Марк Раабе - Надрез
– Господин Науманн? Алло?
Дэвид открывает дверь подъезда.
Шона, открыв рот, смотрит на него.
– Слушай, – говорит она, – не забивай себе голову. Мы просто скажем, что его тут не было и ты его давным-давно не видел.
– А как же тот звонок?
– Ну и что? Ну, звонил он тебе. Они же не знают почему. И ты ни о чем понятия не имеешь. Единственное, что они могут у тебя потребовать, так это позвонить в полицию, если он опять явится сюда.
В дверь громко стучат, и Дэвид вздрагивает.
– Как же мне все это осточертело… – шепчет он.
Глава 23
Габриэль как зачарованный смотрит на экран мобильного. Мобильного Лиз. Тонкая трещина тянется по экрану, прямо на уровне цифр. Номер ему незнаком. Помедлив, он нажимает на кнопку приема вызова.
– Алло?
Никто не отвечает.
– Кто это?
Из телефона Лиз раздается тихий дребезжащий смех.
– Много же тебе понадобилось времени, Габриэль, очень много! – Голос мужской, приглушенный. В нем слышится лед. Не звонкий, но и не глухой голос.
– Кто вы такой?
– О, ты скоро узнаешь, кто я такой. Намного важнее для тебя, кто тут у меня.
По спине Габриэля бегут мурашки.
– И что это значит?
– Чего тебе больше всего не хватает?
Голос холодным дымком проникает в ухо Габриэля. В его сознании вспыхивает одно-единственное слово: Лиз!
– Ты ее любишь, Габриэль? – шепчет голос. – Ты вообще способен кого-то любить после всего, что случилось? Или ты думаешь, что это слишком опасно?
«Лиз у него!» – проносится в голове Габриэля.
«И он может читать твои мысли, будь осторожен, Люк!»
Сердце Габриэля колотится. Ему кажется, что этот человек, который далеко от него, может заглянуть в его душу.
– Значит, ты ее любишь, – возбужденно шепчет незнакомец. – Я надеялся на это, Габриэль. Я так на это надеялся…
– Что вы с ней сделали? Где она?
– Не торопись. По порядку. Давай начнем с твоего последнего вопроса. Где же она?
– Если вы ее хоть пальцем тронете…
– Ш-ш-ш… Не торопись! Остановимся на этом вопросе, Габриэль. Где же она? Потому что это единственно верный вопрос, который тебе стоит задать, чтобы спасти ее.
– Хорошо. Где она?
– Браво, так мы сможем продвинуться в разговоре, – шепчет голос. – Она у меня!
– Чего вы хотите?
– А ты сам не знаешь?
– У меня нет денег. Если вам нужен выкуп, придется поискать кого-то другого.
– Ты не видел фото? Ты должен просто вспомнить о фото – и все поймешь.
– Фото? – недоуменно переспрашивает Габриэль. – Какое еще фото? В конверте был только мобильный.
– Фото в подвале. – В голосе слышится раздражение. – На черном платье… Потрясающее сходство, верно? Выглядит в точности как на видео, да?
«Черное платье! Он имеет в виду платье с Кадеттенвег», – проносится в голове у Габриэля.
– Я ни слова не понимаю, – хрипло говорит Габриэль. – Не было там никакого фото. И что за видео? Что все это значит?
В ответ молчание. Габриэль слышит, как дышит мужчина на другом конце.
– Я еще раз говорю: если вам нужны деньги, то вы обратились не по адресу.
– Дело не в деньгах. Дело в тебе! И в том, что ты со мной сотворил.
«Он психопат! Этот тип – чертов психопат!» – думает Габриэль. Может быть, кто-то из «Конрадсхее», кто лечился там в то же время, что и он?
– Да кто вы такой?!
– Ты до сих пор не догадался?
– Вы хотите сказать, что мы знакомы?
– О да. Еще как знакомы. Подумай о видео. Вспомни ту ночь тринадцатого октября…
Габриэль замирает.
Тринадцатое октября! Ночь, когда погибли его родители. К горлу подступает тошнота, будто кто-то врезал ему кулаком в живот. Руки начинают дрожать.
– То была особая ночь, Габриэль. Ночь, соединившая наши судьбы навсегда. – Мужчина холодно смеется. – И это число – тринадцать! Роковое число, верно? Сразу понимаешь, что это была недобрая ночь. Ночь, когда разверзлась бездна!
У Габриэля перехватило дыхание.
– Теперь ты понимаешь, кто я?
– Я… я понятия не имею. – Голос Габриэля дрожит. – Я не помню ту ночь.
– Ты не помнишь? – Мужчина тяжело дышит. – Ну конечно, ты помнишь. Ты лжешь.
– Нет, я…
– ТЫ ЛЖЕШЬ! – вопит незнакомец, его голос срывается.
Габриэль рефлекторно отдергивает телефон в сторону, но мужчина замолкает. Трясущейся рукой Габриэль опять подносит трубку к уху.
– У меня амнезия, – говорит он. – Я только знаю, что моих родителей застрелили, а дом сгорел. Но что произошло той ночью, я вспомнить не могу, как бы ни старался.
Дыхание незнакомца гулко отдается в трубке, его губы прямо у микрофона.
– Но тебе придется вспомнить, – наконец говорит он. – Действительно придется. Это твой единственный шанс. Если ты хочешь найти ее, тебе нужно найти меня.
– Что все это значит? – шипит Габриэль. – Это что, игра?
– Называй как хочешь. Но одно ты должен понимать: тринадцатого октября она умрет. И я приготовил тебе подарок, который ты никогда не забудешь. Я хочу, чтобы ты больше никогда не забывал обо мне. Хочу, чтобы ты страдал, как страдал я. Нет! Я хочу, чтобы ты страдал больше.
Габриэль стискивает зубы. У него кружится голова, холодный пот стекает по лбу.
– Да кто вы, черт побери, такой?!
– Поверить не могу, что ты забыл об этом. Но поверь мне, ты вспомнишь. Ты должен. Да, и еще кое-что. Никому ни слова. Ни полиции, ни кому-то еще. Я предупреждаю: если ты к кому-то обратишься за помощью, то горько пожалеешь. Я разрублю тело твоей Лиз на части и разбросаю по парку Фридрихсхайн. Грудь в одном месте, рука – в другом, глаз – в третьем… Ты понял?
«Да!» – хочет сказать Габриэль, но не может произнести ни слова. В трубке что-то щелкает, и связь прерывается. Словно парализованный, Габриэль стоит в тени ворот, ведущих во двор дома. Руки дрожат так сильно, что ему едва удается спрятать телефон в правый карман пиджака. Коричневый конверт он сует в левый.
«Лиз! Он хочет убить Лиз, чтобы отомстить мне. Но почему?» Габриэля охватывает чувство вины, мир точно катится в тартарары. С неба на землю падают крупные дождевые капли и разбиваются об асфальт.
Тринадцатое октября 1979 года.
Почти тридцать лет прошло с тех пор, а он не может вспомнить ту ночь, ни единой детали. Он думает о «Конрадсхее» с мучительной терапией доктора Дресслера. На сеансах Дресслер записывал тонкой серебристой ручкой в блокнот все, что Габриэль говорил в бреду. Тогда Габриэлю отчаянно хотелось вырвать ручку у врача, чтобы тот наконец-то перестал писать, перестал бередить старые раны.
Теперь же больше всего на свете ему хочется взять у Дресслера те записи, получить свою историю болезни, чтобы найти там какие-то зацепки. Но после бегства из полицейского участка Дресслер – последний человек, к которому можно обратиться за помощью в поисках ответа на вопросы, связанные с прошлым.
История болезни. Если что-то и может помочь ему вспомнить, так это история болезни. Но лежит ли она до сих пор в «Конрадсхее»? Сколько там хранятся документы пациентов?
У Габриэля начинает болеть голова. При мысли о том, что нужно поехать в «Конрадсхее» и навести справки, его охватывает паника.
«Забудь об этом, просто оставь все как есть, – шепчет голос в его голове. – Поверь мне, так будет лучше. Ни одна женщина в мире не стоит того, чтобы опять погружаться в это дерьмо».
«Откуда ты знаешь? Может быть, ты помнишь?»
«Я?»
«Да, ты, черт бы тебя побрал! Ты! Что сохранилось в твоей памяти?»
«У меня такая же память, как и у тебя».
«Ты помнишь, что случилось той ночью?»
«Я забыл об этом, как и ты. Разве ты еще не понял? Мы с тобой – единая команда. Мы работаем сообща. Вот только ты постоянно рвешься спасать чью-то задницу. А я хочу спасти нас с тобой».
Габриэль в отчаянии сжимает кулаки. Испытывая бессилие, он думает, кто может что-то знать о его истории болезни. И вдруг понимает, к кому можно обратиться.
Глава 24
Лиз чувствует, как ее относит к берегу. Соленая вода жжет ей легкие и дыхательные пути, Лиз тонет, захлебывается, захлебывается. Но тут ее пальцы касаются влажного песка, сжимаются, и она понимает, что это не песок, а простыня на кровати.
Она не знает, когда в последний раз была в сознании. К ней все еще не вернулось чувство времени. И хотя она сразу вспоминает мужчину с двумя такими разными половинами лица, все случившееся кажется ей нереальным, как в кошмаре.
Проходит какое-то время, прежде чем Лиз замечает, что из ее горла вынули трубку и теперь она дышит сама. И вдруг ее охватывает чувство безграничного облегчения и свободы.
Она открывает глаза.
