Джеймс Берк - Блюз мертвых птиц
Затем дом Пьера Дюпре был вновь выкуплен той же самой семьей, что и его построила. К несчастью для семьи, один из ее потомков сошел с ума, заперев себя в особняке, сады вокруг превратились в непроходимые джунгли, а тайваньские термиты превратили стены и подпорные балки во что-то наподобие сыра с дырками.
Наконец особняк был приобретен семьей Дюпре. Они не только восстановили его, заново отстроив фундамент, но и привели в порядок территорию. Превратили склон, на котором стоял дом, в террасу. Со временем все поместье стало произведением искусства. Эта семья при восстановлении бараков, где когда-то жили рабы, использовала исключительно старые породы дерева и кирпич от разбора старых домов, и даже квадратные гвозди восемнадцатого века, за которыми они специально ездили во Францию.
Я позвонил заранее и был весьма удивлен щедростью натуры Пьера Дюпре, когда я спросил, можем ли мы с Алафер навестить его дома после обеда.
— Я был бы крайне рад, господин Робишо, — ответил он. — Вечером я должен буду отбыть на свою выставку в университет, но буду счастлив принять вас на раннем ужине, накроем что-нибудь простое на террасе. Попрошу повара что-нибудь сообразить. Уверен, вам понравится. До встречи.
Он повесил трубку, прежде чем я успел что-нибудь сказать.
Когда мы свернули с двухполосного шоссе на подъездную аллею плантации, художник уже ждал нас у входа. Газоны и сады уже накрыла тень, камелии были в самом цвету, и солнце играло в кронах дубов, которым было не меньше двухсот лет. Дюпре был одет в темный костюм и жилетку, бледно-голубую рубашку с тиснением в виде брильянта и люминесцентно-розовый галстук. Он галантно открыл Алафер дверь машины и во всем был образцом джентльмена. Тем не менее что-то внутри не давало мне покоя, помимо физической силы, которой, казалось, веяло от его одежды, сшитой лучшими портными, но я никак не мог понять, что это.
— Не хотите ли осмотреть поместье? — спросил Пьер.
— Не хотим занимать слишком много вашего времени, — ответил я, — я просто хотел задать вам пару вопросов.
— А вы знаете, что здесь живут привидения? Пять взбунтовавшихся рабов и белый подстрекатель были повешены вон там, прямо на дереве рядом с домом. Иногда люди видят их в тумане.
Я хорошо знал эту историю, но все это произошло в предместьях Сент-Мартинвилла, а не в Жеанеретте. Не знаю, зачем он позаимствовал эту историю, ведь детали казни и степень ее бесчеловечности были просто отвратительными.
Хозяин поместья взглянул на меня, потом на Алафер и, похоже, понял, что история не показалась нам забавной.
— Ужин ждет нас на террасе. Повар придумал новый рецепт — креветки, зажаренные в грибной панировке. Пробовали что-нибудь подобное?
— Нет, — честно ответил я.
— Думаю, к этому можно пристраститься, — подмигнул он.
Дюпре улыбался, и я не совсем понимал, почему. Уж не намеренно ли он использовал слово «пристраститься»? Я услышал какой-то звук над своей головой, посмотрел наверх сквозь завесу солнечных лучей, падавших на листья деревьев, и заметил Алексиса Дюпре, разглядывающего нас с веранды второго этажа.
— Дедушка рассказал мне о вашем визите в наш офис в Новом Орлеане, — сообщил Пьер. — Не беспокойтесь, господин Робишо, мой дорогой дед временами путает вещи и, вместо того чтобы признать это, держит глухую оборону. Пожалуйста, давайте присядем.
Я не хотел присаживаться, и с каждой минутой мне становилось все труднее и труднее оставаться вежливым, но вмешалась Алафер:
— С удовольствием отведаю креветок, Пьер, — сказала она.
Я с негодованием посмотрел на нее, но моя дочь сделала вид, что не заметила моего взгляда. Ничего не оставалось, как сесть за стол на террасе, обдуваемой прохладой раннего вечера под уставшими лучами позднего солнца на Байю-Тек. В тени раскрывались бутоны ночной красавицы, я чувствовал близость конюшен и порывы ветра, приносящие пыль цвета корицы с тростниковых полей. Посреди стола стоял серебряный поднос с графином бренди и несколькими хрустальными бокалами. Неподалеку от французских дверей застыл мольберт с незаконченной картиной. Я попросил разрешения взглянуть на нее.
— Конечно же, — радушно ответил Дюпре.
Сцена, запечатленная на холсте, казалось, была наполнена особым, не присущим ей смыслом: видавший виды деревянный дом с желобами и коньками, овощные грядки у ручья, тенистые дубы, граммофон во дворе, гитара на ступенях, ведущих на веранду, и никаких людей или животных.
Я вернулся за стол. Алафер недавно обвиняла меня в одержимости, и я начинал задумываться о том, что она может оказаться права.
— Моя картина чем-то вас обеспокоила? — спросил Дюпре, глаза его горели непроницаемым пламенем доброй воли.
— Да, обеспокоила, — ответил я, но не успел продолжить, так как зазвонил мой телефон. Я хотел было уже отключить звонок, но затем увидел, кто хочет со мной говорить. — Извините, я должен ответить.
Я встал из-за стола, прошел мимо деревьев и присел на склоне с видом на канал.
— Где ты? — спросила Хелен.
— В доме Пьера Дюпре в Женеаретте.
— Клет Персел с тобой?
— Нет, не видел его.
— Мне только что звонил Дэн Магелли из полицейского управления Нового Орлеана. Вчера вечером в туалете на автобусной станции Бэтон-Руж пристрелили Фрэнки Джиакано. Три пули в голову, прямо в кабинке. Соседи Джиакано сказали, что он покинул дом в сопровождении мужчины с антикварным кабриолетом «Кадиллак». Кассир автобусной станции опознал Джиакано по фотографии и сказал, что билет в Лос-Анджелес ему купил мужчина, по описанию напоминающий Клета Персела.
— Клет сел с ним в автобус?
— Нет, только оплатил билет.
— Так с чего же подозревать Клета в убийстве, совершенном в Бэтон-Руж?
— Спроси Дэна Магелли. Послушай, Дэйв, если увидишь Клета Персела, скажи ему тащить свою толстую задницу ко мне в офис.
— Есть, босс, — ответил я.
— И не умничай. Я вне себя от ярости.
— По какому поводу?
— Что ты забыл в доме Дюпре?
— Сам не знаю.
Она хмыкнула и повесила трубку. Когда я вернулся за стол, Алафер и Пьер уплетали гигантские креветки, зажаренные в толстом золотистом кляре.
— Угощайтесь, мистер Робишо, — пригласил он, — так что вы хотели сказать о моей картине?
— Она напоминает мне песню группы «Тадж-Махал» под названием «Прекрасная креолка». Ее написал Миссисипи Джон Херт, но исполняет именно эта группа. Там поется о загородном доме, о саде и о блюзах на граммофоне.
— Неужто? — переспросил Пьер.
Боковым зрением я почувствовал на себе взгляд Алафер.
— Каджунская певица по имени Ти Джоли Мелтон подарила мне запись этой песни, когда я лежал в больнице в Новом Орлеане.
Дюпре мило кивнул, его взгляд светился добродушием солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев. И тут я понял, что же мне в нем не нравилось. Его глаза непрерывно лгали. Я уверен, что он мог бесконечно долго не сводить с людей внимательного и даже участливого взгляда, полного практически вечной любознательности, при этом ни на секунду не показывая свои истинные мысли, в которых он в это время расчленяет души своих собеседников.
— Сегодня я видел фотографию одной из ваших картин на выставке в университете. Обнаженная женщина на софе это Ти Джоли, не так ли?
— Боюсь, я не знаю, о ком вы говорите, — ответил Пьер, вгрызаясь в креветку и не прекращая жевать, наклонившись на тарелкой, но ни на мгновение не отводя своего взгляда от моего.
— Это ее сестру выбросило на песок в глыбе льда к югу отсюда.
Дюпре вытер рот салфеткой:
— Да, слышал об этом. Как можно оказаться в глыбе льда в Мексиканском заливе?
— Всех это интересует, не так ли? — спросил я. — Ти Джоли раньше пела в паре клубов у Байю-Бижу. Вы бываете в клубах в Байю-Бижу?
— Нет, не имел такого удовольствия.
— Вот это совпадение, так совпадение, — сказал я.
— Какое совпадение?
— Вы создаете портрет женщины, похожей на Ти Джоли. Потом вы пишете место, почти точно воспроизводя песню, которую она дала мне на айподе. Но о ней вы никогда не слышали. Мне только что звонили насчет Фрэнки Джиакано. Свое офисное здание вы приобрели у его дядюшки Диди Джи. Вчера ночью кто-то размазал мозги Фрэнки по туалетной кабинке автобусной станции в Бэтон-Руж.
Дюпре положил креветку на тарелку. Похоже, он собирался с мыслями.
— Я не понимаю, почему вы так агрессивны, мистер Робишо. Хотя это, пожалуй, не совсем честно. Позвольте высказать догадку. Весь вечер вы поглядываете на графин. Если вы хотите бренди, просто налейте себе. Я этого делать не буду. Никаких оскорблений, но ваша история известна всем. Я восхищаюсь тем, как вы смогли восстановить свою жизнь и карьеру, но мне не нравятся ваши намеки.
— Дэйв задал вопросы просто и без подвоха, почему бы тебе на них не ответить? — спросила Алафер.
