Марина Серова - Частного сыщика заказывали? Последний шанс (сборник)
— Бутылку с кетчупом разбили, — облегченно вздохнула продавщица, пиная туфлей осколки.
— Об стену грохнули, паршивцы. Пальму-то зачем перетаскивать было?
— Перепились, наверное. Начальство! — продавщица хмыкнула. — Нам на работе ни-ни, а сами что творят!
— Никого не убили? — решилась я задать волнующий меня вопрос.
Женщины посмотрели на меня как на идиотку. Мне это было, конечно, до фонаря. Но меня перестало знобить.
— Вы, девушка, сядьте и не волнуйтесь. Тут полный порядок, свои кутили.
Я воспользовалась их советом, вернулась за столик и задумалась. Дальнейшие действия были покрыты мраком неизвестности. Я могу выяснить телефоны администрации кафе, только какой в этом прок? Отвечать, сколько вчера выпили, они мне не обязаны. Интересно, пропажу бомжика следует считать зацепкой или жертвой милицейского рейда? Я достала сотовый, набрала номер и попросила позвать Андрея Мельникова, следователя и моего хорошего знакомого. Он не раз выручал меня в самые сложные моменты расследований. Нынешний момент, судя по всему, подходил под данное определение.
— Татьяна, что у тебя с голосом? — Звуки, которые я выдавала за приветствие, его не обманули.
— Голоса нет, — выдавила я, — буду краткой. За последние сутки на Музейной площади что-нибудь криминальное произошло?
— А что?
— Нужно.
— Ничего не случилось, загадочная ты наша. А должно было?
— Бомжик с веником пропал.
— Ты чем лечишься? Часом не водкой?
— Выяснишь, не забирали его?
— Зачем? И так знаю, нет. Нашим нынче не до него, — вздохнул Андрей.
— Ожидается приезд президента?
— Ты газеты читаешь? — Сразу чувствуется, разговаривают два специалиста: сплошные вопросы, словно ведем дознание.
— А надо?
— Неужели даже телевизор не смотришь? — развеселился Андрей.
— Что-то важное пропустила?
— Ты никуда не уезжала?
— Не томи же, в чем дело? Cейчас начну чихать в трубку, заражу, — мстительно пообещала я.
— Если твои вирусы такие же вредные, как ты сама, то охотно верю. А оглохну я наверняка, — заржал Андрей. — Весь город только и говорит, что об убийстве Кубасова.
— Как? — поразилась я, ограничившись этим возгласом. Замечания типа: добрались-таки поклонники, придавило статуей собственного изготовления, решил, что после смерти обретет мировое признание, — оказались слишком длинными для моих голосовых связок.
— Машина сбила.
— Кто?
— Неизвестный доброжелатель постарался и скрылся с места преступления. Представляешь, какой скандал? В воскресенье открытие памятника, а ему самому теперь памятник нужно ставить. Только не на площади. Нас гоняют, как зайцев, обвиняют в бездействии все, кому не лень. Будто мы его сами укокошили и пытаемся замять дело.
— А могли?
— Могли, но нас опередили, — Андрей тоже не числился в поклонниках творчества Кубасова. — За небольшое вознаграждение могу разузнать у родственников, не хотят ли они воспользоваться услугами частного детектива, и рекомендовать тебя.
— Спасибо, обойдусь.
— Ты не рвешься помочь тарасовской богеме? — с деланой печалью осведомился он.
— Ага, не патриотка.
Я с телеграфной лаконичностью поблагодарила Андрея за сведения и распрощалась. Тучу отнесло в сторону, я, как кошка, пригрелась в теплых лучиках осеннего солнца. Никакого желания двигаться. Тетки из кафе куда-то подевались. Никто меня не прогонял и не торопил.
Я достала гадальные кости. Двенадцатигранники неприятно холодили руку, вызывая озноб: скорей бы придумать вопрос и избавиться от них. Отяжелевшая голова работала с перебоями. Я зевнула. Да стоит ли мне заниматься делом этих двух чудаков? Я швырнула кости на столик.
Выпало 14+28+4. «Приближается болезнь, но серьезных осложнений не будет». Замечательно! Во мне росло раздражение. Я и так знаю, что приближается. Осложнений не предвидится. Значит, как говаривал поэт: «Нет, весь я не умру». В результате гриппа у меня не разовьется порок сердца, я не ослепну, не оглохну, и у меня не выпадут зубы. Какие там еще бывают осложнения? Солнце закрыло косматое облако. Я зябко поежилась.
Второй раз кости не были столь категоричны, но ответ вызвал еще больший приступ озлобления. «Вы согласитесь на какое-то предложение, которое принесет не только много забот, но может закончиться для вас плачевно». Почему «согласитесь»? Я уже согласилась. А что мне есть и на что лечиться, откажись я от задания? Не имею понятия, как закончится, но оно уже началось плачевно. Вот прямо сейчас возьму и разревусь от жалости к себе.
Третья попытка — 16+26+5 — принесла мне обещание путешествия, следствием которого явятся решительные перемены в моей жизни. Плохие или хорошие? Не разберешь. Я откинулась на спинку стула, недовольная гаданием, погодой, жизнью, политической обстановкой и чуть-чуть собой. С отвращением посмотрела на двенадцатигранники. Только и умеют тень на плетень наводить. Толку от них никакого, одна головная боль. Предсказывают, как волхвы, невесть что. Пока гадюка за ногу не цапнет, причем тут лошадь — понять невозможно. Я сначала окажусь в гуще этих самых «решительных перемен», а уразумею это, при благополучном расположении звезд, только к концу года. Мне стало противно все человечество в целом и каждый человек в отдельности.
Сидеть тут дальше не имело смысла. Лучше поехать домой и лечь в постель. Черт, теперь от любой поездки будешь ждать «решительных перемен». Взвинченным тоном, напугав продавщицу до смерти, я выспросила телефон хозяина кафе. Она, похоже, решила, что я собираюсь жаловаться в санэпидстанцию.
Я пересекла площадь и подошла к предсмертному творению Кубасова. Бросалась в глаза явная диспропорция монумента: сама статуя небольшая, в человеческий рост, а постамент раза в два выше. Скоро открытие памятника, и перед нами воочию предстанет последний шанс Кубасова, благодаря которому он должен был войти в историю отечественной скульптуры. Вокруг постамента экстренно была разбита клумба, засаженная чахлыми астрами. По краю цветника шел широкий след, словно здесь проехался трактор. Он впечатал бедные астры глубоко в землю. Безобразие, расстроилась я, одни делают, другие ломают. Есть ли в жизни справедливость?! Я полезла за сигаретами, и сумка вывалилась из ослабевших рук. Оказывается, я не завязала мешочек с костями, и все они плюхнулись в лужу. Чертыхаясь, я полезла за ними, и тут же в лужу полетела новая пачка «Мальборо». Сигареты намокли и стали непригодны к употреблению. Автоматически я все же отметила комбинацию, в которой кости легли: «Вот неожиданные милости, которые вы получите от окружающих». Да что происходит? Даже они надо мной издеваются! И в этот момент меня окликнули.
— Эй! Девушка! — Через площадь ко мне бежала продавщица кафе. — Постойте! — Она приблизилась и, запыхавшись, коротко сообщила: — Вернитесь же, вас Макар Петрович хочет видеть.
Прозвучало это как приказ. Моим мнением она не поинтересовалась, хочу ли я видеть этого, пока неизвестного мне Макара Петровича. Больной человек становится или капризным, или смирным-пресмирным. У меня открылась вторая стадия, поэтому я покорно побрела за продавщицей, лениво размышляя, зачем это я понадобилась хозяину кафе. По счету вроде бы заплатила, скандал устраивать не собиралась. В знакомцах моих он не числится. Ах, ну да, вспомнила: я же сама зачем-то выпросила его телефончик, вот обслуживающий персонал и проявляет расторопность. Интересно, забывчивость — это своего рода осложнение после болезни?
Меня провели через дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» в коридорчик, к двери с надписью «Директор». И тут же я услышала мужской голос:
— …связываться с ней — себе дороже. Та еще язва.
Продавщица постучалась, и мы вошли. Табличка не соврала, в кабинете действительно сидел директор. Интересно, а чего я ожидала тут увидеть? Злую собаку? Или медведя?
Заметив нас, он положил телефонную трубку и приветливо заулыбался.
— Присаживайтесь, Татьяна Александровна. Наслышан о вас. Макар Петрович — шеф забегаловки, которую вы почтили своим присутствием. В следующий раз предупреждайте заранее, что к нам собираетесь, обслужат по высшему разряду.
Продавщица исчезла, оставив нас одних. Макар Петрович, продолжая улыбаться, внимательно меня изучал. Я тоже времени даром не теряла. Молодой, не красавец, но ничего: дорогой костюм, модная стрижка, глаза светлые, настороженные, очки в золотой оправе, волосы русые, открытая улыбка, без обручального кольца. Весьма располагающая к себе внешность, только вот ко всему прочему больные нередко становятся и мнительными. Полагаю, «язвой» он назвал меня. Даже если это недалеко от истины, все равно как-то обидно. Тут я одернула себя — да очнись, нельзя же обвинять незнакомого человека на основе бредовых подозрений. От огорчения я даже чихнула.
