Николай Шпанов - Ученик чародея
И снова раздалось такое же увесистое:
— Нет.
— Ножик ваш?
— Нет.
— И вы никогда не видели этого ножа?
— Именно.
— И не думаете, что Круминьш его у кого-нибудь взял?
— Именно.
— Чтобы очинить свой карандаш, а?
— Нет.
По-видимому, Силс не принадлежал к числу людей с хорошей выдержкой. Вопросы Грачика выводили его из себя, и только природная холодность удерживала от резкости. Но Грачик намеренно настаивал на своих вопросах. Даже при доверии, какое Грачик чувствовал к Силсу, допрос оставался поединком людей, сидевших по разные стороны стола.
— Он должен был написать большое письмо, — продолжал Грачик, а мягкий химический карандаш то и дело тупился.
— Химический? — словно освобождаясь от владевшей им скованности, спросил Силс. — У нас не было химических карандашей.
— Почему?
— Нас учили: химический карандаш расплывается от сырости. Химический карандаш, когда его чинишь, оставляет следы на пальцах… — Силс умолк. Словно ему были неприятны эти воспоминания. Лишь после некоторого молчания добавил своё: — Именно.
— Значит, можно считать установленным, что это не карандаш Круминьша?
— Именно.
— Но у него, наверно, были другие карандаши. Он же писал что-нибудь?
— Только немножко… Вилме.
— Вилме? — переспросил Грачик. — Кто такая Вилма?
— Вилма Клинт, девушка… там. — Силс взмахом руки показал на окно.
Грачик понял, что речь идёт о девушке, оставшейся за рубежом.
— Значит, ей он писал?
— Именно… Только не знал, дошло ли его письмо.
— Значит, Круминьш ничего не знал о Вилме?
— Один раз пришло от неё письмо.
— Все-таки пришло?
— Через Африку и Францию. Переслал кто-то из завербованных в Марокко. Вилма писала: там читали «Циню». И все поняли: кто вернётся сюда, тому не будет плохо. — Силс долго обдумывал следующую фразу. Его молчание наводило Грачика на мысль о неискренности Силса. Наконец, тот сказал: — Вилма писала: она подговаривает одну девушку убежать… сюда.
— Вы полагаете, что Круминьш… хорошо относился к Вилме Клинт?
— Именно, любил.
— И она стремилась на родину? Может быть, они хотели быть вместе?
— Именно хотели, — что-то отдалённо похожее на улыбку на миг осветило черты Силса. Но это подобие улыбки было короче чем мимолётным.
— Он говорил вам об этом? — спросил Грачик, стараясь попасть в простой, дружеский тон. Но Силс, как и часто до того, ответил только молчаливым кивком головы. Лишь после долгой паузы, подумав, сказал:
— Эджин боялся. Если они узнают, что Вилма хочет бежать, ей будет худо… Именно, очень худо. Круминьш очень боялся. И очень ждал Вилму.
— Что же, — тепло проговорил Грачик, — если так, то, значит, Круминьш хотел жить…
— Именно хотел… Потому и уговорил меня явиться. Он не хотел ни умирать, ни сидеть в тюрьме.
— И уж во всяком случае не собирался кончать жизнь самоубийством?
— Именно.
— А как все плохо получилось.
— Именно плохо. — Избегая взгляда Грачика, Силс опустил глаза на свои руки, лежавшие на столе.
— Это не повторится. Можете быть спокойны! — ободряюще сказал Грачик. — Может быть, и у вас есть своя Вилма?
Впервые за всю беседу холодные глаза Силса потеплели, и он не уклонился от испытующего взгляда Грачика.
— Именно, — тихо, словно боясь быть кем-нибудь подслушанным, повторил Силс. И ещё тише: — Инга… Инга Селга.
Он подпёр голову руками и несколько раз повторил: «Инга… Инга…» Когда он поднял голову, Грачик увидел, что губы Силса сложились в улыбку. Лицо принадлежало другому Силсу — не тому, которого Грачик определил, как холодного и скрытного субъекта. Грачик улыбнулся.
— Ваша Инга тоже собирается сюда?
Губы Силса сжались, и он покачал головой.
— Они хотят бежать вместе: Вилма и Инга… Это трудно, — проговорил он, снова понижая голос.
— Кто хочет бежать — бежит.
— Один бежит, а десятерых убьют, — сердито бросил Силе.
Грачик поднялся и прошёлся по комнате.
— А как вы думаете, Силс, чем можно было бы помочь в этом деле?.. Надо подумать, хорошенько подумать. Нельзя ли помочь этим девушкам стать… ну вот, как вы с Круминьшем, — стать настоящими людьми. Это было бы так хорошо!
— Именно хорошо. Только ведь Вилма узнает, что Круминьш убит…
— Что же будет, если Вилма узнает?
— Плохо будет для Инги. Вилма горячий человек, она может испортить дело.
— Давайте подумаем об этом вместе… в следующий раз.
— Я могу идти? — после некоторого молчания спросил Силс, и голос его снова прозвучал сухо и угрюмо, словно между ними и не произошло такого дружеского разговора.
— Конечно, — согласился было Грачик, но тут же быстро спросил: — А скажите мне, Силс, теперь, когда мы хорошо познакомились и, кажется, поняли друг друга: что заставило вас отказаться от исполнения диверсионного задания? Что толкнуло вас явиться к советским властям?
Силс стоял, опустив голову, погруженный в задумчивость. По движению его пальцев, нервно теребивших пуговицу пиджака, Грачик понял, что молодой человек смущён и не знает, что сказать, или не решается выговорить правду.
— Если не хотите — можете не отвечать.
— Нет, почему же, — ответил Силс, не поднимая головы. — Именно теперь и надо сказать… Это Круминьш надумал, что наше дело безнадёжно. Именно безнадёжно. Нас поймают. Поймают и будет худо.
— Что значит худо? — спросил Грачик.
— Именно так худо, что хуже и нельзя. Если поймают — расстрел.
— Это Круминьш говорил?
— Нас так учили: если провал — надо отравиться. А ни он, ни я — мы не хотели умирать.
— Значит, страх смерти заставил вас явиться с повинной? — спросил Грачик. — А Инга, а Вилма?..
Тут Силс поднял голову и посмотрел Грачику в лицо:
— Именно так: Инга и Вилма тогда… А потом?.. потом мы все увидели и поняли… Только это долго рассказывать. А вам трудно поверить.
— Я-то поверю, но можете не рассказывать. Прощайте, Силс, — и Грачик протянул ему руку. Силс несмело пожал её.
Силса уже не было в комнате, а Грачику все казалось, что он чувствует на ладони прикосновение его большой жёсткой руки. Было ли в этом ощущении что-нибудь неприятное?
Да, Грачик должен был себе признаться, что именно потому он и думал об этом прикосновении, что до сих пор не поборол в себе чувства собственного превосходства и даже брезгливости, с которыми когда-то смотрел на каждого подследственного. Он понимал, что это вздорное, нехорошее предубеждение. Но инстинкт моральной чистоплотности оказалось не так легко преодолеть. В чертах лиц этих людей, в их глазах, в улыбках, чаще натянутых, чем естественных, даже в слезах раскаяния или горя ему виделось что-то лживое и неприятное. Их лица казались ему особенными, не такими, как лица других людей. Но ведь теперь Силс ни в чем не подозревался! Это же был только свидетель! Что же мешало Грачику протянуть ему руку так же, как он пожал бы её любому другому?
Да, конечно, теперь Силс не был подследственным, но ведь в недавнем прошлом он был врагом! А разве то, что высшие органы Советского государства — мудрые и осторожные — простили Силса, поставили в ряды советских людей, не делает Силса совсем таким же, как все неопороченные граждане, таким же, как он сам, Сурен Грачьян… Конечно, так! Силс сказал бы: «Именно так». Значит… не только брезгливость тут неуместна, но не должно быть даже снисходительности в обращении с Силсом. Конечно, конечно! И самым правильным будет всегда здороваться и прощаться с ним за руку!
При этой мысли Грачик вытянул руку и поглядел на неё… И… усмехнулся. «Конечно, так и должно быть», — вслух проговорил он, возвращаясь к столу.
Целью сегодняшней встречи с Силсом было узнать, принадлежал ли нож Круминьшу и был ли у Круминьша химический карандаш. То, что Грачик услышал, укрепило версию, все более ясно складывавшуюся в его уме. Он был намерен довести её разработку до конца и предложить Кручинину, как только тот приедет. Впрочем, с чего это он взял, будто Нил Платонович намерен сюда приехать? Очень ему нужно бросать отдых и лечение на юге ради того, чтобы помочь Грачику выпутаться из затруднения?
Грачик рассмеялся и отодвинул бумаги: на сегодня довольно! На первый взгляд может показаться, что день не был слишком плодотворным. Но ежели хорошенько проанализировать всё, что он услышал от Силса, то, пожалуй, следовало сказать, что теперь он ещё больше утвердился в мысли: убийство Круминьша — политическая диверсия. Если непосредственные исполнители преступления и не были только-только заброшены из-за рубежа, то во всяком случае выполняли волю хозяев, находящихся очень далеко отсюда! Это так!
— А на сегодня — финис![7] — воскликнул он, захлопывая ящик стола. Вероятно, из-за этого им самим поднятого шума он и не слышал осторожного стука в дверь. А Силс, не дождавшись его ответа, приотворил дверь и заглянул в комнату.
