Антон Шаффер - Круги на воде
– Рассказывайте. – Смолин обернулся к Глебу: – А вас, товарищ Локиев, я попрошу вести протокол допроса.
– Я, вроде уже все рассказал, – виновато отозвался Новиков.
Смолин встал из-за стола.
– Вот что, Илья Ильич, я вам скажу. Сейчас мне удалось на какое-то время вырвать вас из лап этих костоправов. Но, я полагаю, не надолго. Довольно скоро за вами сюда приедут и под белы реченьки доставят во внутреннюю тюрьму, из которой выбраться вам будет ой как сложно. Думаю, если честно, что, даже, невозможно. Но, если вы хотите иметь хотя бы один шанс на спасение, говорите. И рассказывайте все, до мельчайших деталей.
– Постойте, – встрепенулся Новиков. – Но за что же меня в тюрьму-то?
Смолин заметил, как Глеб чуть слышно усмехнулся.
– А вы сами не понимаете? – Он строго посмотрел на помощника Львовой. – Во первых, Илья Ильич, за смерть Натальи Сергеевны кому-то ответить придется – такая уж у нас нынче обстановка. Да, да, я понимаю, что она умерла своей смертью, но это ровным счетом ничего не меняет. Главное, что она умерла, а значит, не уберегли. Понимаете? А кто не уберег? Те товарищи с Лубянки, которые отвечали за ее безопасность. Чем для них это грозит, Илья Ильич, как вы думаете?
Новиков молчал, рассматривая свои ухоженные пальцы рук.
– Правильно, – тем временем продолжил Смолин. – Правильно все понимаете. Но тут есть один нюанс. В квартире-то в момент смерти были вы. А значит вас можно и выставить крайним. Получится – не получится у них – это другой вопрос. Но, что попытаются – это я вам гарантирую.И если даже и не получится, то за собой все равно потянут.
Юрий Андреевич сделал небольшую паузу, во время которой Новиков, оторвавшись от своих рук, издал какой-то нечленораздельный звук, означавший, что он все понял и готов говорить.
– Вот и правильно, – одобрил его решение Смолин. – Глеб, записывай.
Новиков подробно пересказал все, что помнил о визите странного офицера. Локиев дословно записал показания Новикова, а затем Илью Ильича отправили в отдельную комнату, чтобы он немного отдохнул и поел. Следующим на очереди был сержант, дежуривший у парадной двери.
Как только растерянного парня втолкнули в его кабинет, Смолин понял, что толку от него будет мало. Глаза сержанта бегали, как у сумасшедшего, а сам он был настолько напуган, что в первые минуты не мог произнести ни слова.
– Выпейте воды. – Смолин налил из графина полный граненый стакан и протянул сержанту.
Тот осушил его в три глотка и словно рыба на песке начал жадно хватать ртом воздух, пытаясь отдышаться.
После этого сержант, запинаясь, кое-как рассказал о своем разговоре с человеком, представившимся подчиненным генерала Мацеевича. Больше взять с него было нечего, а потому его препроводили вслед за Новиковым.
Телефонный звонок раздался, не успела дверь еще закрыться за выходящим из кабинета Смолина сержантом. Юрий Андреевич поднял трубку.
– Вы что себе позволяете, товарищ Смолин? – голос наркома он узнал сразу.
– Извините, товарищ народный комиссар, мне было необходимо допросить свидетелей.
На том конце провода повисло тягостное молчание, а затем в трубке раздались короткие гудки. 'Ну, сейчас и меня вместе с ними. – подумал про себя Смолин. – Во внутреннюю тюрьму'.
И не ошибся.
Буквально через десять минут за окном послышался визг тормозов, а потом и топот ног по лестнице. Дверь в его кабинет тот самый товарищ с Лубянки открыл почти что ногой:
– Встать! Оружие на стол! Вы арестованы! – заорал он с порога, целясь в Смолина из пистолета.
Понимая, что вступать в дискуссии бесполезно, Смолин беспрекословно выполнил все указания. Товарищ с Лубянки, теменем нее, не упустил момента насладиться сладкой местью и, подойдя к Смолину, со всей силы вставил ему свой внушительных размеров кулак прямо в живот. Юрий Андреевич сморщился от боли, то на ногах устоял.
– Зачем же так, майор? – спросил он, превозмогая спазмы в животе.
– Это только начало, сука.- зловеще в ответ пообещал майор и приказал грузить всех в машины. Уже выходя из кабинета, он повернулся к Локиеву и бросил ему:
– И до тебя, мразь, доберемся.
Глеб густо сплюнул на пол, еле сдерживая себя, но промолчал. Теперь ему надо было сохранять хладнокровие. Сколько продержат Смолина под арестом было не понятно, а вся ответственность за отдел ложилась на его плечи.
*********************
Комната в пятиэтажке на окраине Москвы была набита людьми почти полностью. К десяти вечера невысокий мужчина средних лет приказал погасить по всей квартире свет и зажечь свечи. Присутствующие как по сигналу начали снимать с себя одежду.
Женщина в комнате была всего одна, но и она разделась до нога. После этого человек, давший указание погасить свет, раздал всем присутствующим куски материи черного цвета, которые при ближайшем рассмотрении оказались подобием мантий.
Накинув на себя розданные ткани, собравшиеся встали вдоль стен, пока женщина белым мелом чертила прямо на полу комнаты ровно три круга – один внутри другого.
Мебели в комнате не было, а потому окружности получались внушительных размеров.
Когда круги были готовы, женщина встала в центр самого маленького из них, скинув с себя черную накидку, в то время как остальные рассредоточились по двум внутренним кольцам.
Пронзительный голос женщины разорвал тишину. Вскрикнув, она зашептала красивыми густо-накрашенными губами:
– Вызываю и выкликаю!
Из могилы земной, из доски гpобовой.
От пелен савана, от гвоздей с кpышки гpоба, От цветов, что в гpобу, от венка, что на лбу, От монет откупных, от чеpтей земляных, От веpевок с pук, от веpевок с ног, От иконки на гpуди, от последнего пути, От посмеpтной свечи…
Стройный мужской хор вторил каждому ее слову. Тени от языков свечей плясали по стенам, и еле заметную улыбку можно было увидеть в тот час странной молитвы на губах произносящей ее женщины.
Дочитав до конца, женщина остановилась и вопросительно посмотрела на распорядителя, гасившего свет и выдававшего мантии. Тот кивнул в ответ, вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся с подносом, на котором стоял бокал с рубиново-красным вином, казавшимся абсолютно черным в темноте. Рядом с бокалом лежал нож. Первым надрез на пальце себе сделал сам распорядитель, и несколько капель его крови упали в бокал с вином. Остальные присутствующие сделали то же самое, от чего количество жидкости в бокале заметно возросло. Когда последний надрез был сделан, распорядитель передал бокал женщине, которая с благодарной улыбкой приняла его. И сделала первый глоток. Облизав губы, она закрыла глаза и продолжила нараспев:
– С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут По моему выкpику, по моему вызову.
К кpугу зову – зазываю, тебя приглашаю…
Остановившись, она большими глотками осушила бокал и выкрикнула не своим голосом:
– Иди ко мне, pаба Ольга!
В комнате воцарилась полная тишина, лишь было слышно, как свечной воск плавится, скатываясь вниз. Несколько минут все стояли не шелохнувшись. И вдруг все свечи погасли, будто бы задул их кто-то.
– Это еще что?.. Что такое? – в голосах собравшихся слышались нотки ужаса.
И лишь женщина в центре круга стояла замерев. Глаза ее становились стеклянными, а улыбка застыла на лице. Но никто не видел этого, ибо темнота окутывала помещение.
– Включите свет! – взвизгнул кто-то.
– Да, да, хватит уже! – поддержал голос из другой части комнаты. – Хватит уже!
– Да где этот чертов выключатель!
Наконец, один из участвовавших в обряде нащупал кнопки выключателя. Свет на секунду зажегся и все присутствующие с ужасом увидели, что нож, которым только что делались надрезы, торчал из руки человека, пытавшего включить свет, пригвоздив ее к гипсокартонной стене. В ту же секунду свет снова погас, а душераздирающий вопль несчастного оглушил собравшихся.
В комнате началась паника. Кто-то попытался открыть дверь и выбежать в коридор, но и этого сделать не удалось – дверь не поддавалась.
Все свечи зажглись в один момент, да так ярко, что языки некоторых из них, казалось, добираются до самого потолка.
Ужас застыл на лицах присутствующих. Девица, стоявшая до этого посреди круга, лежала на полу, словно кукла, а возле нее стояли три человека. Кто-то потерял сознание.
Первым с собой совладал распорядитель. Сдавленным голосом он сказал не то себе, не то присутствующим:
– Получилось…
– Получилось. – не то в ответ, не то тоже сама себе произнесла Дольская. – Где мы?
– У меня дома, – заикаясь ответил распорядитель.
– Кто вы?
– Марченко, Петр Иванович… А вы, вы?…
– Марченко? – переспросила Дольская. А Александр Марченко вам, случаем, не родственник?
– Это мой дед. – ответил Марченко и зачем-то добавил: – Но он уже умер.
– Какой сейчас год, – поинтересовался у Марченко, стоявший рядом с Дольской старик с козлиной бородкой.
