Роберт Кемпбелл - Нам не страшен Хуливуд
Уистлер волей-неволей решил поднабраться тюремного опыта. Возможно, убеждал он себя, это когда-нибудь ему пригодится. Может быть, он напишет сценарий о тюремном житье-бытье или ему предложит роль заключенного.
Тюрьма была битком набита. Главным образом здесь сидели пьяницы и нарушители уличного движения, но было тут и несколько воров и насильников. Он обратил внимание на то, что самая серьезная компания подобралась в камере № 1. Впрочем, это казалось только естественным. Эти люди сидели здесь дольше остальных, вот они и устроились поудобнее. Да и какая, строго говоря, разница? Это же не настоящая тюрьма. В этакой обычной городской тюрьме держать закоренелых преступников просто не имели права.
Камеры были переполнены. Рассчитанные на двоих, они вмещали по трое арестантов (третий спал на матрасе прямо на полу), а ночами кое-кто устраивался и в коридоре прямо за внешней оградой.
Соседями Уистлера по камере оказались чернокожий негр и белый незаконный иммигрант из Канады, которому светила экстрадиция. Еще один темнокожий – с огромным шрамом от уха до подбородка и маленькими, безжалостно поблескивающими кроваво-красными глазками, проводил весь день, сидя на скатанном матрасе Уистлера, беседуя с сокамерниками и зловеще поглядывая на владельца матраса, которому оставалось надеяться только на то, что его скоро отсюда выпустят.
В каждой камере стояло по унитазу без стульчака. В этих же унитазах арестанты простирывали носовые платки и полотенца и развешивали их затем на просушку по бетонным стенам. В конце концов Уистлер почувствовал, что его распирает; он спустил штаны и уселся на унитаз.
Темнокожий арестант, фамилию которого – Джефферс – Уистлер, как он с удивлением понял, не забыл до сих пор, жадно пожирал глазами сидящего на унитазе. Особенно понравились ему ляжки Уистлера. Он спросил у белого арестанта, как тот относится к петухам, на что ему ответили, дескать, в отсутствие чего получше сойдет и петух. Нетрудно было догадаться о том, что они имеют в виду и что – в отсутствие женщин – задумали учудить.
Ночью, когда белый и черный соседи Уистлера разлеглись по койкам, а сам он разложил на полу свой матрас, негр со шрамом тихо окликнул приятеля из соседней камеры.
– Эй, Монтгомери. Ты не спишь, Монтгомери?
Темнокожий вор помолчал, поерзал, а потом ответил:
– Что тебе нужно?
– Завтра вечером я дам тебе четвертак.
– Нет.
– Дам тебе пятьдесят центов.
Уистлер лежал во тьме, недоумевая, из-за чего они торгуются. Но тут негр со шрамом во все лицо сказал: "Я дам тебе доллар", а вор ответил: "Мне не нужны твои деньги, я хочу спать там, где сплю… " И тут Уистлер, ощутив внезапный страх, понял, о чем речь. Красноглазый ублюдок хочет поменяться камерами с вором – для того чтобы добраться до самого Уистлера. И он понял, что против этого негра, особенно если ему на помощь придет канадец, ему придется туго. И понял он также, что крик поднимать бессмысленно – никто все равно не придет на помощь. Охранник куда-нибудь запропастится; он же видел, что тот принимает у арестантов мелкие подношения; а на взгляд охранника, Уистлер был заключенным – и, следовательно, такой же скотиной, как и все остальные. Пьяница, а может, и похлестче, которого упекли за решетку – и правильно упекли. И тут Уистлер в порыве внезапного отчаяния осознал, что он один как перст и что до него никому нет ни малейшего дела.
– Все, Монтгомери, считай себя покойником, – сказал негр со шрамом во все лицо, и, не будь Уистлер так испуган и не испытывай он такую благодарность к вору, он непременно расхохотался бы – уж больно комично расчувствовался похотливый шкодник.
– Что-то ты побелел как полотно, – такими словами отвлек Свистуна от воспоминаний Канаан.
– Да, чуть было в обморок не грохнулся.
Они дошли до последней камеры. Карл Корвалис лежал на боку, поджав ноги к животу и обхватив руками колени.
– Карл, – тихо окликнул его Канаан. Корвалис перекатился на спину, разжал руки, выбросил их вперед и вверх, уставился на них, принялся вертеть их так и сяк, как нечто, не имеющее к нему ни малейшего отношения.
– Сколько времени прошло? – спросил он. Голос был тихим и спокойным, чуть ли не бесцветным.
– Мы тут не задержимся.
Корвалис сцепил руки на затылке и сел, как культурист, выполняющий силовое упражнение.
– Сколько я спал?
Это был широкоплечий мужчина со склонностью к полноте. В руках и шее чувствовалась какая-то уязвимость, чуть ли не девическая. Кожа напомнила Свистуну подбрюшье только что заколотого молодого бычка. Странной формы – неправильные овалы – были у Корвалиса глаза. Зрачки, большие после сна, съедали большую часть радужной оболочки.
– Почему мне нельзя обзавестись часами?
– Потому что ты можешь выдавить стекло и вскрыть себе вены. Или проглотить их – и задохнуться.
– Я и вены могу прокусить. – Он ухмыльнулся. – Хуй проглотить могу.
Канаан, переглянувшись с Уистлером, отступил на шаг, словно передав инициативу допроса Свистуну. Корвалис резко посмотрел сперва на одного, потом на другого, мысленно сравнил их. Свистун передал ему сигареты и шоколад.
– Что это значит?
– Есть пара вопросов.
– Что вы хотите этим сказать? "Есть пара вопросов"! На допросы меня водят в другую комнату. Угощают кофе, дают поесть, прежде чем начать. Каждый раз так делают. А вы что, не желаете, что ли?
– Тебе нельзя столько есть. Ты же не хочешь растолстеть, – сказал Свистун.
Корвалис внимательно посмотрел на Свистуна.
– А ты не из легавых.
– С чего ты взял, что я не из легавых?
Корвалис покачал головой и понимающе улыбнулся. Ему нравилась собственная смекалка, нравилось, что ему присущ легкий налет таинственности. Он перевел взгляд на Канаана.
– А вот ты легавый.
– Сколько трупов ты решил переложить на брата и сообщников, – просил Свистун, – а сколько решил оставить за собою?
– Кто ты такой? Отец какой-нибудь там… Уистлер покачал головой.
– Брат? Муж? Может, любовник?
– Никого, имеющего личные мотивы ненавидеть тебя, сюда бы и близко не подпустили, – сказал Свистун.
– А вот я бы подпустил, – заметил Канаан. – Я бы с удовольствием оставил тебя в обществе эдак полдюжины близких родственников твоих жертв. И посмотрел бы, как они умеют управляться голыми руками и, понятно, зубами.
Корвалис мрачно уставился на Канаана.
– Вы мне не нравитесь.
– Это комплимент.
– А что я могу сделать для вас? – обратился Корвалис к Свистуну, намеренно выводя Канаана за рамки разговора.
– Тебе посулили сделку?
– Вроде того. Уже признали ограниченную вменяемость в четырех случаях.
– Все – твоих рук дело?
– Да кому какая разница!
– Разницы действительно никакой.
– Меня отправили в психушку и просверлили мне в голове четыре дырки. Я псих. Мне нужна психиатрическая помощь. Я не несу юридической ответственности.
– Ты и сам в это не веришь. Корвалис улыбнулся.
– Мне только интересно…
Свистун сознательно не договорил до конца.
– Что вам интересно?
– Вы всех женщин ненавидите или только проституток?
– Почитайте Библию. Эта книга учит, как нужно относиться к женщинам. Женщина и шлюха это одно и то же.
– Независимо от цвета кожи?
– Независимо от цвета кожи, возраста, роста и внешних прелестей. На них на всех одна печать.
– Что за печать? В форме цветка? Может быть, в форме бабочки?
Корвалис улыбнулся. Он не мог понять, что происходит. Не мог понять, куда клонит посетитель.
– Нет, не цветок. И не бабочка. Какую только чушь вы несете! Печать, лежащая на них, это печать Ваала, первого повелителя ада, владенья которого простираются на востоке и который предводительствует тридцатью шестью легионами. У него три головы – одна как у жабы, другая как у человека, а третья – как у кошки. – Корвалис усмехнулся. – И никаких бабочек.
– Это ты разобрался с вьетнамкой?
– А какой ответ вам бы понравился?
– Правдивый.
– Это что, для вас очень важно?
– В каком-то смысле, важно. Ты заплатил кому-нибудь, чтобы ее голову забрали из морга?
Корвалис пристально посмотрел на Уистлера. Принялся раскачиваться на матрасе, собираясь подобраться поближе к решетке.
– О Квальбпага! О Каммара! О Камало! О Кархенмон! О Амагаа! – запричитал он.
Затем рухнул на матрас и повернулся на бок.
– Этот извращенец ухитрился нас уделать, – сказал на обратном пути Канаан.
– Он никогда не имел отношения к сайгонским шлюхам. Ни к нашей, ни к какой бы то ни было другой. Ему ничего не известно про татуировку. Полицейские обнаружили, как ее разделали, и это походило на его почерк, поэтому они и подверстали ее к остальным. А почему бы и нет? Подчистить все концы.
– Ну и как это твое открытие? Стоит полусотни плюс бессонная ночь?
– Что ж, по меньшей мере мне стало ясно, что убийство Лим Шу Док никак не связано с Корвалисом.
