Марк Раабе - Надрез
Габриэль достает бумажник Дресслера из кармана пиджака и забирает наличные. Там около трехсот пятидесяти евро. Затем он открывает крышку багажника, бросает туда одежду и перерывает багажное отделение в поисках чего-нибудь, чем можно связать Дресслера. Единственным, что подошло бы для его целей, оказывается моток скотча.
Закрыв багажник, Габриэль бросает психиатру «зиг зауэр».
– Держи пистолет обеими руками. Пальцы – на курок.
Сейчас Дресслер похож на старика, сбежавшего из дома престарелых.
– Мне… мне нужно…
– Что?
– Мне нужно в туалет, – стонет он.
Габриэль закатывает глаза.
– Еще пару минут, не сейчас. Возьми пистолет и вытяни вперед руки.
Сопротивление Дресслера сломлено, он безмолвно подчиняется. Габриэль наматывает несколько слоев скотча, фиксируя руки психиатра и черный «зиг зауэр» так, что кажется, будто Дресслер взял оружие наизготовку и вот-вот выстрелит. Затем Габриэль заклеивает психиатру скотчем рот, тащит его к заднему сиденью «порше» и укладывает туда, а потом выезжает со двора, направляясь в центр. Дресслер беспокойно ворочается, его голое тело соскальзывает с кожаного сиденья.
На Будапештерштрассе царит оживленное движение – утро, час пик. Габриэль оглядывается в поисках патрульных машин. Скорее всего, на него уже разослали ориентировку. Доехав до станции метро неподалеку от Берлинского зоопарка, он ставит машину на обочине дороги.
На черный «порше кайен» никто не обращает внимания, разве что взглянет кто-то с завистью. Но когда открывается задняя дверца кроссовера и на площадь перед входом на станцию выбирается, пошатываясь, голый мужчина, изготовившийся стрелять из зажатого в обеих руках пистолета, в толпе ширится беспокойство. Прохожие фотографируют мужчину на смартфоны. Две девчушки с визгом бросаются наутек. Люди расступаются, не зная, что им делать, и вокруг голого старика с пистолетом образуется пустое пространство. Поднимается паника, и ее волны концентрическими кругами расходятся от Дресслера по площади. В глазах психиатра плещутся ярость и стыд от чудовищного унижения, и от этого он выглядит еще более угрожающе. Никто не замечает скотч на его руках. Никто не видит его заклеенный рот.
И никто не обращает внимания на «порше», нырнувший в поток машин, а через сто метров опять остановившийся у обочины. Двигатель автомобиля продолжает работать, дверца открыта, ключ лежит на сиденье водителя.
Глава 21
Габриэля знобит. Сырой порывистый ветер бьет ему в лицо. Он пытается идти еще быстрее. Тревога о Лиз и события последних тридцати трех часов подтачивают его силы, к тому же он практически не спал уже две ночи.
Дойдя до дома, он останавливается у двери. Жаркое дыхание белым паром вырывается изо рта.
«Д. Науманн». Мелкие черные буквы на самой верхней из одиннадцати латунных табличек, рядом – звонки. Тысячи раз Габриэль представлял себе, как будет стоять у этого звонка, но так и не нажмет на вызов. Теперь же он вдавливает кнопку домофона, и прохладный металл подается под его пальцем. Он ждет, затем звонит второй раз.
«Ну же, открывай, чтоб тебя!»
«Он всегда был соней. Или ты забыл, Люк?»
«Ну, от звонка-то он должен проснуться?»
«Может быть, он отключил звонок – как раз на тот случай, если его братец вздумает явиться в гости».
Габриэль прикусывает губу и нажимает на одну из нижних кнопок. Спустя полминуты в динамике слышится старческий женский голос:
– Алло! Кто там?
– Доброе утро. Ваш сосед заказал булочки, а теперь не открывает. Я хотел бы оставить пакет у него под дверью. Вы же знаете, как оно бывает, в наши дни люди все заказывают, даже в магазин им сходить лень…
Старушка не отвечает, но дверь открывается. Габриэль входит на лестничную клетку. Тут пахнет моющим средством. Справа металлически поблескивает дверь лифта, но Габриэль взлетает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Наконец он оказывается на верхнем, шестом этаже. Дверь здесь только одна – дверь Дэвида. Габриэль жмет на кнопку, и в квартире раздается приглушенное жужжание.
Вот тебе и «выключил звонок».
И все-таки никто не открывает. Где же, черт бы его побрал, Дэвид?
«А что я тебе говорил? Ты один, и всегда будешь один. И это, по сути, вовсе не плохо, Люк».
«Ладно, ладно, оставь меня в покое».
Габриэль разворачивается и идет к лестнице. В этот момент сзади раздается какой-то шорох. Остановившись, он поворачивается. Дверь едва приоткрыта, из-за нее выглядывает блондин с трехдневной щетиной, растрепанной шевелюрой и зелеными глазами. Точно такими же, как у матери Габриэля.
Мгновение в голове Габриэля точно полыхает молния, его пронзает раскаленной иглой, ему слышится звук выстрела. Его мать лежит на полу, ее тело подергивается, левый глаз открыт, и радужка в обрамлении белка – точно мертвое зеленое озеро. Там, где был правый глаз, зияет темная кровавая рана с рваными краями. Сквозь развороченную глазницу можно заглянуть внутрь головы. Все так реально. Воздух пахнет кровью, словно подернулся дымкой багрового тумана. От ужаса Габриэль начинает задыхаться. А потом флешбэк рассеивается – столь же внезапно, как и начался.
– Габриэль? – Дэвид потрясенно распахивает глаза.
Тот кивает, пытаясь восстановить дыхание, хочет что-то сказать, но не может произнести ни слова. Он чувствует, как трясутся руки, и прячет их в карманы, изо всех сил стараясь вернуться в ситуацию здесь-и-сейчас. Реальность после флешбэка кажется удивительно блеклой. Откашлявшись, он сжимает руки в карманах в кулаки. Это немного помогает.
Дэвид смотрит на брата, как на призрака. «Двадцать лет», – думает Габриэль. Он мог бы поклясться, что в такой момент должен чувствовать что-то другое.
– Что ты тут делаешь? – наконец спрашивает Дэвид. – Я думал, ты в участке.
– Все уладилось, – бормочет Габриэль. – Где Лиз? Тебе удалось это выяснить?
Дэвид, смерив его взглядом, распахивает дверь.
– Входи.
Габриэль кивает. На него вдруг наваливается усталость. Пошатываясь, он идет за братом по длинному светлому коридору.
– Как тебе удалось так быстро освободиться? – спрашивает Дэвид, проходя мимо кухни.
На мгновение Габриэль даже задумывается, не рассказать ли ему правду.
«И что тогда, Люк? Ты хочешь выслушать очередную дурацкую проповедь о морали от этого мистера Я-Не-Решаюсь-Нарушить-Закон?»
– Мой психиатр все уладил, – бормочет Габриэль.
Он обводит взглядом сизо-голубые стены коридора: там красуется серия из трех плакатов в рамках. «Звездные войны». На центральном плакате – Люк Скайуокер.
– У тебя кофе есть? – спрашивает Габриэль.
– Сейчас сварю.
Гостиная в мансардной квартире огромная, но обставлена по-спартански. Рядом с дверью – секретер из вишневой древесины, в центре – два серых диванчика, выставленных по диагонали, на одном – подушка и скомканное одеяло.
– У тебя гости? – спрашивает Габриэль.
Дэвид почему-то смущается.
– Она в душе и собирается уже уходить. – Он убирает две пустые бутылки из-под красного вина и два бокала с журнального столика, ставит их на стойку кухни, соединенной с комнатой, и указывает на свободный диван. – Садись.
Габриэль качает головой.
– Где Лиз?
– Понятия не имею…
– Что значит «понятия не имеешь»? Я думал, ты собираешься выяснить это! – Габриэль в ярости смотрит на брата.
Две бутылки вина, женщина в душе… Не очень-то Дэвид старался помочь.
– Я так и сделал. Наводил справки. Но она пропала, как сквозь землю провалилась.
– Быть этого не может! – распаляется Габриэль. – Должна же она оказаться в какой-то больнице. Ты куда обращался?
– Вначале я спросил в клинике «Вивантес», поскольку она находится прямо рядом с парком. Потом обратился в службу экстренной помощи, там тоже ничего не знали. И наконец, я уточнил в полиции. Тоже никаких данных. Никакой Лиз Андерс. И никаких данных о неопознанных женщинах, на которых было совершено нападение. Я назвал им возраст Лиз и указал, что у нее рыжие волосы. Но никуда не привозили женщину, хоть как-то подходящую под это описание, не говоря уже о Лиз Андерс.
– Быть этого не может, – стоит на своем Габриэль. – В смысле, на нее ведь напали…
– Может быть, ты все-таки присядешь?
– Оставь меня в покое со своими дурацкими закидонами, «присядешь, не присядешь»!
– Ладно, ладно, успокойся. – Дэвид примирительно поднимает руки. – Ты уверен, что все правильно понял? Я в том смысле, что, может быть, связь была плохая? К тому же было уже довольно поздно, может быть, ты – или она – были пьяны?
– Нельзя ей пить, черт! – вырывается у Габриэля. – Она беременна.
Дэвид потрясенно смотрит на него.
– Беременна? От кого?
Габриэль отворачивается и смотрит в окно. Серебристый шпиль Берлинской телебашни вспарывает небеса.
