Виктор Пронин - Человеческий фактор
– В чем, например?
– В алчности, – Михась и в упор посмотрел на Алика.
– Да ладно тебе, – махнул рукой Алик, но Михась понял – угадал. – Тоже еще... – продолжал ворчать Алик, с каждым словом все больше впадая в конфуз и неловкость.
Последнее время оба охотно затевали разговоры пустые, легкие и как бы даже ни о чем. Не потому что поглупели, причина была в другом – эти разговоры не мешали думать о главном. А главное приближалось неотвратимо. Они особенно остро это почувствовали, когда увидели наконец человека, которого предстояло убить. Или, как они иногда выражались, завалить, как можно завалить кабана, лося, корову. Это словечко облегчало сознание предстоящего, в нем была даже усмешка, дескать, о чем речь, ребята, дело-то простое, минутное, можно сказать.
Завалили и завалили, подумаешь...
Оказывается, не так все просто, что-то стоит поперек, что-то невидимое, но существующее, казалось, иногда даже рукой потрогать можно, это нечто...
– Машинку освоил? – спросил Алик.
– С закрытыми глазами, – Михась выдвинул ящик стола и с грохотом положил пистолет на табуретку.
Оба уставились на пистолет, потом медленно подняли головы и посмотрели друг на друга. С самого начала само собой решилось, что стрелять будет Михась. И заказчик вышел именно на него, и звонил только ему, с ним вел переговоры, а Алик оказался на вторых ролях и не пытался изменить положение. Сейчас ему мучительно хотелось взять пистолет, ощутить его тяжесть, холод, значительность, но он остановил себя, сообразил, что если возьмет, то тем самым даст Михасю право поменяться ролями – если так уж полюбилась тебе эта игрушка, то стреляй.
И Михась это понял и выжидательно посмотрел на Алика – возьмет или не возьмет?
Алик не взял.
– Красивая штучка, – только и сказал.
Искушение, которому подверг его Михась, Алик выдержал. С легкой досадой Михась взял пистолет, опять вбросил его в ящик и резко задвинул в стол, так что пистолет громыхнул еще раз там, в темноте ящика. Михась выразил если и не пренебрежение к пистолету, то хотя бы подтвердил свою независимость, непокорность перед угрюмой железкой.
– Ты поосторожней, а то еще сам по себе бабахнет, – опасливо предостерег Алик.
– Не боись, на предохранителе. Я думаю вот что... пора к Фатиме сходить.
– А чего зря светиться-то?
– Надо.
– Не понял?
– Нам надо светиться, – сказал Михась, поднимаясь с кушетки. – Постоянно надо светиться. Пусть все думают, что ничего не произошло, что у нас продолжается прежняя жизнь, пустая и бестолковая, что мы шастаем по друзьям и знакомым, клянчим в долг, поскольку нам, гунявым, даже пива не на что купить. А если мы повсюду исчезли, если не видят нас у Фатимы и в других местах, все решат – что-то с придурками случилось. Или денег раздобыли и не появляются, чтобы не отдавать долги, или еще чего похуже. Врубился?
– Михась, – сказал Алик задумчиво, – какой ты все-таки умный! Вот только теперь я понял – все у нас получится, мы выйдем сухими из воды. Даже не замочив хвоста, как говорили древние китайцы.
– Точно китайцы? – требовательно спросил Михась, заправляя рубашку в штаны. – Ты ничего не перепутал?
– Ну не знаю... Может, японцы... Или эти... Как их... Чукчи.
– Неважно! – весело ответил Михась. – Главное, чтоб они говорили про мокрый хвост. Все! Вперед! Фатима ждет! Истосковалась, наверное, изрыдалась! Утешим красавицу, хлопнем по кружке.
– Я бы и вторую осилил, – задумчиво произнес Алик.
У Фатимы все было как обычно. Сама красавица блистала восточной улыбкой из-за стойки бара, а увидев постоянных своих посетителей, которые в последнее время почему-то пренебрегали ее заведением, легко взмахнула смуглой рукой, приветствуя их, показала взглядом потрясающих своих глаз на свободный столик.
В углу привычно сидел угрюмый мужик, с ненавистью уставившись на пустую рюмку, стоявшую перед ним. Закинув нога на ногу и поигрывая носком блестящей туфли, сидел знакомый хмырь, который когда-то угостил их пивом, а потом несказанно удивился, когда они вернули долг да еще и с процентами. Молча, сосредоточенно и даже с некоторой подозрительностью расхаживал по залу хозяин заведения – седой, значительный, и еще в его глазах можно было такое уловить странное выражение, будто он о каждом посетителе знал нечто такое, что обычно скрывают ото всех.
Михась с Аликом сели за свободный столик, кому-то кивнули, кому-то помахали руками, улыбнулись и сразу стали своими, несмотря на столь долгое отсутствие.
– Давно вас не было видно! – радостно приветствовала их Фатима.
– Так сложилась жизнь, – по-дурацки развел руки в стороны Михась, одним этим жестом объясняя все, что с ними произошло за последний месяц или сколько там они отсутствовали по собственной глупости и недомыслию.
Больше на них никто не обратил внимания, вернее, внимание обратили, но мимолетное, ненавязчивое, дескать, пришли и ладно, и слава богу. Короче, приняли к сведению, что заблудшие овцы всегда возвращаются в свое стойло.
– Все как обычно? – спросила Фатима.
– Без изменений, – заверил Алик.
– «Невское светлое», фисташки... И все?
– А улыбка! – заорал Михась, которому в знакомой обстановке вдруг полегчало на душе.
– Сейчас! – ответила Фатима. – Размечтались!
– Кажись, отпустило, – простонал Михась, откидываясь на спинку стула. – Кажись, выживу.
– А что, тяжко было? – улыбнулся хмырь, не прекращая забавляться бликами на собственной туфле. Погрузив нос в пивную кружку, он искоса посмотрел на приятелей.
– Не так чтобы очень, но ощутимо.
– Теперь все позади?
– Позади?! – протянул Михась уже в легком куражливом настроении, которое охватывало его только здесь, только в этом подвальчике, освещенном светом от бара. – Все только начинается, мужик, все только начинается!
– И жизнь, и слезы, и любовь?
– Именно так, именно так! Слушай, как здорово ты описал мое сегодняшнее состояние... Спиши слова, а?!
– Записывай! – расхохотался сосед. – Начинается так... Я помню чудное мгновенье...
– Мгновение? – переспросил. – Чудное? Лучше вот этого?! – Михась победно поднял над головой кружку с еще не осевшей пеной. – Не верю!
– И правильно делаешь, – одобрил сосед.
Вечер продолжался.
Угрюмый посетитель в углу принял наконец решение и заказал еще одну рюмку водки, ушел веселый сосед в блестящих туфлях, пришел колдун и шаман Равиль Домаев, заглянул детективщик с новым романом, появились две девицы в тесных джинсах...
В общем, не только вечер – жизнь продолжалась.
И неплохо продолжалась она в тот летний вечер в свете улыбки Фатимы, приехавшей в Москву с далеких дагестанских гор.
Жизнь продолжалась настолько хорошо, и настолько хороша, что у каждого, кто был в тот вечер в подвальчике, просто должна была возникнуть неясная, смутная тревога – это не может продолжаться слишком долго, это ни с кем не может продолжаться слишком долго, такое состояние никогда не бывает слишком долгим.
Даже угрюмый мужик, который ненавидящим взглядом опять уставился в свою пустую рюмку, даже он дрогнул и, откинувшись на спинку стула, поднял наконец голову и посмотрел, не без труда, не без опаски, но нашел в себе силы отчаянно взглянуть в улыбку Фатимы и показать большим и указательным пальцем, сколько ему нужно налить на этот раз. Фатима удивленно вскинула дагестанские свои брови и улыбкой попросила подтвердить заказ – по ее прикидкам получалось, что посетитель заказал двести грамм. И он кивнул тяжелой, кудлатой своей головой – да, милая Фатима, да! Она жестом спросила, не много ли? Выставив вперед жаркую, плотную ладонь, он успокаивающе кивнул – в самый раз. И глаза его, неприлично громадные, как у Филиппа Киркорова, сверкнув бесовским огнем, тоже подтвердили – неси, и поскорее, потому что внутри что-то пылало и надо было это пылание погасить.
И он его погасил.
А на следующий вечер, в это же самое время, Михась и Алик сидели на кушетке, а между ними на затертом одеяле лежали двадцать тысяч долларов.
Был звонок от заказчика, потом поездка на Ярославский вокзал, там в ячейке камеры хранения они взяли затертую сумку и, вскрыв ее уже дома, уже закрывшись в комнатке и заперев дверь на ключ, обнаружили деньги.
Доллары их разочаровали.
В их представлении двадцать тысяч должны были выглядеть куда внушительнее. А то, что они увидели... Поначалу оба даже решили, что заказчик их обманул – настолько эти две пачечки оказались жалкими и не стоящими тех надежд и волнений, которые пришлось им пережить. А если учесть, что деньги еще придется отрабатывать, и как отрабатывать...
Оба молча рассматривали пачки, которые казались еще меньше оттого, что доллары были новенькие, в банковской упаковке, в сотенных купюрах, и толщина каждой пачки была явно меньше сантиметра.
– Вот и сбылась мечта идиота, – озадаченно проговорил Алик. – Теперь можно и по бабам.
