Алекс Бэлл - Белый Слон
Бонифаций привстал на задние лапы и попытался лизнуть хозяина в нос.
— Ну ладно, ладно тебе, — засмеялся Михаил Афанасьевич. — Сейчас, покормлю тебя, шельма… Одной галетой сыт не будешь…
Он встал и неторопливо отправился на кухню, а вслед за ним засеменил Бонифаций.
Елин не знал, что в это самое время в камере полицейского участка происходил разговор, который мог пролить свет на одну из загадок. Но в отделении находился лишь полусонный охранник, которому было совершенно все равно, о чем говорят заключенные. По его мнению, лучше было бы, если бы они и вовсе заткнулись.
Семь пятнадцать вечера, 21 апреля, 2013 годКогда опергруппа только выехала на место происшествия по звонку Даши, Арчи сорвался с поводка и бросился куда-то, прильнув мордой к земле. Лера не успела сделать и пары шагов, как до нее донеслись крики о помощи.
Она со всех ног бросилась на звук, а следом подоспела и замешкавшаяся подруга. Перед ними открылась чудная картина.
Огромный черный ньюф, непоколебимый, как скала, стиснул зубами полу плаща невысокого худого человека. Несчастный закрывал лицо атласной сумкой, за которой было не видно было мужчина это или женщина. По одежде определить было сложно, поскольку она относилась к модному нынче стилю унисекс. Вроде бы и цвета слишком яркие и нежные для мужского пола, а плащ похож на мужской. Но Лера узнала человека — это был Жиль Рожер, владелец швейной мастерской, француз, который уже лет пять как приехал в Россию, да так тут и остался. Женился, получил гражданство, развелся. Его пристрастие к модным новинкам больших городов — как русских, так и европейских — объясняло странный внешний вид. В провинции одетого так мужчину вполне могли неверно понять. Однако, Жиля знали почти все, поэтому к его необычному стилю в одежде привыкли. Темноволосый и голубоглазый, он располагал к себе людей изысканными манерами и обходительностью. За эксклюзивными вещами к нему обращались многие — он выполнял заказы очень качественно и быстро, хотя и брал весьма приличные деньги.
— Помогьитье! Aidez[4]! — пропищал француз, приоткрыв один глаз.
— Арчи, фу! — Лера бросилась к собаке и попыталась оттянуть за ошейник. — Отпусти, брось каку! Я тебя без ужина оставлю!
Ньюфаундленд заворчал, покосился на хозяйку и выплюнул плащ. Он оказался даже не помят — только обслюнявлен, и не хватало одной пуговицы. Лера не заметила, то ли Арчи проглотил ее, то ли успел выплюнуть. А пес смотрел на девушку с таким укоризненным видом, словно хотел сказать: «ну вот же он, я его поймал!». Жаль только, что не мог сказать, кто этот таинственный «он» в его собачьем представлении.
Лера прекрасно знала, что Арчи никогда не бросится на человека. Сейчас он пытался поймать — но кого? Этого безобидного швейного мастера, который не то, что кого-то убить — обидеть боится?
— Ну все, — тихо сказала Даша, оценив ситуацию. — Доигрались.
— Сидеть, — скомандовала Лера на всякий случай и обратилась к французу. — Простите, ради Бога, не знаю что на него нашло. Он был выдрессирован в полиции, на отлично прошел ОКД[5], никогда не кидается на людей… — девушка хотела добавить «просто так», но промолчала. Потому что если она не знает почему Арчи поймал этого человека, то Жилю наверняка известна причина. — Вы в порядке?
Француз осторожно опустил сумку и осмотрел руки и ноги, словно видел их впервые. Убедившись, что все цело, он испуганно покосился на ньюфаундленда. Арчибальд сидел неподвижно, как статуя сфинкса, испепеляя мужчину взглядом.
— Ох! Да… — Жиль попятился. — Oui, кажетсья, впорьядке. Только… Ви собачку держите…
Лера знаком показала Даше, что нужно молчать, подняла поводок, намотала его на руку, и сказала:
— Я не понимаю, что на него нашло. Если хотите, вызовем полицию, составим протокол… Я готова заплатить за моральный ущерб.
— О, ньет, не стоит! — поспешил заверить француз. Как-то чересчур поспешил. — Я в польном порьядке. Merci beaucoup[6]!
Он пятился, в надежде что девушки отстанут, но Лера продолжала настаивать на своем. А через минуту приехала полиция. На месте преступления нашли платок Жиля.
Елин не любил долгих разговоров, и забрал француза в отделение. Тем более, тот не смог внятно объяснить, как его платок оказался на месте убийства.
Его посадили в ту же камеру, где находился Антон Крымов.
Антон сидел в углу так же, как и на месте происшествия — обхватив голову и уткнувшись лицом в колени, вдыхая запах сырой плесени и мочи. Он даже не посмотрел на вошедшего, а Жиль заговорил не сразу. Он дождался, пока флегматичный охранник отойдет, и только тогда произнес:
— Не думал, чьто ми с тобой встрьетимся в таком местье, mon ami[7].
Антон узнал этот голос и поднял голову.
— Ты… — выдохнул он, и в глазах промелькнул страх. — Зачем ты пришел? Я выполнил уговор. Мы ведь договорились, что вы оставите меня и мою семью в покое!
— Разве? — улыбнулся Жиль неприятной, холодной улыбкой. — Ти напуган? Не стоит… это простьо coОncidence[8]… совпадьение. Я сам попал сьюда случайно.
— Я не верю в случайности, — зрачки Антона расширились, и он сразу как-то весь подобрался, будто готовясь к драке. — Чего ты хочешь?
— Я? Ничьего! — Жиль рассмеялся и присел напротив.
Антон резко побледнел, кровь отхлынула от лица.
— Это ты убил их? — тихий голос был почти не слышен, но француз отлично понял вопрос. Однако же, вида не подал.
— Кого? — невинно спросил он.
— Не притворяйся кретином! — зло выкрикнул Антон, вскакивая с места. — Мою жену! И… и моего сына!
Жиль снова засмеялся, и совершенно спокойно ответил:
— Non-sens[9]! Я нье имею к этому отношьения, глупый мальчьишка. Больше того — первьи раз слышу. Хотья… сын, говоришь? Возможьно… я слишал, как мой… другь рассказывьал, что сбил как-то одного пацаньенка. Когда это било, дай-ка вспомньить… Ах да, год назад!
Антон похолодел и стиснул кулаки.
— Ох, нье нервньичай так, mon ami, — Жиль по-прежнему был вежлив. — Что касается твоей жьены, развье не ти сам желал ей смьерти? Я прьекрасно помнью ваш разговор с нашьим общим знакомьим, — лицо француза исказила неприятная усмешка, и он сказал, словно передразнивая. — Она должна умерьеть. Рано или поздно я убью ее.
Антон побелел еще сильнее, хотя, казалось бы, больше некуда. Он отпрянул, уперся спиной в холодную стену, и — молчал. Ни слова не возразил, и даже боялся пошевелиться. Это очень развеселило его сокамерника.
— Ти удьивлен? Но у него ньет от мьеня сьекретов. А если об этом разговорье узнает польиция… Страшно прьедставьить, что с тобой будьет. Если не хочьеш, чтоби это случилось, продолжьишь свою работу. И еще — нье стоит перьекладывать на другьих то, в чьем виновен сам. Я этого нье потьерплю.
Антон по прежнему молчал, глядя сквозь Жиля. Его взгляд остекленел, и казался мертвым.
Француз с равнодушием, за которым скрывалось тщеславие, провел рукой по решетке. Он наносил решающий удар, и его это забавляло.
— А мальчьик… друг утверждает, что это была случайность. С кем не бывает?
— Вы… вы за это ответите… — сквозь зубы прошипел Антон, и вдруг бросился на портного. — Я убью тебя, тварь! Твой «друг» убил моего сына, я тоже отниму у него самое дорогое!
И мужчины, сцепившись, упали на пол.
— Задушу… — шипел Антон, и Жиль едва мог противостоять ему, больше из-за неожиданности, чем от неравенства сил. — Умри, падла.
На шум прибежал охранник, скрутил Крымову руки, и Жиль, тяжело дыша, отполз к стене. Он по-прежнему улыбался.
— Мой друг передавал тебе привет, — его вежливости мог бы позавидовать любой интеллигент. — Он нье забыл тьебя и твои прошлые делишки.
— Пошел! — прикрикнул охранник, выводя Антона из камеры. — Посидишь в «отстойнике» до утра, остынешь.
«Отстойником» здесь называли маленькую темную и сырую каморку без единого окна, которую раньше использовали, как кладовку, а потом установили железную дверь и стали запирать там особо буйных подозреваемых. Антон до самого утра просидел на ледяном полу в полнейшей темноте, и в конце концов впал в полусонное состояние, близкое к обмороку.
Восемь часов вечера, 21 апреля, 2013 годВ восемь часов вечера последние люди покинули городскую больницу — осталось лишь несколько дежурных медсестер. Уборщица, по-хозяйски гремя ключами, закрыла входную дверь и установила сигнализацию.
В больнице воцарилась тишина.
Пациенты спокойно спали. Некоторые еще ворочались, но уже не обращали внимания на то, что творится вокруг. И только в палате номер шесть двоих мучила бессонница.
Один из них — инвалид в коляске — даже не собирался ложиться. Он хмуро смотрел в окно, и барабанил пальцами по инвалидному креслу.
