Тамара Пилипцева - Лесная нимфа
Внезапно деревья стали редеть. Тусклый лунный свет освещал поляну, на которой расположилась избушка.
– Что за особняк? – Пискун вопросительно посмотрел на Молчуна.
– Сторожка лесника. Он на пенсии, а новый лесник в райцентре живет, сюда не жалует. Тащи ее внутрь. – В голосе Молчуна слышалась угроза. – Сторожить будешь, а я пойду в село, обстановку разведаю. А ты тут не дури! Чтоб без глупостей у меня. Я лодку на место отгоню, чтобы никто ничего не заподозрил.
– Пожрать принеси, – зло отозвался Пискун, ему явно не нравилась перспектива голодным провести ночь в лесу. – И не задерживайся. Пора линять отсюда. Больно загостились. Пора косточки на морском песочке погреть.
– Ленту можешь отлепить, кроме волка, ее никто не услышит.
Пискун захихикал и рванул ленту. От боли у Веры из глаз потекли слезы.
– Руки затекли, развяжите, – требовательно сказала она.
– Не многовато просишь? – Пискун приставил к шее девушки нож, а затем лезвием провел по предплечью.
Вера застонала, из раны тоненькой струйкой потекла кровь.
– Если ты хотел наследить, то, считай, у тебя это получилось. – Молчун, растопырив два пальца, угрожающе направил их в глаза Пискуна.
– Пусть ведет себя смирно. Мо-ск-ви-чка, – зло прошипел он.
– Ноги ей свяжи, а то от этой столичной штучки можно ожидать чего угодно. – Молчун отдал свой ремень и, глядя в упор на Веру, протянул: – Бе-до-вая.
Связав ей ноги, они затащили девушку в избушку, где была кромешная тьма. Она попыталась ощупать пространство руками, но, споткнувшись, упала на что-то мокрое, длинное, скользкое и… провалилась в тартарары.
Очнулась от резкого толчка. Дышать было нечем. Не могла понять, где она находится. Как в калейдоскопе, замелькали злобные лица Молчуна и Пискуна. Они были искаженны и вытянуты. Мужчины тянут к ней руки. Почему у них такие длинные руки? Они грязные, и от них идет неприятный запах. От них никуда не денешься. Запах усиливается. Бум… Бум… Бум… Она задыхается. Голова раскалывалась и не хотела думать. Она просилась на подушку. Мучительная боль в висках парализовала. В ушах звенело. С трудом открыла глаза. Но никого рядом не было.
Глубокая ночь опустилась на землю.
Голова у девушки кружилась. Желудок сжимало. Жуткий холод сковал. Одежда была влажная. Хорошо, что после купания переоделась в сухое белье, а то бы трудно пришлось. Тело болело. А это значит, что она жива! Но почему ей так тяжело лежать? Руки, ноги, да и все тело так затекло, что попытка пошевелиться вызвала нестерпимую боль. Правая рука находилась под боком. И эту сторону тела она вообще не чувствовала, как будто она ей не принадлежала. Значит, все это не сон. И это реальная действительность оказалась куда страшнее сна. Два изверга силой увезли ее из пещеры. Заперли в избушке. Она упала на что-то мокрое, холодное и скользкое. И это что-то и сейчас под ней. Неужели она придавила змею и теперь покоится на ней? Но теперь ее тело холоднее того, на чем она так некстати растянулась. С трудом подняла связанные руки. Набралась смелости и… ощупала то, что было под ней. Веревка! Она лежит на ворохе веревок. Холодно, неудобно, но совсем безопасно. Она с облегчением вздохнула.
По свету, едва пробивающемуся через крохотное оконце, она не поняла, какое сейчас время суток, а потому не смогла определить, сколько времени пробыла без сознания. Глаза привыкали к темноте. Около уха она услышала звуки: тук-тук-тук, – которые ее очень обрадовали, потому что это был ежик. А значит, здесь не могло быть змей и мышей! Ежик подполз ближе, свернулся клубочком и притих. «Ежик, не уходи», – мысленно попросила Вера. Милое, абсолютно безобидное существо. Среди людей не все такие! Да, милый ежик?
Мысли в голове скакали и путались. Начало, все время ускользало начало ее приключения. Она с трудом воскрешала в памяти события. Картинки менялись одна за другой. Анисья, лодка. Вот она подплыла на лодке к пещере. Она точно вспомнила, что огляделась, никакие посторонние звуки не насторожили. Руками ухватилась за выступающий камень. Подтянула лодку. В пещере освещала путь телефоном. Темнота становилась все плотнее. Ничего подозрительного. Ей кажется, что в пещере она очень долго. Пора возвращаться. Еще немного вперед. Что за блики на камнях? Луч фонаря, противный насмешливый голос и дальше какие-то обрывки, фрагменты, которые память запечатлела, а теперь выбрасывала. Потом звенья нанизались одно за другим. Как ни странно, мозг заработал более четко.
Вспомнила все, что с ней произошло, и судорожно сглотнула. Сердце учащенно забилось. Или это в голове у нее? Бум… Бум… Кризис мыслей сейчас некстати. Стакан крепкого сладкого чая вернул бы ее к жизни. Пошел дождь, он все усиливался и усиливался. Стало опять темно. Тело так затекло, что ничего не чувствовало. Обостренное обаяние улавливало те запахи, которые в другой обстановке остались бы без внимания. Опасность все обостряет! Оказывается, дождь тоже имеет запах. Вначале это был запах земли, поднятой крупными каплями. Затем она почувствовала запахи растений. Она пыталась их угадать. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Воздух стал наполнялся звуками. Затрепетала осинка. От легкого ветра зашелестела трава. Раздалось нетвердое пение какой-то птички. Спи, птичка, спи. Еще рано петь. Замолчала. Молодец. Спасибо за понимание. Какое странное слово «понимание». Но оно очень теплое. Сейчас ей очень не хватает тепла.
Рядом засопел ежик. Значит, ежик – последнее живое существо, которое она видела в своей короткой жизни. Эти два изверга не в счет. Грех желать человеку смерти. Грех – человеку. А это не люди! Чтоб им провалиться в преисподнюю. На земле стало бы чище. Убивать людей ради каких-то побрякушек, ради денег. Убить случайного в их жизни человека, который стал свидетелем их гнусностей. Бедные люди, ставившие наживу выше человеческих принципов. Нажива любой ценой. Какое убогое мышление. Какой скользкий жизненный путь. Украсть, отсидеть, опять украсть… Дебилизм! Мировоззрение этих злодеев ей было непонятно. Добрая по натуре, она не могла найти аргументов для их оправдания. Значит, в таких делах оправдания быть не может. Потому что она была другая. В их семье не было культа золота, да и вообще материальных ценностей. Поэтому происходящее с ней сейчас она называла бредом. Не могла дать объяснения. По ее логике, в двадцать первом веке такого не может происходить. Ведь никто не пухнет от голода.
Как-то в детстве во дворе дома она нашла монету достоинством в один рубль. Ее, маленькую девочку, так взволновало, что тот, кто потерял монету, будет переживать по этому поводу, что она всех мамочек, гуляющих во дворе с детьми, и бабушек, сидящих на скамеечке, расспрашивала, только бы найти того, кто ее обронил. И очень расстраивалась, услыхав очередной ответ «нет». Выход нашла мама. Она предложила оставить монетку на видном месте, где девочка ее нашла, потому что люди всегда возвращаются на место предполагаемой потери. А назавтра она побежала к тому месту, где оставила монету. Ее не было. И маленькая Вера еще долго светилась от гордости за себя и радости за «хозяина» монеты.
Значит, она больше не увидит восход солнца, закат, цветы… Никогда не увидит гладь так полюбившегося ей озера. Не увидит тетю и не увидит… его… Ей действительно стало страшно. Умереть так бездарно. Если бы погибнуть, спасая ребенка из огня или пытаясь помочь тонущему… Вот это героизм. Когда делаешь что-то ради другого. А так трижды обидно. Ничего не успела в жизни сделать. Ни-че-го-шень-ки полезного! Ни себе, ни людям. Да и что она представляет из себя? Так, маленькая песчинка в безбрежном океане. Но тут же возразила себе. Песчинка, но все-таки песчинка разумная. Похоже, не совсем разумная. Для всех других песчинок жизнь продолжается. Она бурлит, бежит, скачет, течет. И разумные люди-песчинки делают уйму полезных вещей. Запускают космические корабли, бурят нефтяные скважины, строят электростанции, опоясывают земной шар километрами дорог. Бывает, что ими вершатся и дела плохие, но чаще полезные, и их намного больше. Поэтому плохие тонут в объеме полезных. И он делает полезное дело: строит дома. Строит их сегодня и будет строить завтра, когда ее уже не будет. Под его руководством будет заложен новый дом, а рядом школа и детский сад. Как положено для удобства человека. Для его величества Человека! Для разумной песчинки.
Она вспомнила, что читала о том, что у каждого живого существа несколько жизней, в том числе и у человека. Бабушка Таисия Ильинична рассказывала, что во время перенесенной клинической смерти она видела, кем она была в трех своих прежних жизнях. Вначале она была югославской крестьянкой. Была такая большая прекрасная страна Средиземноморья, которая раскололась на семь маленьких осколков. Во второй жизни она была цыганкой, которая вела светскую жизнь. У нее был свой салон, где собирались писатели, поэты, литературные критики. А в третьей жизни она видела себя предводителем войска рыцарей в Средние века. Дедушка Николай Львович подтрунивал и говорил, что и в двадцатом веке она осталась предводителем, только без доспехов Средневековья.
