего из этого не выйдет! Ткань — имущество государственное, а государственную собственность уголовный кодекс охраняет особенно бдительно. И наказание за хищение государственного имущества особенно сурово».
Нет, на первых порах Зутису было абсолютно ясно, что его в это предприятие не втянут. Ни за что. Никогда!
И все же истомившееся от бездействия воображение уже перемешивало свои карты и раскладывало пасьянсы. Вскоре у безошибочного и бесповоротного заключения появились контраргументы. Запретный промысел он пока забросил. Хорошо, если через несколько месяцев его можно будет возобновить, но придется менять вид продукции и доставать новые пресс-формы, за которые опять надо будет выложить огромные деньги, то есть отдать почти все, что у тебя, Зутис, имеется. Потом снова нанимай рабочую силу, ведь прежние работники почти ежедневно приносят себя в жертву зеленому змию, а того, кто так не делает, все равно нельзя нанять — первые сразу смекнут, в чем дело, а завистники — народ опасный. И где гарантия, что они не станут поклоняться тому же змию? Куда ни глянь — везде одно и то же. Тракторист, не опохмелившись утром, уже не может завести трактор. Погодите — эти трактористы сравняют с землей не только запретный промысел, но и всю индустрию.
А не поддающиеся прогнозированию стихийные бедствия, вроде милиции и дурацкой ревности? Если бы мужу Марты самому пришлось покрыть те убытки, которые нанесла Зутису его ревность, он не раздумывая пожертвовал бы десятком жен.
Будущее запретного промысла теперь уже не казалось цветущим розовым садом, где по усыпанным гравием дорожкам прогуливаются мадонны в длинных белых платьях, теперь оно представлялось трассой мотокросса в осенний дождливый день, где под каждой лужей может скрываться глубокая яма и на каждом повороте мотоцикл может занести, где на спуске с любого пригорка можно свернуть себе шею.
Свернуть шею можно и на цауновской ткани. Тридцать метров в день — это дело крупное! За такое грозит суровая кара, но и деньги можно иметь большие. Нет, конечно же, Зутис не станет таскаться по магазинам с тюками под мышкой и предлагать их. Это обычная ткань, какой в магазинах завалены все прилавки, у покупателей она пользуется не бог весть каким спросом, хорошо, если продавцы дадут за нее полцены. Но и это не главное, можно отдать и за полцены, главное в том, найдутся ли потребители. За неделю он исчерпает все возможности и придется ждать следующей весны. Стоит ли рисковать ради нескольких сотен? Конечно же, нет! В детстве он рисковал, воруя с витрин банки с консервами, копченую селедку и черствые булочки, но тогда он рисковал из-за голода. Совсем другое дело — рисковать, когда урчит в животе, теперь же ради пропитания ему рисковать не нужно.
Зутис взял карандаш и от скуки начал подсчитывать. Тридцать метров — десять костюмов. Десять костюмов умножить на сто — тысяча рублей. Тысяча рублей! Подкладка, бортовка, пуговицы и пошив — уж так и быть, не сию же минуту кошелек раскрывать, — минус сорок. За десять костюмов четыре сотни. Чистой прибыли…
Шесть сотен чистой прибыли. Шесть сотен в день!
Зутис пересчитал еще раз и подскочил.
Шесть сотен барыша в день!
Он стал насвистывать старый куплет «Если станешь ты богатым, будут девушки любить».
Шесть сотен. Но на сколько это человек?
Закройщик, Цауна, найдется еще кто-нибудь… Тут нечего гадать на кофейной гуще, все это необходимо досконально выяснить! И он надел шапку, решив отправиться к Цауне. Теперь уже азарт вел его на поводке, как собачонку, — да, такой доходной фирмы у него еще никогда не было. Такой доходной фирмы ни у кого еще не было.
После обеда Цауна позвонил Вильяму на работу и пригласил поужинать.
— Послушай, старик, — сказал Цауна, разрезая отбивную. — Твое финансовое положение совсем не блестяще, ведь я понимаю, что тебе не хочется спрашивать Беату о квартире… Не хочешь его улучшить?
— Тебе опять нужен костюм?
— Нет. Тот человек, с которым я говорил, подумал.
— Про ткань?
— Да. — Отбивная была сочной и мягкой.
— Ничего не выйдет. Не могу же я выносить тюки из цеха!
— А экономить можешь? Можешь. За это будешь иметь три тысячи в месяц. Остальное тот человек продумает сам.
Вечером они встретились у Цауны. Зутис хотел знать о цехе кое-какие подробности и каким образом продукция из раскройного цеха попадает в пошивочный. Он был доволен тем, что одна дверь склада полуфабрикатов ведет прямо на улицу, а другая — в раскройный цех. Но больше всего он обрадовался тому, что завскладом действительно собирается на пенсию.
— Главное — без суеты, — сказал Зутис на прощание. — Без суеты и тихо. Мышей надо ловить тихо!
Идя домой, Вильям опять решил, что все это пустая болтовня.
Глава 5
Сигарета была немного влажной и потому горчила. Зутис, морщась, выкурил ее до половины, но больше не мог — открыл боковое стекло «жигулей» и выбросил.
Надо купить другие, подумал он, и завернул на улицу Стучки, где был киоск, торгующий табачными изделиями и разной мелочью. Как он и ожидал, пришлось проехать довольно далеко вперед, пока наконец отыскал место, где можно было поставить машину.
Зутис запер «жигули» и, дрожа от холода, пошел в обратном направлении к киоску — в машине было тепло, пешком он обычно не ходил, поэтому пальто с собой не брал. Теперь он пожалел об этом: тонкую кожаную подошву туфель и пиджак мороз легко прокалывал своими длинными иглами.
У киоска в очереди нетерпеливо переминалось несколько человек, и Зутис встал за добротным зимним пальто из темно-зеленого драпа с большим каракулевым воротником.
— Покажите мне, пожалуйста, гаванские сигары, — попросил низкий мужской голос, раздавшийся из большого воротника.
Нашел место канителиться, зло подумал Зутис — дать бы такому коленом в зад.
— Две, — мужской голос выбрал самые дешевые.
Получив свою пачку «Риги», Зутис хотел было уже бежать прочь, но увидел, что купивший сигары стоит тут же в сторонке и изучает фирменный знак на покупке. И узнал его.
— Привет, Джонг! — воскликнул Зутис.
Лицо Джона, которого звали и Джонгом, расцвело в широкой улыбке.
— Здорово!
Арвида Флоксиса перекрестили из Джона в Джонга в камере предварительного заключения. Из-за бритой головы — узкую полоску усов на верхней губе оставили, чтобы свидетели на суде могли его узнать, — впалых щек и немного раскосых глаз Джонг походил на китайца, хотя его фигура была весьма объемиста.
— Побежали к машине, а то я замерзну, — предложил Зутис.
— У тебя машина?
— Теперь у каждого порядочного человека есть машина.
— Ну, ну…
* * *Домишко Бенаровичей был расположен в глубине леса, довольно далеко от колхозного центра. Все в округе называли его по-прежнему домом Бенаровичей, хотя Эрна уже довольно давно жила здесь одна. Она работала телятницей: старый Бенарович в свое время построил такой скотный двор из камня, что не надеялся уж и за двадцать лет разделаться с долгами, но грянула война, ссудно-сберегательные общества ликвидировали, долги погасили, потом коллективизация, и в конце концов колхоз получил, хотя и отдаленный, зато хороший хлев для телят, а единственная дочь Бенаровича Эрна удостоилась чина телятницы; но бог не дал старику дожить до этого.
