Мэри Стюарт - Мадам, вы будете говорить?
– Бог знает. Это дикая безлюдная местность. Что угодно могло случиться. Тело осталось бы лежать в кустах, и коршуны…
– Не надо!
– Ладно. Это весьма подходящее место для тихого убийства, несомненно, именно поэтому меня сюда и заманили. – Он грустно улыбнулся. – Хотел бы я знать, где первоначально была расставлена ловушка? В Авиньоне? Не похоже.
– Лоран говорила, что через день-другой они собирались на юг, – сказала я быстро. – В Ниццу и Монте-Карло.
– В самом деле? Если это правда… Там есть милая пустынная местность с великолепными опасными скалами.
– И милым опасным городом, – вставила я. Он поднял бровь.
– Марсель? Почему бы и нет? Икса дважды постигла неудача в законопослушном Суррее, поэтому он…
– Заполучил вас на свою собственную территорию, – закончила я.
– Вы ухватились за эту мысль? – спросил Ричард с удовольствием. – Итак, мистер Икс живет сейчас в Марселе?
– Он может называть себя Марсденом, – сказала я упрямо, – и читать Т. С. Элиота, держа книгу вверх ногами, как я случайно заметила, но я бы поспорила, что он француз и первый муж Лоран по имени Жан Как-его-там и имеет веские причины желать вашего присутствия в этой части страны!
Веселье в его глазах стало заметнее.
– Значит, все загадки решены? Если бы только я смог вспомнить, что именно мне известно!
– Ну, пожалуйста, постарайтесь, Ричард! – сказала я безнадежно. – Нет, не смейтесь надо мной. Это серьезно! Подумайте!
– Мое дорогое дитя, я согласен. Но о чем? Я помедлила:
– Об убийстве Тони. Убийство – единственная достаточно серьезная причина, заставляющая Икса прилагать такие усилия. Я имею в виду – может, вы знаете что-нибудь, за что его могут повесить?
Но Ричард покачал головой.
– Эта лошадка не побежит, дорогая. Тут ничего нет, я уверен. Полиция углубилась во все, а я – видит Бог, у меня хватило времени прокрутить в памяти каждое зерно, каждую частицу, каждый атом фактов. Уверяю вас, в тюрьме времени для раздумий много.
– Да, наверное. Извините, что напомнила вам.
– Не беспокойтесь; это не имеет такого значения, как полчаса назад. – Он коротко улыбнулся мне. – Но мы забыли об одном. Тони был убит тоже без явных мотивов. Что, если Икс добирается не до меня, а до нас обоих, Тони и меня, из-за чего-то, увиденного или сделанного нами вместе?
– Торговля антиквариатом? – спросила я с сомнением. Он снова пожал плечами и полез за портсигаром.
– Наверное, так оно и есть. Это единственная связь между нами, за исключением войны.
– Вы долго летали вместе?
– Не очень. Меня сбили в самом начале третьего рейда. Тони летал со мной со второго.
– Полеты и ваша встреча после войны – это все?
– Абсолютно.
– Никаких сомнительных делишек в Париже?
– Никаких.
– Вы не видели страшного убийства на Монмартре?
– Нет.
– Но вы должны были что-то видеть, – настаивала я. – Подумайте еще раз. Вы с Тони должны быть свидетелями по крайней мере убийства.
Он покачал головой:
– Нет.
– Никакого, даже самого маленького?
– Ни даже…– Он зажигал спичку и вдруг застыл, голос его изменился. – Как странно!
– Что?
Мой голос, наверное, звучал взволнованно, потому что он быстро потряс головой и чиркнул спичкой.
– Пустяки, это не имеет отношения к делу. Просто мы с Тони однажды видели убийство. – Он поднес горящую спичку к моей сигарете и улыбнулся, глядя на мое лицо. – Нет, в самом деле, это не связано с настоящим. Это случилось во время войны и было частью общего кошмара.
– Вы имеете в виду бомбардировки?
– Господи, нет! Я был недостаточно молод, чтобы считать это убийством; бомбардировки были просто работой. Нет, это было хладнокровное убийство, особо зверское.
– Расскажите мне о нем. Оно может в конце концов иметь какое-то отношение…
– Вряд ли. И это неприятная история.
– Ничего, все равно расскажите.
– Хорошо. Это случилось после того, как нас сбили. Тони и меня отправили во Франкфурт для допроса – мы были единственными уцелевшими летчиками. Главная железнодорожная линия была повреждена бомбардировкой, поэтому наш вагон подцепили к маленькому товарному составу и отправили кружным путем, вверх по долине Лана. Мы остановились пропустить экспресс. Был мокрый серый зимний полдень, всюду лежал снег, и над ним нависало небо, похожее на грязную пену. Господи, какой стоял холод…
Он пристально смотрел на сигарету, зажатую в пальцах, и рассказывал скорее себе, чем мне. Похоже, он в самом деле совсем забыл обо мне и находился там, на заброшенной боковой ветке возле Лана.
– …Рядом стоял еще один состав, множество товарных вагонов с какими-то надписями мелом на стенках. Мы ни о чем не догадывались, пока не заметили группу охранников-эсэсовцев, и тогда поняли происходящее: состав с евреями увозили на восток, на бойню.
Он затянулся сигаретой и выпустил дым почти свирепо.
– Долгое время ничего не происходило. Но вот мы услышали свисток приближающегося экспресса, а затем раздались вопль, выстрел, крики, и охранники-эсэсовцы ринулись в разные стороны. Все, кроме офицера; тот даже не повернул головы. Я услышал еще два выстрела и крик человека. Потом крик оборвался, словно человек откусил себе язык, и охранники выволокли его из-под вагона другого состава. Думаю, бедняга пытался бежать. Это был маленький худенький человечек, оборванный, истекающий кровью и ужасно испуганный. Он плакал, когда его подтащили к офицеру и ударили по лицу, чтобы заставить замолчать. – Ричард изменил позу на стуле. – Все это произошло быстро, гораздо быстрее, чем я описываю. Мы, едва понимающие, что происходит, прилипли вместе с охраной к окну вагона. А снаружи все кончилось очень быстро. Не доносилось ни звука, кроме грохота приближающегося экспресса и криков человечка. А офицер даже не потрудился обернуться.
– Что же случилось? – Я чувствовала подступающую дурноту, но должна была узнать все до конца.
– Один из охранников заговорил, офицер обернулся, посмотрел на человечка и улыбнулся. Довольно приятной улыбкой. Затем он лениво шевельнул рукой и что-то сказал. Мы не слышали что именно, так как экспресс приближался, грохоча на стыках, но маленький еврей снова закричал и начал вырываться.
– О Боже! – прошептала я.
– Они бросили его на рельсы, – сказал Ричард. – Казалось, он лежал там целую вечность, как черная сломанная кукла-уродец на снегу, затем проклятый экспресс ворвался на станцию, как визжащая гильотина… Наш вагон был, конечно, заперт, но мы начали колотить в дверь, кричать и ругаться. Наш охранник попытался остановить нас, так как знал этого офицера и боялся его.
– Офицер видел вас?
– Да. После того как экспресс прошел, он услышал поднятый нами шум и повернулся в нашу сторону. Нас поставили перед ним и, думаю, расстреляли бы на месте, если бы не везли на допрос к генералу ван Линдту, который был более важной персоной, чем обер-фюрер Крамер.
– Так звали офицера?
– Да, Макс Крамер. Огромный здоровый блондин, красивое животное со стеклянистыми глазами. Он стоял, уставившись на нас с Тони, и это были самые ужасные минуты в моей жизни. Он хотел пристрелить нас. Боже, как он этого хотел! Его рот стал влажным, и рука на кобуре задрожала. – Ричард тряхнул головой, словно отгоняя воспоминания. – Я вижу это как наяву – пистолет, направленный на нас как маленький злобный глаз, и огромную руку, сомкнувшуюся вокруг рукоятки. Уродливый шрам пересекал указательный палец, и ноготь был искривлен и деформирован. Я помню, как этот шрам побелел и как рука и пистолет затрепетали от какого-то вожделения…
Я перебила:
– Но он отпустил вас.
– О да! Мы уехали. Я никогда больше не видел его. Наш поезд ушел, и мы закончили достаточно традиционно – в Офлаге-14. Но, Чарити…
– Что?
Тень пробежала по его лицу. Я хотела попросить его все забыть, перестать говорить об этом, но поняла: время для этого еще не пришло.
– Было что-то еще? – спросила я.
– Маленький еврей. Я узнал его. Я посмотрела на него с ужасом:
– Вы хотите сказать, что были с ним знакомы?
– Нет, не совсем. Я однажды встретил его в художественной галерее на Бонд-стрит. Он был художником, и хорошим художником. Его звали Эммануэль Берштейн.
– Понятно. Да, это делает воспоминания еще более тяжелыми.
Губы Ричарда скривились, он резко раздавил сигарету в пепельнице.
– Одна из лучших его вещей, – сказал он, – называлась «Пейзаж под снегом».
ГЛАВА 19
Я говорю, нет тьмы, но есть неведенье, в котором
Блуждаешь больше ты, чем египтяне в их тумане.
ШекспирБыло уже очень поздно. Казалось абсурдом, что прошло лишь несколько часов с той минуты, как я ступила на пирс Марселя и попала прямо в руки Ричарда Байрона. Тогда он был моим врагом, моим кошмаром, а теперь… Мне кажется, я сижу и разговариваю с вами за столиком кафе всю жизнь, – сказала я непоследовательно.