Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
– Как хочешь. Но я тебя предупредил.
– Постой…
– Да? – Эдик задержался в дверях.
– Что ты задумал?
– Я сделал предложение Марии Кирсановой. То есть она мне, а я согласился. Женюсь на деньгах. Давно об этом мечтал, а тут и случай подходящий подвернулся.
– Что?!
– Да уж, я знаю к женщинам подход.
– Ты… ты не можешь этого сделать. Она твоя тетя.
– А если я докажу, что не имею к тебе никакого отношения? Ты мне не отец. Мама встречалась с другим мужчиной, когда была замужем за тобой. Я легко докажу, что мы с Марусей не состоим в родстве.
– Чушь! Ты мой сын!
– Откуда такая уверенность?
– Ты мой… О господи! Что-то с голосом…
– Бывает… Ничего, это скоро пройдет, папа . Хорошо, что у меня есть здравомыслящая мать. Она меня очень любит. В отличие от тебя.
– Уходи…
– Я переночую здесь.
– Ты еще не знаешь, что я тоже могу… могу быть жестоким и… и решительным.
– Да ну? Что ж, попробуй. В конце концов, по здравом размышлении, это несправедливо: почему тебе должно достаться столько денег, а мне ничего? Ты их тоже не заработал. Чем ты занимался всю жизнь? Мой дедушка , великий художник Эдуард Листов, не без помощи бабушки Липы пристроил тебя по блату в престижный институт, после которого тебя ждала непыльная работенка, а вся страна в то время, если ты помнишь, занималась в поте лица строительством социализма. А ты что делал? Копался в рухляди да писал книги, которые никому не нужны, потому что читать их – тоска смертная. Если бы ты хоть разбирался в антиквариате! Ты делаешь вид, что разбираешься, а на самом деле… На самом деле эти книжонки вкупе с кандидатской диссертацией для тебя кропала умная тетя Нелли. Вот кто – кладезь семейных тайн!
– Замолчи!
– Вот она-то в антиквариате разбирается, я у нее консультировался пару раз, прежде чем продать мамины фамильные побрякушки.
– Мамины фа… Да как ты… как ты…
– Да хватит уже! Ты бездельник, и я бездельник. Спасибо, что выучил, только время, когда можно было заниматься тем, чем ты занимаешься, и получать за это большие деньги, прошло. Кандидаты наук нынче не особо в цене. То-то ты бросил преподавать в институте. Как же! Мало платят. Так почему не поделиться наследством? Хватило бы на всех.
– Я все же кое-что могу… Я тебе этот разговор никогда не забуду.
– Взаимно. Разошлись, как в море корабли. Зря ты так. Папа. Могли бы договориться.
– С тобой? Никогда!
– Это был твой выбор.
Эдик ушел, а Георгий Эдуардович еще долго не мог прийти в себя. Видимо, домочадцы переживали, как поговорят отец с сыном, потому что минут через пять в кабинет заглянула взволнованная Нелли Робертовна.
– Георгий? Все в порядке?
– Зайди, пожалуйста.
– Что случилось?
– Где Маруся?
– Ушла к себе. С Эдиком что-то? Он опять проигрался в карты?
– Послушай, ты кому-нибудь говорила, что писала… помогала мне писать диссертацию?
– Нет, не думаю. Просто все видели, как мы вместе работаем.
– Но там стоит только мое имя. И на книгах тоже.
– Какие пустяки!
– Ты покупала меня, Нелли? Зачем?
– Ты говоришь это таким тоном… Хочешь, чтобы я ушла из этого дома?
– Да. Наверное, теперь хочу.
– Но это жестоко! Я тебе больше не нужна?
– Ты ставишь меня в неловкое положение… – простонал Георгий Эдуардович.
– А ты меня?
– Разве тебе жить негде? Или не на что? Ты же умная женщина! В антиквариате разбираешься, как сказал Эдик. Найдешь чем жить.
– А Настя? Девочка привыкла жить здесь.
– Девочка! Да ей уже двадцать восемь! Хватит ее опекать! Девке замуж давно пора, детей рожать! Или она, как и ты, не может?
– С каких пор ты стал таким резким?! – вспыхнула Нелли Робертовна. – У тебя появилась женщина? И она ни с кем не хочет делиться? Не Наталья ли это опять? То-то она здесь крутится!
– Да что с вами со всеми происходит?! – в отчаянии вскричал Георгий Эдуардович. – Вы словно помешались на этих деньгах!
– Я вовсе не из-за денег, – тихо сказала Нелли Робертовна. – Это мой дом, моя семья. И я хочу здесь остаться.
– Но мой отец этого не хотел. Надо уважать волю покойного. – Они какое-то время молчали, Нелли Робертовна кусала губы. – Я хотел поговорить с этой девочкой, с… с Марусей. Почему-то она не просит краски. Тебе не кажется это странным? Ведь ее мать писала, что девочка не расстается с ними ни днем ни ночью, и рисование – единственная ее страсть.
– Родители склонны преувеличивать.
– Я все-таки зайду к ней. Как думаешь, не помешаю?
– Ты меня расстроил, Георгий. Очень расстроил, – невпопад сказала Листова.
– По крайней мере, теперь ты знаешь, чего я хочу.
Он вышел из кабинета, обойдя Нелли Робертовну, словно неодушевленный предмет. Словно вещь, вышедшую из употребления и потерявшую свою ценность.
– Ну, уж нет, – вскинулась она, услышав, как хлопнула дверь. – Разговор еще не закончен!
Вторая половина дня
Олимпиада Серафимовна подстерегла сына в коридоре:
– Жора, задержись на минутку, пожалуйста.
– Да, мама? Что ты мне хотела сказать?
Возмущенно качнулись огромные серьги:
– Тебе не кажется, что девочка слишком много ходит? Ей надо лежать, а она бродит по дому, по саду. Меня это беспокоит.
– Боишься, что догадается, сколько здесь дорогих вещей, и оценит наконец истинные размеры наследства?
– Это не смешно! Ты должен как можно дольше держать ее в неведении и при разделе имущеста наиболее ценные вещи оговорить себе. Она все равно в этом ничего не понимает! А ее мать тем более!
– И ты туда же, мама!
– Что значит, туда же? Я уже пожилая женщина и не отличаюсь крепким здоровьем. Я хочу прожить остаток дней, ни в чем не нуждаясь. Вместе с тобой.
– А если я вдруг снова женюсь? И моя жена тоже захочет жить вместе со мной? Как вы с ней поладите? Ты выжила первых моих двух жен. В третий раз я этого не допущу.
– Что?!
– Мне только пятьдесят лет, я еще не потерял надежды на семейное счастье.
– По-моему, Веры Федоровны и Натальи достаточно для того, чтобы понять: семейная жизнь, Жора, это не твое!
– Тебе не угодишь, мама. Две женщины, обе такие разные. Впрочем, что я говорю? Какие же они разные? Но в третий раз мне наверняка повезет! Может, и ребенок родится нормальный? Я учту свои ошибки и воспитаю его так, чтобы потом не было стыдно.
– Георгий, не вздумай делать глупости!
– Мама, я хочу поговорить наконец с Марусей.
– Что ж. Иди, сын. Но помни!
В голосе Олимпиады Серафимовны прозвучала угроза. «Что ж так не везет-то сегодня? – поморщился Георгий Эдуардович. – Еще один неприятный разговор. И Эдик с его разоблачениями… Невольно насторожишься. Почему же Маруся до сих пор не попросила кисти и краски?»
Он осторожно постучал в дверь ее комнаты.
– Да-да! Войдите! – раздался испуганный женский голос.
Георгий Эдуардович, чувствуя смятение и неловкость, приоткрыл дверь. Девушка сидела на кровати, натянув одеяло до самого носа, и смотрела на него с испугом.
– Э-э-э… Как ты себя чувствуешь? – промямлил он.
– Спасибо, хорошо.
Как чужие. А чего он, собственно, ожидал?
– Тебе не принести краски, мольберт, холсты? Из окна открывается прекрасный вид. Да и в саду красиво. Не хочешь что-нибудь написать? Пейзаж, например? Я видел твои рисунки. Это просто чудо! Тебе надо учиться. Я позвоню Эрасту Валентиновичу, он приедет. Давно хотел с тобой познакомиться. Это известный искусствовед, критик, друг моего… нашего с тобой отца. Так как? Сходить за красками?
– Нет!
– Но почему?
– Я… Настроения нет.
– Как же ты похожа на свою маму! Я имею в виду девушку со знаменитого портрета в розовых тонах. Ну, просто одно лицо!
– Да. Все так говорят. В смысле, что похожа.
Она чуть не плачет. Сидит, уставившись в окно, плечи вздрагивают. Что он такого сказал?
– Майя?
– Да?
– Ведь тебя Майей зовут?
– Откуда вы знаете?!
Странно, но она почувствовала облегчение: наконец-то! Конец вранью! Это не ее амплуа, она не авантюристка.
– Эдик сказал. Он встретил в поезде настоящую Марусю Кирсанову.
– Я знаю. Она забыла в поезде сумочку с письмами отца и его фотографией, а у меня на вокзале украли все документы. Вот Нелли Робертовна и подумала, что я – это Маруся. Мне вещи собирать? – Она привстала.
– Куда же ты пойдешь?
– Если дадите денег на билет, поеду домой. Я вам вышлю, клянусь! Я работаю. Зарплата, правда, маленькая, но я накоплю! Я все верну!
– Постой… Не могу прийти в себя… Зачем же ты врала?
– Я думала, что вы за лечение платить не будете. А у моих родителей денег нет. И мама больше никогда не отпустит меня в Москву, если узнает.
– Далась тебе эта Москва!
– Вы не понимаете… Только тут и есть настоящая жизнь. Здесь все: театры, лучшие университеты, музеи, выставки. Красная площадь, Александровский сад, Третьяковская галерея. Когда едешь в поезде, кажется, что он уносит тебя не куда-нибудь, а в сказку. Я виновата… Не подумала… Сама не ожидала, что могу жить в чужой семье, откликаться на чужое имя. Хотя, мама всегда называла меня Марусей.
