Ольга Тарасевич - Тайна «Красной Москвы»
Зеленые глаза жены все чаще смотрели грустно.
— Опять ты пришел из магазина со своей любимой сырокопченой колбасой. А почему не купил мои любимые куриные сосиски?
— Почему мы всегда ездим в отпуск в те жаркие страны, которые ты любишь, а я ненавижу? Неужели нельзя хотя бы иногда съездить в мой любимый Питер! Он тоже нужен мне для вдохновения!
— Почему я плачу за себя в ресторане? Ты давно зарабатываешь больше!
Потом она поменяла тактику. Стала не упрекать, а терпеливо объяснять: они вместе, они — семья, они — единое целое. Поэтому не надо сжирать все мороженое в холодильнике и покупать, не советуясь, два гидрокостюма и прочие причиндалы для дайвинга.
Затем она просто устала. Собрала чемодан с вещами Стаса, выставила его в коридор и написала записку: «Ты неисправимый эгоист, я подаю на развод. Уехала лечить разбитое сердце в Питер. Ключ оставь у соседей».
— У вас непроработанная детская травма. Ваша мать не научила вас, как проявлять свою любовь, — объяснила Стасу его клиентка-психолог, когда он рассказал ей о предстоящем разводе. — Поэтому вашим партнерам одиноко, они не чувствуют заботы и внимания. Все мы во взрослой жизни копируем модель родительских отношений. Если семья родителей конфликтовала — то и в собственной семье ребенка конфликтная основа вероятна.
— Возможно, вы правы, — согласился Стас.
Но от предложенной терапии категорически отказался.
Мысль о том, чтобы с кем-то делиться или о ком-то заботиться, казалась ему сущим идиотизмом.
Когда он, маленький, стоял перед висящей в петле обгадившейся матерью — ему кто-то помогал?
Когда его лупили в детдоме — о нем заботились?
А он что, виноват, что появился на свет из-за того, что маму изнасиловал какой-то ублюдок?
Да ну ее в задницу, эту справедливость или заботу!
Нет ничего подобного в реальной жизни, все это пустые слова.
В этой жизни каждый сам за себя. Не ты поимеешь — так тебя поимеют.
Стаса Орехова жизнь имела долго.
А теперь он будет всех иметь и использовать. Только так. А что вы хотели?..
После развода Стас жил только ради своих удовольствий.
Понравилась женщина? Попользоваться и бросить. А что она об этом думает — какая разница.
Захотелось изысканной еды? Лучшие рестораны ждут.
А еще красивая одежда, винтажный парфюм, поездки в экзотические страны с их невероятными запахами. А что, не только Бертрану Дюшафуру[6] наслаждаться ароматами тропического ливня и разогретых солнцем стеблей лиан…
Возможности не отказывать себе в удовольствиях у Стаса были. Зарубежные компании охотно давали ему заказы, хорошо платили. А то, что по итогу имя российского парфюмера нигде не упоминалось (хотя он был минимум полноценным соавтором), Стаса не волновало. Ему не нравилось то, что происходило на парфюмерном рынке, он не питал иллюзий на улучшение ситуации и просто зарабатывал деньги.
Когда появилась возможность купить исторический раритет, флакон духов «Красная Москва», — он, конечно, ею воспользовался.
Пообещал Тимофею Веремееву хранить его в сейфе — а поставил прямо на полку в своей мастерской.
Просто потому, что ОН так хотел.
Правда, Тимофей подозревал неладное — часто звонил и интересовался флаконом, а один раз даже напросился в мастерскую (поскольку встреча была запланированной, Стас успел унести флакон домой, а потом вернуть обратно).
А через неделю — дней десять Стас вдруг заметил в мастерской миниатюрную видеокамеру. Она была прикреплена к букету из искусственных орхидей!
Сначала он испугался. Прямо дрожь пронеслась по телу.
Видеокамера.
А что дальше?
Убьют? Ограбят?
Наверное, ограбят.
И уж не за пузырьками с абсолю охотятся. За старинными духами. Теми самыми духами «Красная Москва» во флаконе — произведении ювелирного искусства!
Страх прошел.
На смену ему пришли другие эмоции — азарт и любопытство.
Стас заказал копию флакона у знакомого ювелира по фотографии (заказ оплачивался по двойному тарифу, поэтому ювелир не спал ночь — но сделал работу за сутки), наполнил имитацию современной «Красной Москвой». И, стоя спиной к камере, незаметно поменял флаконы.
Ему было дико интересно, что произойдет дальше…
Когда Стас увидел труп лаборанта Юрия Иванова и обнаружил пропажу флакона-имитации (а видеокамера из букета исчезла, должно быть, убийца забрал ее с собой), ему стало страшно.
Но посвящать полицию в подробности произошедшего он не посчитал возможным. Да кто идет в полицию и в следователи эти? И ежику понятно — там круглые идиоты и тугодумы.
А он, Стас Орехов, он умный. Он сам просчитает преступника и сам поймет, как выкрутиться из сложившейся ситуации…
«Письмо шантажиста» и таинственная смерть эксперта-криминалиста Сергея Казько напугали его до дрожи.
Казалось, что опасность везде, вся жизнь стала угрозой, и откуда будет удар — предугадать невозможно.
— Я поступлю очень умно, — сказал Стас своему отражению в зеркале. У него имелась такая привычка — разговаривать с собой, параллельно разглядывая, не появились ли новые морщины. — Я спрячу флакон в коттедже Лики Вронской. А что, очень удобно. Она живет одна, муж в командировке, дочка у родителей. Заказ на парфюм мне сделала. Так я ей быстро организую «Ле фу д’Иссей».
Придумывать предлог, чтобы побродить по Ликиному дому, не пришлось: ее собака запачкала свитер. Стас якобы отправился в ванную, а попутно заглянул в комнату-спортзал и засунул флакон за стойку с гантелями.
Он думал, что все устроил наилучшим образом: спрятал духи, притворился влюбленным в Лику, потом вернулся в мастерскую и стал работать над парфюмом для очередного клиента.
Откуда рядом возник человек — Стас так и не понял.
Просто сильные руки сдернули его с рабочего кресла, швырнули на пол и всадили в грудь нож. Но он успел рассмотреть глаза убийцы — они были серо-ледяные. Нижняя часть лица преступника была закрыла клетчатым платком-арафаткой. Глаза показались Стасу знакомыми, но вспомнить человека или внешность целиком не получилось.
— Где те самые духи «Красная Москва»? — поинтересовался преступник. Голос у него оказался красивый, мелодичный. — И не надо врать, что они у Лики Вронской в коттедже!
«Откуда ему известно про коттедж?» — испугался Стас, лихорадочно соображая, как бы это незаметно найти телефон и позвонить кому угодно.
— Говори, сволочь! — Преступник вонзил нож в плечо Стаса.
Орехов услужливо закивал: мол, сейчас все скажу. А потом с ужасом понял, что сознание покидает его, наступает сон. А ведь спать с большой кровоточащей раной, наверное, нельзя. Но так хочется…
* * *— Лика, а как вы снова оказались в парфюмерной мастерской? Вам тут медом намазано? Как ни придете — очередной труп!
Мы со следователем Мироновым сидим на диванчике в мастерской Орехова. Владлен Ильич выпускает пар и делает меня крайней в перманентном увеличении материалов в уголовном деле. Я же с виноватым видом молчу, а сама думаю о том, что Станислав Орехов на самом деле пока еще не труп. Правда, перспективы у него туманные — после частичного переливания крови он впал в кому, за ним прислали специальную машину с кучей оборудования и увезли в реанимацию. Миронов пытался выяснить у врачей, насколько тяжелое состояние Стаса. Но медики сами не знали, когда придет в сознание Орехов и придет ли вообще.
Для меня это означает одно: сейчас Миронов закончит возмущаться и направит весь свой следовательский пыл на меня. Ибо на Орехова его сейчас направить затруднительно.
Я рада, что мне, надеюсь, удалось спасти парфюмеру жизнь. Несмотря на новый геморрой с вопросами Миронова, я рада.
Жить — это хорошо. Мне лично очень нравится. Может, и Орехов ценит эту штуку и при благоприятном раскладе поблагодарит меня за то, что я вовремя подсуетилась.
Правда, вот эта кома парфюмера для меня очень некстати.
Если бы Орехов находился в сознании — он сам бы выкручивался в плане информации насчет старинного флакона «Красной Москвы».
Если бы парфюмер, не приведи господь, умер — я бы все рассказала Миронову. В конце концов, человека, которому я дала честное слово сохранить в тайне информацию, больше нет. А что касается Тимофея Веремеева — то я его не знаю, я ему ничего не обещала. Да и, прямо говоря, расхищение музейных фондов — это преступление, за которое надо нести наказание в соответствии с законодательством.
