Дия Гарина - Страшная сила
Закусив губу, я из последних сил боролась с мучительной тошнотой, трясясь от жалости и ненависти. Попытки успокоить совесть тем, что эти люди сами выбрали такой тернистый путь в рай, и в любой момент могут уйти отсюда, помогали слабо. Меня спасло то, что истязание довольно быстро закончилось. Порция риса съедалась за три-пять приемов. Как только опустела последняя тарелка, братья-братки, не прощаясь, покинули столовую, коротко поклонившись Великому Кеше. Следом потянулись полуголодные и избитые обитатели «Нирваны», оставляя меня один на один с человеком, чьей извращенной фантазии позавидовал бы любой нацист.
– Как вы… – начала я, обретая голос, но была остановлена властным жестом Великого Кеши.
– Успокойтесь, Ника Валерьевна. Вы всего лишь увидели в действии один из постулатов о рае на земле. Собственно, он почти ничем не отличается от канонических представлений. Ведь с самого возникновения христианства муссируется идея о том, что в рай можно попасть, если искупить совершенные грехи страданием. А еще в народе есть поговорка: «как потопаешь, так и полопаешь»; в смысле, что любое благо, в том числе и хлеб насущный, надо заслужить. Я всего лишь свел воедино оба этих постулата. Кстати, в отличие от рая, обещанного страдальцам после смерти, я честно предоставляю за физические страдания рай на земле.
– И в чем заключается ваш рай? – прошипела я сквозь плохо разжимавшиеся зубы. – В горстке черного риса? В ударах плетью? Может быть, мазохистам и подошел бы такой рай, но члены вашего братства – самые обычные люди… Не понимаю, что заставляет их терпеть подобное…
– Я же сказал, – удивился моей непонятливости Бекетов. – Они рады принимать страдания в обмен на возможность вкусить райское блаженство. Настоящее. Земное. Причем – ежедневно. Каждый вечер паства собирается на совместную медитацию, где благодаря пению мантр, чтению священных текстов и некоторых простейших поз хатха-йоги все они, примерно на четверть часа, впадают в нирвану. И поверьте, ощущение блаженства, которое они испытывают, не сравнится ни с чем. Сегодня вы все увидите своими глазами. А пока давайте вернемся в мой кабинет, и я вам подробно расскажу о моем учении. И о том, как я к этому пришел.
Не находя в своем интеллектуальном багаже слов, которые могли бы передать, что творилось у меня в душе, я молча кивнула, и последовала за спокойным, словно тридцать три китайских танка, Бекетовым. А в голове больным зубом пульсировала мысль: «Если Великий Кеша так обращается со своими, то что же он приготовил для Хуана и Эли? И как же мне все-таки их вытащить?..»
Ответ нашелся сам собой. Если сегодня, во время медитации вся община впадет в нирвану, то у меня появится шанс вырваться отсюда вместе с двумя близким людьми. А для этого нужен…
– Блин горелый! – возопила я, от глубокой задумчивости не рассчитав высоту, и зацепившись макушкой за одну из лампадок. Солидная порция лампадного масла пролилась на мои волосы скользким душем. Огонек на лампаде дернулся из стороны в сторону, и остатки масла вспыхнули, взметнувшись под потолок. Хорошо, что большая часть масла была уже не в лампадке, а на моей бедовой голове. Но и оставшегося с лихвой хватило для того, чтобы едкий дым тут же наполнил коридор.
Бекетов не растерялся и, сорвав с себя джинсовую жилетку, в которой донельзя напоминал слесаря-сантехника, пришедшего восстановить проходимость сточной трубы, накинул ее на распоясавшийся Красный Цветок.
– Не жалко? – поинтересовалась я, наблюдая за его тщетными попытками счистить с жилетки копоть после того, как возгорание было ликвидировано.
– Мне вообще в этой жизни ничего не жалко, – усмехнулся в ответ Великий Гуру. – Даже саму жизнь. Не говоря уж о презренном материальном…
Он уже собрался продолжить философствования, стараясь наверстать упущенное время, но у меня были совершенно другие планы; и потому пришлось несколько невежливо перебить гостеприимного хозяина:
– А вот меня материальное очень даже интересует! Во-первых, где я могу вымыть голову, а во-вторых – где я могу отстирать свои вещи? Или у вас не только не едят, как следует, но и не моются?!
Кажется, масляное обливание слегка выбило меня из колеи, иначе слова я выбирала бы тщательней. Как из простой осторожности, так и по причине патологической любви к истине. А истина заключалась в том, что идеально белые рубахи членов общины можно было бы с успехом снимать в рекламе «Тайда». Да и вообще, вся «Нирвана» производила чисто-аккуратное впечатление.
– Не переживайте, госпожа журналист, все будет в лучшем виде, – улыбнулся Бекетов. И, удостоив меня покровительственного похлопывания, угодил в масляное пятно на моей блузке. Попытался вытереть жирную ладонь жилеткой, измазался в копоти, и безнадежно махнул рукой. – Идемте!
Райская ванная комната мне понравилась. Никаких евро-турецких наворотов, джакузи, и прочих излишеств. Но все, что нужно, нашлось. И хороший шампунь, и стиральный порошок, и даже стиральная машинка-автомат, в которую Бекетов тут же спровадил свою жилетку.
– Мойтесь, отстирывайтесь, – распорядился он, борясь с жирной копотью на ладонях при помощи стирального порошка. – Пока сохнуть будет, походите в нашей униформе. Вам принесут. Потом проводят в мой кабинет. Отдыхайте. Смотрите телевизор. А мне нужно подготовится к обряду.
– Послушайте! – крикнула я уже в спину Бекетову, подстегнутая внезапным порывом. – Я еще когда шла, спросить хотела: вы пожара не боитесь? Здесь ведь все деревом обшито, и лампадки горят на каждом шагу…
– Не боюсь. – Бекетов остановился, и снова повернулся ко мне. – Все дерево обработано специальной пропиткой.
– Поня-а-атно, – протянула я. – Ну, а вдруг? Вам ведь даже через окна не выпрыгнуть – все в решетках. Представляете: толпа братьев и сестер, спасаясь от огня, давится в тесных коридорах, проталкиваясь к входной двери? Кошмар! Или у вас есть запасной выход?
– Есть, – хмыкнул Бекетов. – Точнее, был. Его заставили таким количеством хлама, что пока разгребать будешь, «Нирвана» уже дотла сгорит. С чердаком та же история… А ведь вы, пожалуй, правы. На пропитку надейся, а сам не плошай. Надо будет занять братьев общественно полезным трудом по разбиранию завалов.
С этим словами он величественно покинул ванную комнату, оставляя меня наедине со своими невеселыми мыслями. Значит, из подвала Хуану, Эле и мне придется с боем прорываться через весь коттедж, ко входной двери. С другой стороны, если ее чем-нибудь снаружи подпереть, то погоню можно задержать ой как надолго. Я мысленно перенеслась во двор, окидывая его пристальным взглядом. Нет, ничего подходящего. Вот будь хрупкие ледяные статуи хотя бы из дерева…
Сломав голову над проблемой вызволения Хуана и Эли из цепких лап тоталитарной секты, а точнее – из рук Великого Кеши, я как-то плавно перешла к проблеме мытья. И потратила на это, должно быть, не меньше часа. Лампадное масло не поддавалось ни «Хед-энд-шолдерсу», ни «Пантину». Оставалось утешать себя тем, что оно, по слухам, чрезвычайно полезно для всех типов волос. В конце концов, доведенная до отчаяния безуспешными попытками избавиться от жирного блеска, я решилась на применение радикальных средств. Нет, не ножниц. В ход пошло обыкновенное хозяйственное мыло, судя по цвету и запаху выпущенное в конце семидесятых годов. Продукт эпохи развитого социализма не подкачал – смыв едкую пену я с облегчением обнаружила, что от масла не осталось и следа.
Выбравшись из ванной, я тщательно вытерлась висящим рядом полотенцем (опять снежно-белым), а второе (такое же белое) намотала на голову огромным тюрбаном. И, натянув на чуть влажное тело колготки, склонилась над блузкой, основательно пропитавшейся маслом, – джинсам тоже досталось, но не так. Борьба с жирными пятном продолжалась еще полчаса. Победа осталась за мной, а отстиранная блузка заняла свое место на протянутой через всю немаленькую ванную комнату веревке. Утерев трудовой пот, я содрогнулась всем разгоряченным телом – вытяжка здесь работала превосходно. Б-р-р. Когда же мне принесут обещанную одежду? Я не собираюсь полуголая слоняться по коридорам. Может быть здесь и рай, да только я – не Ева.
Я уже собиралась натянуть на себя мокрую блузку, когда взгляд мой уперся в тщательно разложенное на стуле длиннополое одеяние. Могу поклясться, что десять минут назад его там не было. Ну, предположим, что из-за шума воды я могла не расслышать шагов за спиной, но каким образом принесший сюда эту хламиду миновал закрытую на шпингалет дверь – оставалось загадкой. Пока голова была занята построением различных теорий на этот счет, руки сами по себе гладили шелковистую ткань, а глаза любовались багровыми переливами хламиды. Честно говоря, я ожидала, что меня упакуют в привычную для общины белую униформу, и потому была приятно удивлена.
Облачившись в этот необычный наряд, я повернулась к огромному зеркалу. Мама дорогая, кто это? Привыкшая к джинсам и свитерам, я отказывалась узнавать себя в огненных всполохах, свободно струившихся до самого пола. Все еще под впечатлением от смены имиджа, я сделала шаг к двери, которая тут же открылась без малейшего моего участия. На пороге стоял Бекетов. Мне так и не удалось разобрать, в чем тут фокус: шпингалет на двери все еще был задвинут до упора. Зато очень хорошо удалось различить во взгляде Великого Кеши откровенное желание, наспех прикрытое вежливостью. А потому пришлось быстренько переключать его внимание на более безопасные вещи.
