Лилия Лукина - Если нам судьба...
— Добрый день, Лидия Сергеевна. Вы, вероятно, в курсе всего происходящего?
— Конечно. Если за прошедшие полдня не произошло что-то новое.
— Сегодня утром я разговаривала с Александром Павловичем. Он очень хочет встретиться с вами и вашими сыновьями. Это возможно?
— Совершенно исключено, — она сказала это так спокойно, что я поняла — решение окончательное.
Я уже не раз убеждалась, что если человек кричит «нет», топает ногами, размахивает руками и брызжет слюной, то его возможно переубедить, но когда слово «нет» произносят так равнодушно, не стоит тратить время и силы — бесполезно. Но у меня был один козырь, и я надеялась, что он сыграет.
— Лидия Сергеевна, дело в том, что ваши сыновья
— единственная надежда Власова на… Простите за высокие слова, на определенного рода бессмертие. Видите ли, в свое время он сделал операцию, после которой не сможет иметь детей. Никогда.
— Безумец, — потрясенно сказала она. — Зачем?
— Ему тогда хотели приписать чужого ребенка, с матерью которого он был едва знаком. Вот он и решил раз и навсегда избавиться от подобного рода попыток. Он же не мог знать, что разведется с женой, а Анастасия так нелепо погибнет.
Прости мне, Господи, это вранье, подумала я.
— Какой ужас! Как же ему должно быть тяжело… — Кажется, она начала колебаться.
— Он не рассчитывает на любовь и привязанность вас и ваших детей, понимая, что это нереально, — продолжала я ее уговаривать. — Но хотя бы встретиться и поговорить, посмотреть на них. Насколько я знаю, у вас ведь уже и внуки есть. Ему совсем немного надо. Я не прошу вас простить его, это невозможно…
— А он передо мной ни в чем не виноват, — услышав такое, я просто не поверила своим ушам. — Елена Васильевна, принимая решение, человек должен быть готов нести за него ответственность. Это был мой выбор, пойти или не пойти с ним в театр, пить или не пить шампанское, отдаться ему или нет, оставить беременность или сделать аборт. Я принимала эти решения сама и отвечаю за них тоже сама. Поэтому, если он чувствует себя передо мной виноватым, то разуверьте его, пожалуйста. Ему и так сейчас нелегко, не стоит усугублять его положение еще и этим.
Все. Мы вернулись на исходные позиции. Нужно начинать все сначала.
— Лидия Сергеевна, но неужели вам его совсем не жалко?.. Ведь он совсем один, если не считать Добрынину, конечно.
— Вот… — и Лидия Сергеевна оборвала себя на половине фразы. — Елена Васильевна, я уже один раз поступила опрометчиво, поддавшись жалости, и не хочу снова повторить свою ошибку. Павел гораздо лучше меня разбирается в том, что для нашей семьи хорошо, а что плохо. Поэтому вам следует обсудить все эти вопросы с ним. Всего доброго.
В трубке раздались короткие гудки. Я, совершенно растерянная, отключила телефон и посмотрела на Матвея. Он сидел, откинувшись в кресле, и курил. Казалось, что его абсолютно не интересует, чем закончился мой разговор с его матерью.
— Павел Андреевич, почему? — только и смогла спросить я. — Почему вы не хотите, чтобы Власов встретился с Лидией Сергеевной и вашими братьями? Я перебрала все возможные причины этого, но так и не смогла найти ни одной по-настоящему серьезной. Ваша мама не винит Власова за то, что произошло много лет назад. Я чувствую, что ей его жалко, но она отказывается с ним встретиться, и, как я поняла, из-за вас. Неужели вам самому его не жалко?
— Нет! — категорично заявил Матвей. — Он тогда поступил безответственно. А это наихудший для мужчины недостаток — без-от-вет-ствен-ность, — по складам произнес он, — И Бог его за это наказал. Вот и все.
— Убив ни в чем не повинную молодую женщину, ее мужа и еще не родившегося ребенка? Почему же тогда он не убил самого Власова? Ведь он главный виновник? — Какой-то богословский спор получается, подумала я.
— Елена Васильевна, убить человека можно только один раз. А вот сделать так, чтобы он страдал на протяжении многих лет, это и есть настоящее наказание.
Он говорил это совершенно серьезно, но я верила не ему, а своей интуиции, которая сейчас подсказывала мне, что он говорит одно, а думает совершенно другое. Вот это другое мне и нужно было или понять самой, или как-то из него вытянуть.
— Странно это слышать именно от вас, Павел Андреевич. Вы церкви восстанавливаете, от патриархии орден получили, а богохульствуете, как завзятый безбожник. Где же это видано, чтобы Господь Бог мало того, что невинных убивал, так еще и человека какого-нибудь, по его образу и подобию созданного, в грех смертоубийства вводил?
— А почему вы решили, что он для наказания нечестивца праведника пошлет? Нет, у него для такого дела другие исполнители найдутся. К женщине он послал бы дьявола, а к мужчине, соответственно, ведьму. Его святости от этого не убудет, — говоря все это, Матвей откровенно развлекался.
— Так что же получается, Павел Андреевич? К Власову, выходит, ведьму подослали? Но никого подобного около него нет.
— Елена Васильевна, меня удручает ваш непрофессионализм. Как вы узнаете ведьму? По внешности? По голосу? Ведьма, чтоб вы знали, это состояние души, а точнее, бездушия.
— Ведьмы, лешие, кикиморы, домовые, призраки, привидения, Баба Яга, Кащей Бессмертный — это сказки для детей младшего школьного возраста, а мы же взрослые люди. И все-таки, Павел Андреевич, чем же вас так не устраивает Власов? Вы же слышали, ему и надо-то совсем немного: встретиться, посмотреть, поговорить… — я пыталась разобраться, что же кроется за его словами. — Всеми любимый популярный артист, он ничем вашу семью скомпрометировать не может, на близкое родство не набивается…
— Вот-вот, именно артист. Начнет малышей по всяким презентациям таскать, хвалиться: вот, мол, какие у меня дети, снохи, внуки… А вдруг у тех голова кругом пойдет от внезапно свалившейся известности? Сейчас у них хорошие, дружные семьи, не стоит подвергать их такому риску.
Я чувствовала себя, как в игре «Горячо-холодно». Становилось все теплее и теплее. Я уже не думала, что Матвей надо мной издевается, он, скорее, хочет дать мне что-то понять, надеясь на мою сообразительность. Ну что ж, продолжим игру.
— Павел Андреевич, примеры на сложение и вычитание я решала еще в начальной школе и не совсем забыла, как это делается. Я не знаю, сколько лет женам «малышей», но то, что им самим в этом году исполнится двадцать девять, подсчитать нетрудно. Неужели вы такого невысокого мнения не только об их умственных способностях, но и о своих талантах воспитателя, и боитесь, что такая ерунда может их испортить? Кроме того, я не замужем и рассуждаю чисто теоретически, но мне кажется, что если семья дружная, то это не тот случай, которого стоит опасаться.
— Елена Васильевна, но вы забыли о тлетворном влиянии самого Власова, его постоянные мимолетные связи, бесконечные романы. Какой пример он может подать сыновьям? Как бы я к нему ни относился, но нельзя отрицать, что человек он необыкновенно обаятельный, — он немного помолчал и добавил: — Да и его ближайшее окружение мне совершенно не нравится. Не внушает оно мне доверия.
Сказав это, Матвей поднялся из-за стола, но я осталась сидеть. Из всего нашего разговора я смогла сделать пока только один вывод.
— Павел Андреевич, насколько я поняла, существует какое-то очень серьезное препятствие, которое не позволяет вам разрешить встречу Власова с Лидией Сергеевной и ее сыновьями, о котором вы не хотите говорить по каким-то известным только вам причинам. Потому что все перечисленные вами аргументы — это… Как бы помягче выразиться?
— Бред? — лицо Матвея было непроницаемым, но в глазах что-то мелькнуло, словно чертик какой-то проскочил.
— Не хотелось бы употреблять это слово применительно к вам, Павел Андреевич. Но серьезно вы не говорили, это точно. Так вот, если я смогу найти и устранить это препятствие, вы позволите Власову познакомиться с вашей семьей?
Матвей некоторое время молча смотрел на меня так, словно увидел впервые. А потом сказал:
— Вы зря не выпили свой кофе, Елена Васильевна. Он совсем остыл.
Матвей ничего не говорит зря, вспомнились мне слова Николая, и я залпом выпила свою чашку, успев отметить, что кофе был действительно очень крепким и вкусным.
Через коридор, большой зал и холл мы вышли на улицу, и Матвей проводил меня до машины.
— Мне было не только очень приятно, но и интересно с вами поговорить. Всего доброго, — сказал он мне на прощанье.
Я поняла, что была права — препятствие действительно существует, а вот согласен ли Матвей на то, чтобы я занялась его устранением, я так и не разобрала, но решила рискнуть.
Приехав домой, я переоделась, заварила себе большую турку крепчайшего кофе и отключила телефон — хотелось посидеть в тишине и обдумать все, о чем мы сегодня говорили. Но ничего путного из этого не вышло — мысли перескакивали с одного на другое — и, чтобы немного отвлечься, я включила телевизор на канале «Культура», где меньше всего рекламы — шел детский фильм «Старая, старая сказка». Я бездумно глядела на экран, машинально гладя Ваську, который, помятуя о всех своих прегрешениях, забрался ко мне на колени, как лазутчик в тыл врага, почти по-пластунски, да еще и уши прижав, когда вдруг увидела веселую розовощекую толстушку, которая говорила, что она и есть чертова бабушка. Эти кадры вернули меня к моим баранам.
